Бернард Корнуэлл - Мятежник
Фалконер неплохо сымитировал мягкий голос Ли, а потом обрушился на него с критикой.
— Оборона Ричмонда — задача первостепенной важности! Что действительно важно, так это выиграть войну. А значит, нанести им сильный удар и побыстрее. Это значит наступать, наступать и наступать!
Он взглянул на приставной столик, где лежали карты западной части Виргинии, а рядом с ними — расписание железных дорог Балтимора и Огайо. Несмотря на отрицание планов по ведению частной войны с Севером, Вашингтон Фалконер замышлял атаковать железнодорожную линию, по которой припасы и рекруты доставлялись из западных штатов в Вашингтон.
Его планы этого нападения пока еще были в процессе обдумывания, но он представлял себе небольшой и быстрый отряд кавалерии, что сожжет дотла деревянные мосты, устроит крушение локомотивов и взорвет пути.
— Надеюсь, придурок не заметил эти карты, — произнес он с внезапным беспокойством.
— Я прикрыл их картами Европы до прихода генерала Ли, — сказал Старбак.
— Быстро соображаешь, Нат! Молодец! Хвала Господу, у меня есть молодежь вроде тебя, а не эти олухи из Вест-Пойнта, как у Ли. Это потому мы должны им восхищаться? Потому что он был хорошим суперинтендантом Вест-Пойнта? И в кого это его превратило? В школьного учителя! — презрение Фалконера было почти осязаемым.
— Знаю я этих школьных учителей, Нат. Мой шурин — учитель, и из него даже капрал на полевой кухне не получится, но он все равно настаивает, чтобы я произвел его в офицеры легиона. Ни за что! Он же Дятел! Просто идиот! Настоящий кретин! Тупица! Варвар! Напыщенный индюк! Да, Нат, таков мой шурин, напыщенный индюк!
Что-то в энергичной тираде Фалконера вызвало в памяти Старбака смутные воспоминания об Адаме, рассказывающем веселые истории, посвященные своему эксцентричному дяде.
— Он был наставником Адама, сэр, верно?
— И Адама, и Анны. Теперь он — директор окружной школы, а Мириам хочет, чтобы я сделал его майором.
Мириам была женой Вашингтона Фалконера. Она жила в уединении за городом и страдала от неких загадочных недугов.
— Дятла — майором! — Фалконер насмешливо заухал, представив себе эту картину. — Великий Боже, да этому несчастному идиоту курятник-то нельзя доверить, не говоря уже про полк солдат! Он — жалкое существо, Нат. Вот кто он такой. Жалкое существо. Ладно, за работу!
Работы было предостаточно. Дом осаждали визитеры, одни просили денежной помощи в разработке секретного оружия, которое, они клялись и божились, принесет Югу немедленную победу. Другие желали получить офицерскую должность в Легионе.
Большинство последних — профессиональные солдаты из Европы, оказавшиеся на половинном жаловании в войсках своих стран. Всем просителям, однако, отказали, объяснив, что Легион Фалконера формируется только из местных — как ротные офицеры, так и адъютанты.
— Ты — исключение, Нат, — сообщил Вашингтон Фалконер Старбаку. — Если, конечно, ты хочешь мне служить.
— Почту за честь, сэр, — Старбак почувствовал теплую волну благодарности за всю доброту и доверие, выказанные Фалконером.
— Насколько трудно тебе будет сражаться против своих же, Нат? — заботливо поинтересовался Фалконер.
— Здесь я как дома, сэр.
— И это правильно. Настоящая Америка — здесь, на Юге, Нат, не на Севере.
Не прошло и десяти минут, как Старбаку пришлось отказать покрытому шрамами офицеру австрийской кавалерии, который, по его словам, прошел через полдюжины жестоких битв в северной Италии. Услышав, что только виргинцы допущены к командным должностям в Легионе, офицер саркастически поинтересовался, как ему добраться до Вашингтона.
— Потому что, если никто не примет меня здесь, то, клянусь Богом, я буду сражаться за Север!
В начале мая появились новости о блокаде флотом северян побережья Конфедерации. Джефферсон Дэвис, президент Временного правительства Конфедеративных Штатов Америки, в качестве ответных мер объявил войну Соединенным Штатам. Однако штат Виргиния все еще не определился со своим отношением к войне.
Войска штата отступили из Александрии — городка, расположенного на противоположном Вашингтону берегу реки Потомак. Фалконер едко назвал это типичным проявлением нерешительности Летчера.
— Знаешь, чего хочет губернатор? — спросил он Ната.
— Отобрать у вас Легион, сэр?
