Виталий Полупуднев - Митридат
Митридат, оказавшись во внутреннем дворике дворца, не мог не заметить следы усиливающейся варваризации, которая вытесняла внешние признаки эллинской культуры, занесенной сюда в былые годы. Он усмехнулся в бороду, увидев около испорченного фонтана несколько кобыл с жеребятами и десяток кур, роющихся в навозе. Рабыни доили кобылиц и сливали молоко в глиняные чаши, поглядывая на окно, в квадрате которого виднелось чье-то угрюмое лицо. Это было обрюзгшее, серо-блеклое лицо старухи, обрамленное седыми космами и увенчанное сверкающей диадемой, казалось, нацепленной наспех в ожидании высокого гостя.
При появлении понтийского царя рабыни пали ниц, расплескивая молоко, куры подняли крик, кобылы повернули добродушные морды, продолжая жевать свежескошенную траву. Митридат вошел под низкие своды покоев царицы, почуяв сразу и запахи лекарственных трав и спертый дух мало проветриваемого помещения.
На пышном ложе возлежала царица Табана, изможденная, прикованная болезнью к постели. Отечной рукой, украшенной браслетами, она гладила пушистого белого котенка, который мурлыкал, сладко щурясь и расправляя когти на одеяле алого цвета. От былой красоты Табана сохранила лишь темные, без блестящих точек, глаза, такие внимательные, казалось, проникающие в душу собеседника. Царь заметил, что морщинистые, землистые щеки ее никак не гармонируют с этими живыми, глубокими глазами. Можно было подумать, что в полумертвом теле, под пергаментной, сухой кожей, таилось некое совсем иное существо, исполненное молодой силы и желаний.
«Ясно, она колдунья! – подумал Митридат. – Возможно, даже настоящая ведьма, ночами летает в поднебесье и водится с духами зла!»
Ему представилось, как это нестареющее существо иногда покидает немощную оболочку, чтобы во тьме ночи резвиться с рогатыми друзьями и насылать порчу на людей. Он мысленно произнес заклятье против духов, решив сегодня же совершить очистительный обряд.
После взаимных приветствий Митридат лично вручил болящей бутыль с териаком собственного изготовления, составленным из шестидесяти веществ, и пучок той травы, возбуждающий отвар которой пил сам. Потом слуги внесли дары – греческие вазы и индийские ткани дивной расцветки.
Пожелав царице скорейшего выздоровления и восстановления сил, Митридат вышел из покоя и с облегчением вдохнул струю свежего ветра. Несоответствие между Фарзоем и его супругой было столь очевидно, что Митридат уже прикидывал мысленно, как это обстоятельство можно использовать в своих целях.
Случайно или нет, в горячее время возбуждающих скачек по полынным степям, когда дикие козлы – колосы, – обезумев от ужаса, мчатся, спасая жизнь, рядом с гикающим Фарзоем оказалась Клеопатра. Их кони были одинаково хороши и пошли вровень. Царевна раскраснелась, ее обнаженная, как у Артемиды, тонкая рука размахивала метательным копьем. Царевна была легче и обогнала скифского царя с звонким смехом. Она сверкнула черными глазами, чем и приковала к себе его внимание. После скачки они возвращались к становищу рядком, их кони притомились, потемнели от пота, но сами всадники были веселы и, беседуя, смеялись.
Достойная Табана хотя и не участвовала, как это бывало раньше, в молодецких заездах, но была прекрасно осведомлена о них во всех подробностях. Она ворожила на шерсти жертвенных ягнят и жгла на углях скрипун-траву, пытаясь разгадать будущее. И размышляла о настоящем. Если Митридата поразила ее внешняя немощь, под которой угадывалась еще не утраченная душевная сила, то и Митридат явился перед нею не таким, каким она представляла его.
Понтийский царь рисовался в ее воображении как уравновешенный и упрямый, жестокий и властный монарх, не лишенный известной доли личного обаяния. Но, вглядевшись в его лицо, исписанное мраморными узорами и болезненными пятнами, она уловила выражение душевной тревоги, неустойчивости чувств. Удивительная сухость царского лица, обтянутость и истонченность кожи, напряженный изгиб бровей и неестественный, мерцающий блеск уже несвежих, часто мигающих глаз, изумили ее.
«Это ли Митридат?» – спрашивала она себя в недоумении. И хотя царь сохранил гордую осанку и могучую широту плеч, он выглядел в глазах Табаны молодящимся стариком, которому возбужденность заменяет подлинную страсть и силу. Нелепая черно-синяя, крашеная борода лишь усиливала это впечатление.
