Степан Злобин - Степан Разин (Книга 1)
– На стругах голос слушай! – привычно грянуло с атаманского струга и пошло отдаваться вдоль берега вдаль, казалось, до самого моря:
– ...слушай!..
– ...уш-ай-ай!.. – замерло где-то вдали.
– Спускай паруса! На веслах вперед выгребайся!.. Струг от струга ставь на струг! Трави якоря-а-а!..
Сукнин кричал в берестовую трубку, и крикуны, подхватив, понесли приказ по всему цветущему шелками каравану, за острова, за повороты реки, по развевающимся на ветру легким и пестрым шелковым флагам...
Сбившийся у пристани астраханский ярыжный сброд в драку кинулся ловить конец и крепить причал, брошенный с атаманского струга на берег.
Рыбаки и ярыжные ловили концы чалок с других подходивших стругов, ловко крепили привычной волжской захлесткой накрест к причальным столбам. Бултыхались тяжелые якоря, гремели железные цепи, разматываясь с лебедок. А струги еще и еще выходили из камышей, из-за выступов берега...
– Гос-поди, сколько же их!.. Краса-то, краса какая – невиданно диво!..
На атаманском, передовом струге распахнулись тяжелые ковровые полы шатра и вышли главные казаки.
Впереди всех был атаман. Черная борода его пышно лежала на голубой парче зипуна, украшенного алмазными пуговицами. Острые карие глаза с пронзительной зоркостью посматривали из-под парчовой чалмы с золотыми кистями, сияющей самоцветами. Тяжелая рука Разина лежала на рукояти сабли, которая висела на кованой золотой цепи, перекинутой через правое плечо...
Толпа загляделась, как заколдованная, на все это пышное зрелище.
– А ты сказывал – вор-шарпальщина! Глянь-ко – князь! – говорили в толпе астраханцев, сбежавшейся к берегу.
– Тебе-то что – в кумовья не зван! Небось он за свой стол нас с тобой не посадит!
– Таких-то и садит!
– Го-го! Наш Афонька на брашно глядит к ватаману!..
– И гляжу! А чего ж не глядеть?! И гляжу!..
Весь грозный боевой караван походил на какое-то праздничное шествие победителей.
На стругах раздавались песни, смех, выкрики. Черпая через борта ведрами воду, разинцы с хохотом обливали друг друга волжской водой, весело поздравляя с новым крещением и смывая с себя басурманскую нечисть...
Волынщики и рожочники заливались плясовыми напевами, и лихие плясуны, за последние месяцы успевшие позабыть свое мастерство, откалывали на палубах дивные, невиданные коленца.
Толпа астраханцев все шире разливалась по берегу, вдоль всей городской стены, а морские челны и струги все еще продолжали подходить. Громко перекликались на них казаки, кидали якоря, тянули снасти.
Едва Степан Тимофеевич стал подниматься на высокий мосток своего струга, на соседних тотчас взревели трубы, свирелки, барабаны и развернулись знамена.
Разин сверху, с мостка, взглянул на берег. От городских ворот до самых судов стеснились бесчисленные человеческие головы. Задние, выходя из ворот, давили передних, сгоняя к воде, и передние без ропота подвигались к самым бортам стругов, заходя в одежде по колена и по пояс в воду.
Казалось, весь многотысячный город высыпал на берег за ворота. Тут был не только ярыжный гулящий сброд – были и стрельцы и посадские люди, рыбаки и татары...
– Здорово, казаки!
– Добро – в гости к нам!..
– Здрав будь, атаман! – можно было расслышать отдельные голоса, и лица вокруг улыбались, глаза сверкали весельем...
– Родная земля! Родной русский люд! После стольких странствий.
– Здоров, народ астраханский! – раздался над Волгой звучный, могучий голос Степана. – Здоров, русский люд! Братцы родимые, здравствуй на русской земле!..
И вдруг в ответ загремело: «Слава!» – словно весь город крикнул здравицу, и тысячи шапок взлетели над берегом в небо.
На городских стенах – толпы стрельцов.
– Здорово, стрельцы-астраханцы! – крикнул им Разин.
В ответ со стен отдалось «ура» и «слава».
Разин махнул рукой. На главных стругах, оглушая всех, еще и еще раз дружно ударили пушки. С атаманского корабля в тот же миг плюхнулись в воду концом тяжелые дощатые сходни.
Несколько казаков хлопотливо сбежали на берег с тяжелыми скатками пестрых персидских ковров и начали их раскатывать сквозь толпу, пролагая дорогу в город.
– Эй, где тут у вас астраханцы?! Астраханские есть?! – бегая вдоль каравана, кричали стрельчихи с берега, разыскивая своих пропавших мужей.
– Вон там, там, позади, еще с версту будут.
– Тут, тут астрахански! Мы астрахански!..
– Миха-айла!.. Живой!.. Соколик ты мой! Не чаяла видеть! – кричала стрельчиха с берега.
С остальных стругов начали сбрасывать сходни, сбегали бывшие астраханские стрельцы, обнимали жен и детей.
