На пороге великой смуты - Александр Владимирович Чиненков
В Рождественский сочельник дети обходили дома и славили хозяев. Каждая семья ожидала колядовщиков, готовила для них угощение и с неподдельным удовольствием выслушивала колядки.
Если в доме желали, чтобы плодились свиньи, на Святки глава семьи должен был встать на четвереньки, залезть под стол и там похрюкать. Чтобы было много кур и яиц, женщины отправлялись в курятник, садились под насест и кудахтали. А ещё казачки разбрасывали горох со словами: «Сколько горошин, столько и овечек!» В это время всей семье следовало собраться вместе, чтобы в течение года ни с кем не случилось ничего плохого. Приводили в порядок вещи: одежда, инструменты – всё собиралось воедино.
Святки – это время, когда старый год (а с ним и старый мир) уходит навсегда, а новый только вступает в свои права. В обычные дни человек не может узнать своё будущее, ведь для этого необходимо попасть за грань реальности, где вершатся судьбы. В Святки границы между двумя мирами исчезают, и человек беспрепятственно может увидеть грядущее и даже попытаться переиграть судьбу.
В Святки главным было то, что появлялась возможность узнать своё будущее через гадания, излюбленными темами которых были любовь (гадание на суженого-ряженого) и смерть (кому умереть в новом году).
– Как гадать нынче будем? – спросила Марья у сестры.
– Ой, я даже и не знаю, – нехотя отозвалась Авдотья. – Грех ведь это.
– Ничего, в Крещение зараз все грехи смоем в проруби, – настаивала младшая сестра. – Все, почитай, гадают кругом, а мы что?
– Не очень хочется, – вздохнула Авдотья. – У меня и так всё наперекосяк идёт, а тут ещё грех на душу брать придётся.
– Ну уж нет! – решительно возразила Марья. – Ты мне давеча обещанье дала. Так вот и исполняй его!
– Ладно, хорошо, – сдалась Авдотья. – Только с зеркалом гадать боюсь я. Лучше уж в бане.
– Ничего, – отрезала Марья. – Мы и так и эдак опробуем. Ты только не пужайся, ежели что, и всё хорошо будет.
– А ещё слыхала я, что на телячьей шкуре гадают, – сказала Авдотья. – Я бы на такое никогда не решилась.
– Я тоже об этом слыхала, – загорелась Марья. – Вот только у нас так не делали. Всё зеркало да баня. А может, попробуем на шкуре, Авдотья?
– Нет, ни за что, – отказалась та. – Аж мороз по коже берёт, когда только подумаю об этом.
– Ты хоть обскажи, что и как? – захныкала, придуриваясь, Марья. – А я послухаю, и…
– Мне ещё Лука об том рассказывал, – начала Авдотья и при упоминании имени погибшего жениха троекратно перекрестилась на образа. – В Илеке али Бёрдах сеё стряслось, там его сродственники проживают. Так вот, собрались девки в полночь, взяли телячью шкуру, на которую сесть можно, пошли на перекрёсток дорог и тама «зачертились».
– Ух ты! – восторженно воскликнула Марья. – А что энто – «зачертились»?
– Круг очертили вокруг шкуры слева направо, – продолжила Авдотья. – А при «зачерчивании» сказали слова кощунственные: «Бог – за круг, а черти – вокруг». Так вот гадая, отреклись от Господа и вызвали нечистую силу себе в подмогу.
– И что? – выдохнула заинтригованная сестра.
– Сели они на шкуру ту телячью, падать начали, а их вверх подняло и понесло над городком.
– Вот это да! – выкрикнула Марья. – А на что на шкуре гадают? На жениха али на смерть?
– Лука ещё сказывал, что девки должны были услыхать что-то, на шкуре сидя, – спокойно ответила Авдотья.
– А что, не знаешь?
– Стук топора кто услышит – это к смерти. Звон колокольца али бубенца – к замужеству. А ещё Лука сказывал, что в какой сторонушке зазвенит, туда и замуж позовут!
– А я слыхала, что ежели пощёчину на перекрёстке снежную мазнут, к потере чести девичьей, – прошептала свою версию Марья. – Завсегда опосля гадания нужно домой вертаться не оглядываясь…
* * *
Мариула накрывала на стол. В сенях закипал самовар, а на стол она выставляла глиняные миски с мёдом, вареньем и подносы с выпечкой. Мариула знала, что в Святки получают временную свободу души умерших, и они рвутся в родные места, заходят в гости до самого Крещения. Специально для умерших в эти дни готовили поминальную пищу – жгли костры у ворот, полагая, что усопшие родственники будут обогреваться. Многим и вправду удавалось увидеть сидящего за одним столом с живым того члена семьи, кто умер последним. Правда, только в первый миг, если заглянуть в избу из сеней через дверную щель.
Мариула ждала гостей, но не мёртвых, как на Рождество, а живых, озорных парней и девок, которые в святочные ночи будоражили весь городок. Озорники никогда не обходили её дом стороной.
Если покойник сам не приходил в гости – парни и девушки начинали в него играть. Один из парней наряжался во всё белое, ему натирали лицо овсяной мукой, вставляли в рот длинные «зубы» из моркови и клали в гроб. Такого «умруна» носили по избам городка в сопровождении ряженых в попа, дьячка и плакальщиц. При этом кадило заменял глиняный горшок с дымившимися углями, сухим мхом и куриным помётом. Гроб с «покойником» ставили посреди избы и начинали «отпевать» его, используя отборную брань. А по окончании всех присутствующих девок заставляли «прощаться с покойником» и целовать его в открытый рот, набитый морковными зубами. Иногда «покойника» сопровождали «родственники» с туго свитыми жгутами в руках. Ими они нещадно, порой до синяков, били приезжих парней и девиц из соседних поселений. А потом на импровизированных «поминках» парень, наряженный девкой, оделял всех девиц из своей корзины «шаньгами» – кусками мёрзлого конского помета.
Вот таких озорных гостей поджидала Мариула. На прошлогодних Святках они внесли в её дом «покойника», обёрнутого в саван, которого ещё до прихода к ней носили по избам и спрашивали у хозяев:
– Вот мёртвого нашли – не ваш ли прадедка?
К подобным «забавам» молодых большая часть стариков относилась с осуждением, словно позабыв, как озоровали сами в молодые годы. А Мариула радовалась приходу ряженых гостей, с пониманием относилась к их порой похабным шуткам и, не накормив, не напоив, из избы не выпускала. Накрывая стол, Мариула гадала, с какой же шуткой они заявятся нынче в ее дом?..
* * *
Приближалась полночь. Григорий Мастрюков протёр глаза, приподнялся в кровати и стал осторожно перелезать через спящую жену.
– Ты куда? – недовольно проворчала, проснувшись, Софья.
– Дык… живот что-то прихватило, – зашептал, оправдываясь, казак. – Я