«И это тот богатырь, который угрожает Риму и стремится к господству над всеми народами?». Царица невольно усмехнулась от такой мысли. Многое, что ей казалось неясным до встречи с Митридатом, сейчас обрисовалось с поразительной отчетливостью. Сразу после ухода высокого гостя она приказала подать помойное ведро и сама вылила в него царский териак и бросила целебную траву. После чего вымыла руки очищающей морской водой, которую ей привозили в бурдюках из Прекрасной гавани.
Выслушав сбивчивые рассказы тайных соглядатаев из числа участников полевания, царица пыталась представить мысленно вертлявую амазонку, которая сейчас охотится в степи вместе с мужчинами. Охотится? За какой дичью? На кого она хочет накинуть невидимую сеть своих чар?..
Табане был понятен замысел Митридата. Щедрый царь почти всех дочерей раздарил князьям разбойничьих племен на Кавказе, дабы обеспечить себе беспрепятственный проход через «скифские запоры». И, конечно, не без тайного расчета прихватил с собою в Неаполь эту большеротую чернавку, которая если не блещет красотой, зато имеет одно огромное преимущество перед скифской царицей – молодость, свежесть юности! К тому же она дочь великого царя! И если Фарзой прельстится ею и возьмет ее в жены, она едва ли удовольствуется скромным положением младшей среди царских жен! Митридат совсем не для того хотел бы породниться с Фарзоем, стать его тестем, как он стал тестем Тиграна, царя Армении. Если его замыслы осуществятся, то главной в Неаполе станет уже не Табана!
Да и судьба Скифии сольется с судьбой этого старика, который уже скатился с вершины былого могущества и продолжает падать все ниже, увлекая за собою народы и царства!.. А Фарзой прост, ой как прост! Страшно подумать, как он будет управлять Скифией, когда она, Табана, умрет?.. Он сегодня, возможно, уже никого не видит, кроме распаленных речей безумного старика!
Сотворяя молитвы, скифская царица предприняла встречные меры. К роксоланам и агарам поскакали всадники с ее посланиями. В Пантикапей, Фанагорию и дальше были направлены тайные люди. Они должны были видеть и слышать все и доставлять вести в Неаполь. Замыслам и действиям великого заморского царя невидимо и незаметно были противопоставлены хитрость и решительность недужной телом, но сильной умом и духом женщины.
Фарзою, увлеченному шумными празднествами и ристаниями, шепнули сквозь веселый гомон молодецкого пира, что прекрасная и мудрая Табана ждет его к себе. И хотя скифскому царю не очень понравилось, что его тревожат в час разгула, он не замедлил появиться у ложа супруги при свете чадящих плошек, испускающих запах горелого сала. Неровный свет волнами ходил по закопченным сводам царицына покоя. Больная ворочалась с трудом, дубовая кровать скрипела. Белая кошечка, внезапно разбуженная, соскочила на пол бесшумно и выгнула спину колесом.
Устроившись на ложе поудобнее, Табана жестом руки удалила всех слуг. Уставилась глазами на разгоряченного Фарзоя, который принес сюда запахи вкусных яств и крепких вин, сдобренных острым душком конского пота, пропитавшего его одежду во время конной охоты.
– Как чувствует себя моя супруга, царица Скифии? – спросил он.
В раздумье пожевав втянутыми морщинистыми губами, Табана ответила глухим голосом:
– Слава богам и тебе, мой повелитель! Я чувствую себя не намного хуже, чем твой гость царь Митридат, на лице которого я узрела обреченность! Он жив и деятелен, но тень судьбы уже легла на него. Увы! Мне нечему позавидовать у этого человека! И если мой факел почти догорел, но еще тлеет, то факел Митридата пылает, чтобы погаснуть сразу. Таково откровение свыше. И тебе надо знать это, как пастырю своего народа, его вождю и избраннику!
– Это ты и хотела сказать мне?
– И это, и другое, хотя и этого достаточно, чтобы задуматься. А задуматься есть над чем! Митридат сегодня силен, собрал немалое войско, которое предано ему. Это надо помнить!.. Но у Митридата нет завтрашнего дня, ибо он одинок, как в поле дуб, и сила только в нем самом!.. За его спиной нет народов, которые считали бы его своим отцом и богоданным владыкой, он растерял их!.. А под его ногами нет питающей земли, в Тавриде он всего лишь пришелец, беглец, преследуемый врагами!.. Да, Митридат – дуб, только вырванный из земли ураганом! Он еще зеленеет, но уже валится долу и при падении грозит многих раздавить. Твоя забота, как бы такого не случилось со Скифией!
– Но, сердце мое, ведь Митридат признанный царь Боспора и всей Тавриды, а мы – данники его! Все народы слушают его голос! Он прикажет – и все племена пойдут в поход!..
