Ривка Рабинович - Сквозь три строя
Пассажиры быстро разъехались, а я осталась на месте. Один из сотрудников аэропорта обратил на меня внимание, подошел ко мне и спросил, жду ли я кого-нибудь. К счастью для меня, он оказался иммигрантом из Европы и знал немецкий. Я рассказала ему, что нахожусь в США впервые, не заказала заранее место в гостинице и теперь не знаю, что делать. Хотела бы попасть в недорогую, но приличную гостиницу. Он успокоил меня и обещал помочь. Когда подъехал очередной автобус для туристов, он поговорил с водителем, и вместе они решили, какая из гостиниц подойдет мне. Он также попросил водителя обратить на меня внимание и сказать, где я должна сойти. Водитель сказал «о-кей» и улыбнулся мне. Их доброжелательность поразила меня.
Водитель предложил мне сойти возле большого серого дома, который оказался гостиницей среднего уровня. Кажется, ее название было «Гаррисон». Первый вопрос, который задал мне администратор – заказала ли я заранее номер. Мой отрицательный ответ удивил его. Он сказал, что у них нет свободных номеров, все расписано по предварительным заказам.
Среди служащих администрации оказался один уроженец Словакии, знавший русский язык. Я сказала ему, что мне некуда идти и что я прошу разрешения сидеть в фойе и ждать, когда освободится какой-нибудь номер.
Служащие сказали, что мало шансов на получение свободного номера, потому что каждый освобождающийся номер достается следующему заказчику. Они очень жалели меня и стали советоваться, что делать. Через некоторое время вдруг откуда-то взялся свободный номер. Он предназначен для пары, и если я хочу занять его, то должна уплатить полную цену – 50 долларов за ночь. Я согласилась и взяла этот номер на три ночи, с возможностью продления.
На следующее утро мне рассказали, что прибыла супружеская чета из Израиля, и посоветовали присоединиться к ней для прогулок по городу. Мы познакомились, израильтяне оказались симпатичными людьми и охотно согласились принять меня в их компанию, вместе с еще одной парой из Израиля. С тех пор мы вместе совершали прогулки, и я уже не чувствовала себя такой потерянной.
Вашингтон мне понравился; его широкие бульвары и здания в неоклассическом стиле напоминали Петербург, город, который я люблю. Мы побывали в здании Конгресса, в Пентагоне, меня поразила свобода входа граждан и туристов в центральные учреждения власти.
Мои новые знакомые отыскали для меня в телефонном справочнике номер моего двоюродного брата Бена в Балтиморе. Я знала его, он приезжал в Израиль в первый год после нашей алии. У меня много родственников в Балтиморе, все со стороны мамы: дети и внуки ее сестер и брата, умершего молодым. Кроме Бена, я никого из них не знала лично.
Я позвонила. Бен Смолл с удивлением узнал, что я нахожусь в США. По его словам, само собой разумеется, что я смогу погостить либо в его доме, либо в доме его брата, более просторном. Они посоветуются и найдут наилучшее решение для меня.
Он спросил, как я намерена прибыть. Я собиралась ехать автобусом: мне сказали, что это удобнее всего и что расстояние невелико, всего несколько часов езды.
– Что, ты думаешь ехать автобусом?! – вскричал Бен. Он был настолько ошеломлен, будто речь шла о полете на космическом корабле.
– Да, почему бы нет? Что в этом особенного?
– Об этом не может быть речи, – решительно сказал Бен. – Ты не поедешь автобусом!
– Но почему? Я привыкла ездить автобусами!
– Знаешь ли ты, кто ездит автобусами?
– Люди, я полагаю.
– Только пьяные и наркоманы ездят автобусами! – сказал Бен с отвращением в голосе. – Ты не поедешь автобусом. Я приеду на своей машине и заберу тебя.
– Зачем тебе брать на себя такой труд? Что может случиться со мной в автобусе?
– Ты ничего не смыслишь в американском образе жизни! Я постыдился бы рассказать друзьям, что моя кузина приехала автобусом. Решено и подписано – я приезжаю за тобой!
На этом спор был окончен.
Так и было. Мы ехали несколько часов, и по дороге я любовалась живописным ландшафтом. Красочные поселки, которые мы пересекали, нравились мне больше гигантских городов.
Пригород Балтимора, где жил Бен с женой Гарриэт, напоминал поселок: одно – и двухэтажные домики, окруженные ухоженными скверами, были в большинстве построены в так называемом колониальном стиле – из красного кирпича с белыми орнаментами. На улицах вообще не было тротуаров; Бен объяснил, что у них не принято гулять пешком. У каждой семьи несколько машин. Ходить пешком – это опасно.