— Он хочет, чтобы Север вторгся в Виргинию. Это снимет его с политического крючка, на который он насажен, без необходимости распарывать портки. Он никогда не пылал особой любовью к идее отделения. Надо будет ему прогнуться под чью-либо политику — он прогнется. Вот в чем его проблема, Нат. Он прогибается.
Тем не менее, на следующий же день разлетелась новость о том, что Летчер, не желая бездеятельно ждать восстановления Союза, приказал войскам штата занять городок Харперс-Ферри в пятидесяти милях вверх по течению от Вашингтона.
Северяне оставили город без боев, бросив тонны оружейных припасов и снаряжения в федеральном арсенале. Ричмонд ликованием встретил новости о победе, но Вашингтон Фалконер, похоже, страдал.
Он нежно лелеял свою идею атаковать железные дороги Балтимора и Огайо, пересекавшие Потомак у Харперс-Ферри, но теперь, когда город и мост удерживали южане, необходимость в подобном рейде отпала.
Новости об оккупации речного городка к тому же породили шквал рассуждений о том, что Конфедерация собирается предпринять превентивную атаку на противоположный берег Потомака, и Фалконер, боявшийся, что его быстро растущему Легиону не достанется места в победном вторжении, решил, что ему следует быть в Фалконере, где он может ускорить обучение Легиона.
— Я вызову тебя в округ так быстро, насколько смогу, — пообещал Старбаку Фалконер, садясь на лошадь, чтобы совершить семидесятимильную поездку в свое имение. — Напишешь за меня письмо Адаму?
— Конечно, сэр.
— Напиши ему, чтобы ехал домой, — Фалконер поднял на прощание руку в перчатке, затем выехал на дорогу на своей высокой вороной лошади. — Напиши ему, чтобы ехал домой! — прокричал он, отправляясь в путь.
Старбак послушно написал письмо, адресовав его в чикагскую церковь, пересылавшую почту Адама. Как и Старбак, Адам забросил учебу в Йеле, но если Старбак сделал это из-за страстной любви к девушке, то Адам уехал в Чикаго, чтобы вступить в состав Христианской Комиссии по установлению мира, которая с помощью молитв, трактатов и очевидцев пыталась привести две части Америки к миру и согласию.
Из Чикаго не пришло никакого ответа, но с каждой почтой Старбак получал очередной настойчивый запрос от Вашингтона Фалконера:
«Сколько времени потребуется Шафферсу на пошив офицерской формы?»
«Есть ли решение по знакам различия? Это очень важно, Нат! Пошли запрос в „Митчелл и Тайлерс“», «Наведайся к Бойлу и Гэмблсу и спроси образцы сабель», «В третьем ящике снизу моего письменного стола лежит револьвер фирмы „Ле Ма“, отправь его с Нельсоном».
Нельсон был одним из двух чернокожих слуг, доставлявших письма из Ричмонда в город Фалконер.
— Полковнику шибко хочется получить свой мундир, — по секрету сообщил Старбаку Нельсон.
«Полковником» был Вашингтон Фалконер, который стал подписывать свои письма как «Полковник Фалконер», и Старбак не забывал упоминать при обращении к нему этот самоприсвоенный чин.
Полковник заказал писчую бумагу с надписью «Легион Фалконера, Генштаб, Полковник Вашингтон Фалконер, штат Виргиния, командующий», и Старбак воспользовался пробным оттиском, чтобы сообщить Фалконеру радостную весть о том, что новое обмундирование будет готово в пятницу, и пообещал незамедлительно отправить его в город Фалконер.
В пятницу утром Старбак корпел над записями в счетных книгах, когда дверь в музыкальный салон с шумом распахнулась и с порога на него сердито уставился высокий незнакомец.
Это был высокий худощавый мужчина с острыми локтями, длинными ногами и выпирающими коленками. Средних лет, с черной, слегка поседевшей бородой, острым носом, высокими скулами и взъерошенными черными волосами, одетый в поношенный черный костюм, стоптанные коричневые рабочие ботинки; в общем, неожиданное появление этого чучела заставило Старбака подскочить.
— Ага, вы, должно быть, Старбак?
— Да, сэр.
— Я слышал однажды проповедь вашего отца, — любопытный незнакомец мельтешил по комнате, подыскивая, куда бы приткнуть свой чемодан, зонт, трость, пальто, шляпу и портфель, и не найдя подходящего места, прижал их к себе. — Он говорил страстно, да, но без всякой логики. Он всегда такой?
— Не вполне уверен, о чем вы говорите. Ваше имя, сэр?
— Это было в Цинциннати. В старой пресвитерианской церкви, той, что на Четвертой авеню, или то было на Пятой? В пятьдесят шестом году, или, может, в пятьдесят пятом? Потом церковь сгорела, но архитектура того, что осталось от республики, от этого не пострадала.
