Избранные и прекрасные - Нги Во
– Были в прошлом месяце, когда познакомились с вами, – напомнила мне она. – Но мне нравится бывать здесь. Столько замечательных людей – есть с кем поговорить, есть на что посмотреть. Да вот хоть пару недель назад, когда кто-то привез с Борнео заклинательницу огня! Она вытаскивала огонь прямо из факелов и заставляла его танцевать – вертеться колесом и вихрями, огромными, как не знаю что. Только потом я заметила, что искра упала мне на платье и прожгла дыру прямо на отделке.
Она сделала паузу, а потом, словно невеста, хвастающаяся обручальным кольцом, выложила остальное:
– Представляете, он видел! Узнал мое имя и адрес, и через три дня посыльный от Круарье принес мне новое вечернее платье!
Что-то о дарах фей и троянских конях вертелось в моей голове – мать Дэйзи говорила нам эти слова, однажды днем застав нас за игрой. Глаза ее были заплаканы, бархатный халат чуть не падал с плеч, и, судя по тому, как дрогнул ее голос, я поняла: ей что-то известно о фамилии Фэй и неожиданных дарах.
– Вы оставили его себе? – поинтересовалась я. Дары от такого человека, как Гэтсби, не внушали мне оптимизма, но Ада ответила негодующим взглядом. Видимо, там, откуда она родом, действовали иные правила, а может, она просто не блистала умом.
– Двести шестьдесят пять долларов, цвета голубого газа с лавандовым бисером? Конечно, оставила!
– Есть что-то забавное в человеке, способном на такие поступки, – заметила Мэй. – Ни с кем не желает неприятностей.
– Кто не желает?
Внезапный вопрос Ника напомнил мне возглас Дэйзи: «Какой это Гэтсби?» Тот момент, казалось мне, следовало подчеркнуть черным, обозначить как предвестник катастрофы, но, конечно, этого никто не сделал, и я могла сказать много подобных слов о других, еще только предстоящих моментах.
Мэй повернулась к Нику, торжествующему под маской вежливости.
– Гэтсби. Мне говорили…
Она сделала паузу, и мы послушно подались к ней.
– Мне говорили, будто бы он когда-то убил человека.
Трепет предположений пронзил каждого из нас. Это было прикосновение к тому параллельному миру, которым заправляли городские ирландцы, итальянцы, евреи и те бледноглазые джентльмены с каменными лицами, которые все до единого, похоже, выдавали себя за князей и герцогов из внутренних кругов преисподней. И те и другие, поговаривали, являлись на вечеринки к Гэтсби, шикарно разодетые, скрывающие свою сущность под шляпами, перчатками и изящными манерами. Ник – вероятно, единственный из всех за столом, кому в самом деле случалось убивать, – невольно заинтересовался. Ада покачала головой.
– Нет, во время войны он был шпионом.
– Работал на немцев или на американцев? – спросил один из мужчин, которых мне следовало знать.
Она снова покачала головой и поджала губы. Потом незаметно указала вниз, на других видных гостей, и я заметила, как в тот же момент она сунула другую руку в карман, где наверняка потерла медальку какого-нибудь святого.
– Он не шпион, а один из них, – с многозначительным видом пояснил другой мужчина. – Ну, понимаете, один из князей или их сыновей. В прошлом году в Марокко только об этом и говорили.
– Нет, он точно американец, – настаивала Мэй. – В войну он был в американской армии. Вы последите за ним, когда он думает, что на него никто не смотрит. И тогда сразу поймете, что он кого-то убил.
Они с Адой выразительно переглянулись, я украдкой взглянула на Ника. Может, он и сжал рот излишне сурово, но над их заявлениями не смеялся. Я заметила, что все мы понизили голоса: не из боязни, что нас подслушают, – просто далеко не я одна любила секреты. А такого секрета, как Гэтсби, нам не попадалось никогда, и, несмотря на всю его публичность, в нем чувствовалась интрига.
Потом подали ужин, и бедному Нику пришлось присоединиться к компании, с которой я прибыла в поместье. Сестра моего спутника и ее муж были сильно навеселе и до отвращения влюблены, так что не сводили друг с друга глаз. От выпитого манеры студента ничуть не улучшились, и к тому времени, как унесли тарелки из-под супа и подали закуски, ответы Ника становились всё отрывистее, а мои очаровательные маневры уклонения – всё менее очаровательными и чреватыми инцидентом с участием лежащей без дела сырной вилки.
– Боже правый, ну конечно же, вбок не открывается! – наконец воскликнул Ник, и я восприняла это как намек, что пора уводить его. Студент обмяк на стуле, пробормотав слово, которое я предпочла не расслышать, а когда Ник собрался что-то добавить, взяла его за руку и повела прочь.
– Уйдем отсюда, мне уже невмоготу от этих церемоний, – и, заметив, что он колеблется, я предложила: – Можем поискать Гэтсби.
Это его убедило.
– Кстати, зачем вы его искали? – спросила я.
– Ну, он ведь прислал мне приглашение. Сами понимаете. Вежливость обязывает поблагодарить его.
– Что? Раньше приглашения он никогда не рассылал! Покажите.
Он вынул из кармана приглашение, я повертела его в руках. Качественная плотная бумага, темно-красная, будто ее окунули в кровь, с глубоко вдавленными в нее золотыми буквами. В моих руках приглашение казалось весомым, словно вызов императору. Оно было настоящим, и я не сомневалась, что за все время было отпечатано всего один-два таких.
– Он вас в самом деле пригласил, – сказала я, возвращая приглашение. Выражение его глаз вновь стало неуверенным. Если уж ему суждено сблизиться с человеком, который может оказаться как князем преисподней, так и немецким шпионом, я считала, что ему следует быть жестче.
– Я не усмотрел в этом ничего странного, – пробормотал он, пока мы проходили мимо рослого худощавого мужчины с блеклыми глазами и неподвижным лицом, беседующего с Анастасией Полари – знаменитой дивой, звездой немого кино. Ее глаза были темными, как дыры, прожженные в нитрате серебра, и алчными, как зима, а он держал ее руку в обеих своих. Казалось, суставов у него в пальцах больше, чем полагается. Ник уставился на них, замедлил шаги, а я с усилием повлекла его дальше, коснувшись кончиками пальцев его губ.
– Нельзя глазеть, – шепнула я, и он перевел взгляд на меня. Ресницы длинные, из тех, о которых говорят: «Как обидно, что они достались мальчишке!», но я вовсе не считала это обстоятельство обидным. Они красили его, придавали наивности, которой он вряд ли обладал.
Мгновение я думала, что он поцелует меня на месте, но повернулась и быстро потащила его за собой. Мне нравилось, как покалывало кожу, как на щеках проступал румянец и как позади ощущался его взгляд на моей голой шее, как он смотрел на мою талию и покачивание бедер. Пышности им недоставало, однако они покачивались, а он шел за мной. Предвкушение нравилось мне не меньше, чем само
