Тень креста - Вячеслав Паутов
И вот появился Огге Сванссон, исполнив все поручения епископа: в одной руке он держал маленькую крынку с молоком, в другой — приличный кусок чистой белой материи, в которую был завёрнут сухой мох, а из-за верёвочного пояса виднелся детский поильник. Услышав шаги послушника, Археподий Ирландец произнёс спокойным голосом:
— Поспеши в задний покой, послушник Огге! Епископ ждёт тебя с нетерпением. Возвращайся и зажги свечи, мне свет не нужен, но прихожанам нашим необходимо видеть алтарь, без образа его молитва не так скоро дойдёт до Господа. Я же начну службу.
Помощник кивнул и исчез в помещении за алтарём. А Ирландец, откашлявшись, приступил к проповеди:
— Дети мои во Христе! Сегодня колокол нашего храма не позвал вас на утреннюю встречу с Господом. Пятого хворого ребёнка нашли мы у дверей своих, и, радея о нём, задержались со службой. Невинны младенцы, ибо с рождения души их ещё не коснулись ереси мирской и не обрели греха. Матери же последних, погрязшие во тьме язычества, не богу поручили исцеление болезных детей своих, но к богомерзкому древу понесли, ища помощи и сострадания под кроной его, запятнав себя грязью греха мерзкого идолопоклонничества. Угодна ли Господу смерть страждущих младенцев? Нет! А карает он детей за языческие грехи родителей их, недугом серьёзным, но исчезающим в стенах Христова храма. Толика мощей святого Котрига явит чудо и младенец выздоровеет. Да убоится дьявольская хворь лика Господа нашего, Иисуса Христа, слова молитвы нашей к нему, силы святой воды! Частица мощей святого Котрига, хранящаяся в храме нашем, всегда была и будет щитом от козней Лукавого, происков Христовой тени. Но святая сила дарует благодать только крещёным! Радуюсь ли я смерти матерей, богопротивных язычниц, сделавших детей своих сиротами? Нет! Есть суд милосердного Бога нашего и мирской суд, божественно освящённый. Но нет праведности суда безумного одиночки, возомнившего себя Христовым палачом. Грех же гордыни, кощунства над верой и самообожествления не легче греха ереси языческой. Так помолимся же теперь, испросим милости божьей к нам и нашим близким, пришествие правды Христовой в наши края, справедливого суда над Антихристом, под личиной Христова ревнителя, скрывающегося среди нас и по сей час!
Уже свет свечей наполнил помещение церкви своим сиянием, и епископ Николас давно встал справа от алтаря, послушник же Огге Сванссон взял на руки спящего ребёнка и так стоял долго, а служба всё продолжалась.
В самом дальнем, и от того самом тёмном, углу церкви стоял мужчина в черном воинском плаще, он всё время безмолвствовал и не обращал внимание на окружающих, а взгляд молчуна был прикован к алтарю, его пересохшие губы в исступлении шептали слова молитвы. Левая рука человека застыла на бедре, как будто он придерживал ею рукоять меча — привычное движение опытного воина.
А вот свет солнца, неотвратимо стремящегося к зениту и, наконец, просочившегося через оконные решётки, соединяясь со светом, идущим от дверей и усиленный мерцанием свечей, отразился от крупного серебряного креста, висящего на груди молчаливой тени, от льдинок её неживых глаз. И теперь свет коснулся лица… Длинный шрам перечеркнул его от левой брови, через переносицу, до правого угла рта… Один миг и человек, сделав шаг назад, снова скрылся в тени. А через короткое время покинул помещение церкви.
Заключительное слово для завершения службы взял епископ Николас:
— Первозданный крест на куполе Нидаросского храма Христа в зимний полдень даёт волю своей тени, максимальной, значимой и реально существующей. Но тень креста — не тень Бога. Тень же Христа — сумерки веры и отражение антипода его. Веруй и спасёшься… Неверующим же язычникам отворятся врата Ада. И только страдания, смертельные и неотвратимые, способны очистить заблудшие души… Иногда же лишь кровь может смыть грех закоснелого язычества… А чистые от скверны заблуждений и, тем обновлённые, они, души эти, направятся прямой дорогой в Рай… Этого ребёнка, найденного нами сегодня на пороге храма. Того, что послушник Огге держит сейчас на руках, мы крестим и приобщим к мощам Святого Котрига, а затем отдадим кормилице, что сегодня снабдила его молоком и детскими вещами. Теперь церковь и Христова вера будут заботиться о сироте. In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti! Amen!
И паства стройными голосами ответила:
— Gloria Patri, еt Filio, et Spiritu Sancto nunc, et in saecula saeculorum! Amen!
Напряжённо и с большими душевным затратами, требующими недюжинной воли, чтобы оставаться беспристрастным и одновременно убедительным, проповедовал в то лихое время христианский пастырь, разрываясь между надобностью поддержания и наставления на путь истинный, единоверцев и привлечения язычников в лоно церкви. Сложная, а порой, невыполнимая задача… Терпимость должна была сочетаться с настойчивостью, убеждённость — с отречением от благ мирских, противопоставление верований — с умением демонстрировать святость и свою правоту.
Прежде чем породить ряды верных, вера христианская должна была прежде явить себя — утвердиться и пустить корни, стать единственно правой в краю дремучего неверия, веками жившего языческим укладом, сделаться необходимым кирпичиком нарождающейся государственности. Что есть единый народ? Всё просто — один орган управления, единые законы для всех, единое жизненное пространство, единый язык и единый вера. Последнее — немаловажный объединяющий момент… Новая же вера не объединяет, а разделяет любой народ, как топор раскалывает на два лагеря: христиане и язычники, праведники и грешники, друзья и враги.
И это тот случай, когда внедрение нового ориентира веры сопряжено с пролитием крови людской, всеобщей озлобленностью и недоверием, когда государство перестает быть государством, а страна становится лёгкой добычей врага, когда разгорается и бесконтрольно катится по этой земле самая настоящая война за веру и против неверия, когда соотечественники призывают на помощь лютых недругов своего народа.
— Убери руки от младенца! Ты не сделаешь этого, монах! Не осквернишь мальца своей водой, словами и дыханием, своим злокозненным крестом! — этот крик отчаяния раздался от дверей церкви, а запыхавшийся человек, произнёсший эти слова, уже через несколько мгновений стоял рядом с епископом. — Я его отец! Я — Харальд Каллесон по прозвищу Лодочник. А Рольф — мой единственный сын. Отдай мне моего сына, служитель распятого бога. Или… Клянусь Одином, я убью тебя!
На этих словах возмутитель спокойствия смолк,