Странный он все-таки, этот американский образ жизни. Дома совершенно не защищены, даже на нижних этажах окна без решеток, входные двери зачастую застекленные и открытые настежь. Раздолье для взломщиков! Это не опасно, а просто ходить по улице – опасно!
Бен считался наименее обеспеченным среди родственников. Он жил в одноэтажном домике, в котором не было свободной спальни. Поэтому, сказал он мне, они договорились, что я буду жить у его брата, в большом доме которого есть свободные комнаты, так как дети выросли и покинули дом. Я настаивала на том, что хочу остаться у него: с его братом я незнакома, а с ним чувствую себя непринужденно. Спать я могу в его кабинете, даже на полу. Он сказал, что в подвальном этаже у него есть матрац и раскладная кровать. Отлично, сказала я, что еще нужно человеку?
– Вы, американцы, понятия не имеете, что такое теснота! – сказала я.
Бен не работал – он был уволен с работы несколько лет тому назад. Гарриэт работала на частичную ставку. Они жили, в сравнении с принятым в Америке уровнем, очень скромно. У них были две старые машины – «жучки» фирмы «Фольксваген», таких сегодня даже в Израиле не увидишь. Это были единственные «жучки», которых я видела в США.
Бен славился во всем городе как любитель и защитник животных. Стоило ему увидеть на улице брошенную собаку, как он тут же звонил в соответствующее общество и сообщал о ней. Ему днем и ночью звонили люди, желающие кастрировать или стерилизовать своих домашних животных, и он связывал их с ветеринарами, занимающимися этим. Если бы он брал за это плату, то был бы миллионером. На машинах – его и жены – были укреплены плакаты со следующим текстом: «Животные – наши друзья. Любите их и не ешьте их!» Люди всюду встречали его с улыбкой. Само собой понятно, что и он, и его жена были вегетарианцами.
В Балтиморе я в основном отдыхала. Приятно было передохнуть после долгих лет сумасшедшей работы. Бен знал книжный магазин, где можно было брать книги на немецком языке и затем возвращать их, как в библиотеку. Один раз Бен устроил мне поездку по центру города. Мы вошли в несколько учреждений, с которыми он был как-то связан, и всюду он с гордостью представлял меня: «Моя кузина, журналистка из Израиля!»
Другой двоюродный брат устроил в мою честь прием в саду; угощение состояло из вина, коктейлей и различных сыров. Это дало мне возможность познакомиться со всей родней. Трудностей с коммуникацией не было: все знали идиш. Но была другая проблема – отсутствие интереса. О пережитом нами в Сибири и о нашем возвращении в Ригу никто не спрашивал. Что ж, ведь и я тоже не расспрашивала их о прошлом.
Брат Бена и его жена пригласили нас на обед. Это был единственный нормальный обед, который я получила в Балтиморе: Бен и его жена питались только сырыми овощами, которые они нарезали палочками и макали в различные соусы. Мне разрешалось готовить себе яичницы (они к ним не прикасались) и есть хлеб с мягким сыром.
Я оказалась «миротворцем» между братьями: до моего приезда они несколько лет не встречались и не разговаривали из-за какой-то пустячной ссоры. Разрыв отношений между ветвями расширенных семей – обычное дело в Америке; по моему впечатлению, люди там зачастую одиноки, замкнуты в своих домах. Там не принято собираться всем кланом и вместе отмечать праздники.
Я решила позвонить дяде Якову, брату мамы, тому, который помогал нам в годы войны, а затем без видимой причины покинул Балтимор, разорвал связи со всей родней и поселился в далеком городе Чарльстоне. Тому дяде, который отказался встретиться с мамой и папой, когда они гостили в США.
После отъезда из города и разрыва контактов с семьей дядя Яков превратился в глазах родственников в таинственную фигуру. Само мое намерение позвонить ему повергло Бена и его жену в большое волнение, смешанное со страхом. Это странно, если учитывать, что Яков и Бен приблизительно одного возраста и в течение многих лет были друзьями. Из всех родных только Бен переписывался с Яковом какое-то время после переезда Якова в Чарльстон. Переписка прервалась, потому что Яков перестал отвечать на письма.
Теперь Яков и Гарриэт, крайне взволнованные, стояли передо мной, и Бен сказал, что, может быть, не стоит звонить. Я ответила ему, что дядя Яков много помогал нам в военные и послевоенные годы и что без его помощи, возможно, я не стояла бы сейчас здесь. В моих глазах он человек, спасший нам жизнь. Я помню его по приездам к нам в 1938-м и 1939-м годах. Он, правда, с нами, детьми, в разговоры не пускался, но это был обаятельный мужчина, и мои старшие кузины были влюблены в него.
