Сын Яздона - Юзеф Игнаций Крашевский
Он показал на горло.
Ворон так же её боялся, как и все. Знали её во всём Кракове, она пробуждала страх. Её называли ведьмой, колдуньей.
Никто её пальцем коснуться не решался. Ворон пожал плечами, расставил руки.
– А что же с ней делать! – сказал он.
Он договаривал эти слова, когда завистливый Верея, увидев, что его подчинённого вызвали на доверительный разговор, вошёл без спроса.
Догадался, или подслушал, о ком шла речь, он знал, что она надоела епископу.
– Э! – сказал он, толкая Ворона в сторону. – Что ваша милость от него хотите? Он всего боится, ни к чему не способен. Это труха… Если нужно проучить эту бабу, это не сделает ни кто иной, только я.
Он рассмеялся, показывая на себя.
– Тот боится чар и ведьм, – прибавил он, – а при мне всегда есть такой узел, который дала мне одна баба, что мне ни одна самая злая ведьма не может ничего сделать. Если нужно что-нибудь сделать, то сделаю.
Ворон охотно ему уступил и ушёл к порогу.
Епископ задумался.
– Скажите ей, предупредите… что если ещё раз попадётся мне на глаза, – её ждёт злая, злая судьба!
Верея ответил:
– Скажу ей это, и больше! Буду знать, как разговаривать с ведьмой! Хо! Хо!
Павел, успокаиваясь, доложил, не глядя на стоящего:
– Скажи ей, пусть идёт прочь с моей дороги! На улицах, в костёлах, где я бываю, чтобы ноги её не было. Пригрози!
Головой ему потакая, выбранный для посольства смельчак добавил:
– Я её не боюсь, и никого не боюсь! Не послушает доброго совета, способ на неё найдётся. Утоплю её… но с камнём на шее.
Епископ уже замолчал, давая Верее хвалиться своей отвагой, и тем, что хотел сделать. Ворон и он ещё пошептались между собой, и, видя, что Павел молчит, локтями поталкали друг друга и вышли.
Старый Верея, действительно, ведьм не боялся, верил главным образом в тот узел, данный ему некогда бабой из его деревни, который должен был оберегать его от волшебства и ломать сатанинские силы.
На следующее утро Верея сразу вышел искать Бету. Крутилась она везде, но как раз когда кто-нибудь искал её, наткнуться на неё было трудно.
На Вавеле, у того крыла, в котором жил Кжижан, он долго стоял и прохаживался, пока батрак, которого он спросил, не сказал ему, что эта Бита (народ её так называл) очень рано пошла в свет, а когда вернётся, не знал.
Он направился в город, по дороге спрашивая о ней, кружил и там долго и напрасно, пока в пустом закоулке не нашёл её, сидящей на земле, с босыми вытянутыми ногами, обеими руками опираясь на газон – отдыхала и словно дремала.
Он какое-то время стоял перед ней и ждал, прежде чем она заметила его и подняла глаза на него. Взгляд, которым она его измерила, немного разволновал Верею, по нему прошла дрожь, но вскоре мужество вернулось.
– Слушай, ты, ведьма, – начал он громко и грозно, – я уже полдня потерял, за тобой гоняясь.
– А чего хочешь от меня? – отозвалась она голосом сломленным и мягким.
– Я пришёл сказать тебе, не от себя, – ты понимаешь! – говорил Верея, – не от себя – что как будешь показываться на глаза епископу в костёлах и на улице и не сойдёшь с его дороги…
– Тогда что? – спросила гордо, поднимая голову, Бета.
– Тогда я, слуга его, – сказал старик, – прикажу бросить тебя с камнем на шее в воду.
Ничуть не испуганная Бета долго на него глядела.
– Ты думаешь, что я этого испугаюсь? – отвечала она со смехом. – А! Тогда ты мне окажешь милость! Потому что мне опротивело носить на плечах жизнь, а покуда жива, должна ходить за ним. Знаешь ли ты, зачем я за ним хожу? Напоминаю ему о своей погубленной душе; пусть мне её отдаст. А кто меня из монастыря и от алтаря для развлечения взял? Ты знаешь?
Верея сплюнул.
– Мало ли кто возьмёт девку, – ответил он, – неужели тогда её за это должен всю жизнь держать!
– Должен! – воскликнула Бета. – Или держать её или убить! Пусть убьёт или прикажет убить…
Верея стоял, слушал и в его голове это не могло поместиться. Он бурчал, фыркал, собрался отвечать.
– Будь что будет, – воскликнул он, – как тебя епископ увидит и разгневается, я тебя утопить прикажу, и пойдёшь на дно!
Бета пожала плечами, поглядела на него, и через мгновение снова опёрлась о забор, сгорбилась, сложила на груди руки, положила ногу на ногу, опустила голову, казалось, забыла, что он стоял ещё перед ней.
Потом, опустив одну руку, она начала щипать траву около себя, срывать цветочки и брать их в рот. Жевала их и выплёвывала.
Она развлекалась бессознателно, как дитя. Старик стоял и смотрел. Это спокойствие женщине, которой пригрозили смертью, пронимало его, если не страхом, то любопытством.
Он думал, что она не совсем в своём уме.
Дав ей поиграть немного с листьями, когда уже хотел уходить, добавил ещё:
– Смотри же!
Бета подняла глаза, улыбнулась, опустила их и снова щипала траву.
Она была страшной в лохмотьях чёрного платья, грязного и порванного, с покалеченными и грязными ногами, с рыжими и преждевременно седеющими волосами. Часть их спадала на пожелтевшее лицо, ещё красивое, хотя страшно похудешее, и огромные глаза, увеличенные болью, пылающие от слёз, которые блестели между теми космами.
Верея, хоть закалённый и равнодушный, думал, что нужно было выстрадать, чтобы дойти до этого состояния онемения и равнодушия.
Он не спеша начал возвращаться в город, оглядываясь на неё. Она не изменила позы, не взглянула на него, по-прежнему, нагнувшись, щипала траву около себя, брала её в рот и выплёвывала. Он видел потом, как она медленно нагнулась, положила руку под голову и легла так на земле, обратив в небо лицо.
В эффективность своего предостережения он, по-видимому, не очень верил, поэтому по дороге домой думал, что он предпримет, если она его не послушает. Топить её он не очень хотел. Впрочем, день прошёл спокойно.
На другой день очень рано епископ выехал на охоту. На улицах было ещё мало людей, но женщины с вёдрами уже шли к колодцу, высоко пристегнув фартуки, батраки выгоняли скот навстречу городским пастухам, которые должны были их заменить на пастбище. Его охрипший рог уже слышался издалека.
Свита епископа едва заехала на узкую улочку, которая вела в город, когда Верея