– Го-го-го! Го-го-го!.. Держи, держи, обнимай его крепче, чтоб, чертов сын, больше за море не гонялся! – кричали казаки стрельчихам, в душе завидуя астраханским счастливцам.
– А мой-то где, мой? – кричала плечистая, дородная стрельчиха, расталкивая толпу так, что в стороны от нее рассыпались ярыжные и стрельцы.
– Пашута-а! Тут тво-ой! – гаркнул Чикмаз из толпы есаулов, окружавших Степана.
Прогибая дубовые сходни, разинский богатырь тяжелой поступью сам слетел вниз и, стащив с головы туркменскую баранью папаху, обнялся с семипудовой красавицей Пашутой.
– Ох-ти, томно мне! – простонала она и сомлела в его объятиях. Чикмаз, не долго думая, подхватил ее на руки и потащил на струг...
– Сходни сломятся! Сходни! Уронишь в воду! – с шутливым озорством остерегали его казаки.
И сам Степан Тимофеич с усмешкой глядел на сурового Чикмаза, который, осклабившись, как мальчишка, поставил на палубку струга свою Пашуту.
– Вот она у меня какая, Степан Тимофеич! – сказал Чикмаз.
– Батька, батька! Давай выходить! Все готово, уж пушки спускают... Митяй воротился с Федькой. Ждет воевода...
– Сергей! Эй, Серге-ей! Выгоняй со стругов ясырь!
– Бунчук наперед несите, бунчуки да знамена!..
– Раздайсь! Раздайсь! – кричали в толпе казаки, выстраиваясь в длинное торжественное шествие.
Народ теснился и медленно двигался по улицам, провожая Разина с есаулами к Приказной палате. По дороге казаки расстилали ковры от пристани во весь длинный путь, чтобы показать все богатство и пышность.
Свита Разина, его ближние есаулы, были разодеты. Жемчугом были унизаны козыри их зипунов и кафтанов, на руках сверкали кольца и золотые запястья, у иных вдеты в ушах бирюзовые или изумрудные серьги. Суровые, смуглые лица у многих от лихорадки покрылись болезненной желтизной. Но головы всех подняты, взоры смелы, поступь тверда. Все богаты, и видно, что каждый может платить за вино в кабаке горстью жемчужин или золотым персидским туманом, не требуя сдачи...
За ними несли отбитые в боях персидские знамена, дальше шли боевые друзья – корабельные есаулы и сотники, за есаулами – казаки с дарами: несли ковры, тигровые и леопардовые шкуры, шубы, шелка, бархаты, блюда, кубки, чаши; дальше везли вереницу пушек и, наконец, позади, связанных друг с другом длинными веревками за шеи, гнали закованных пленников.
Маша-стрельчиха стояла в пестрой многотысячной толпе астраханцев. Она хотела прорваться вперед. Ее притиснули и осадили:
– Куда?! Ишь разоделась! Не к вам атаман. Наш он, батюшка!..
– Все обиды ему снесем. Шаха побил! Уж управится тут с воеводской братией! – слышались голоса вокруг.
Разин шел – и толпа раздавалась перед ним. Стрельчиха стояла сама не своя: он шел прямо к ней, как к своей неминуемой судьбе. К самым ее ногам казаки расстелили красный ковер...
– Дорогу! – крикнул один из его есаулов.
Она отступила. У нее едва хватило сил поднять взгляд.
– Ты?! – сказал над ней Разин. Он стоял рядом с ней, величавый и пышный. – Ну, знать, не пошла в монастырь!..
У Маши словно прилип язык, вдруг пересохло в горле и помутилось в мыслях... Что делать? За ним? От него? Куда? Толпа подхватила и сжала ее, а Разин был уже далеко впереди, а мимо шли его казаки...
– Добра-то, добра! Царство целое купишь! – удивлялись в толпе на богатство разинцев.
– И все воеводам в дары!
– А ты сказывал: наш ватаман, не с боярами дружит!
– Ду-ура! С воеводой дружи не дружи, а дары неси...
– Богато даров!
– Небось и себе толику оставил.
– Себе оставил – и нам достанется!
– А тебе за что, ябедна крыса, воеводский хвост?!
– Пошто я хвост воеводский?
– По то! Нес бы ноги, покуда целы!
– Чего бьешь?! Чего бьешь?!
– То и бью – наша правда пришла, наша сила! Вам, приказным, больше на нашем брате не ездить.
– А я что?
– Ты посулы хватал, воеводе таскал, подьячая крыса...
– Дави их, братцы! – подбадривали казаки.
Толпа шумела и ликовала. Но стрельчиха не видела ничего.
Страшный озноб охватил ее плечи, так что даже в толпе враждебных оборванных людей пожалели ее, разодетую в шелк и соболя.
– Пустите купчиху вылезти из содома: вишь, бедную, треплет трясуха. Гляди, на глазах с лица спала! – заговорили вокруг.
И, не помня себя, вдова вырвалась в узкую татарскую улочку...
