Джей Уильямс - Пламя грядущего
Поскольку это был мужчина, наделенный силой и храбростью, и он всегда оказывался во главе своих рыцарей, его жизнь часто подвергалась риску. Однако в разгар одной из самых трудных его кампаний в 1188 году настал день, когда смерть подступила к нему лицом к лицу.
Он только что подавил бунт мятежных баронов, возглавленный, как обычно, Лузиньяном, Ранконем и Ангулемом и длившийся целый год, и закончил войну, взяв, казалось бы, совершенно неприступную крепость Тайебур второй раз за последние девять лет. Едва с этим бунтом было покончено, как пришло известие, будто Раймон Тулузский, которому Ричард нанес поражение несколько лет назад, вновь взялся за оружие, захватил нескольких торговцев из Пуату и обошелся с ними в высшей степени жестоко, ослепив и кастрировав одних и казнив других. Есть основания считать, что это внезапное выступление Раймона произошло при подстрекательстве короля Генриха, все еще занятого плетением интриг.
В ту пору Ричард, увлеченный красноречием архиепископа Трирского, который приехал в Европу с призывом оказать помощь в Святой Земле против крепнущей силы неверных, принял крест вместе со своим отцом, а также королем Франции Филиппом. Подозревали, будто Генрих, вовсе не собиравшийся когда-либо отправляться на Восток, искал способ разубедить сына в необходимости претворять в жизнь то, что следовало понимать всего лишь как политическое заявление о благих намерениях.
Независимо от того, как обстояло дело, Ричард бросил все и помчался на юг, где он живо опустошил часть Гаскони, захватил несколько крепостей и, наконец, подступил к самым стенам Тулузы. Этого не предвидел никто. Король Филипп-Август в отместку вступил в Аквитанию и немногим более месяца спустя разорил практически все земли, на которые претендовала Англия в Берри и в Оверни. Узнав об этом, Генрих начал набирать собственное войско в Нормандии, тогда как Ричард неохотно развернулся и поспешил назад, на север.
Филипп взял главный город Шатору в Берри, оставив его под охраной весьма доблестного рыцаря, некоего Гильема де Барре. Отвоевать город показалось Ричарду стоящим делом, и он осадил его со своими рыцарями и большим отрядом вольнонаемных всадников.
Дени де Куртбарб в то теплое лето путешествовал из Парижа на юг, останавливаясь в маленьких уютных замках по восточному берегу Луары, от Окзера до Везеле и дальше до Невера, где он переправился через реку. Вина были крепкими и изысканными, особенно белые вина Шабли, обладавшие тонким, чуть терпким вкусом; еда в тех местах была обильной, превосходные окорока с ароматом можжевеловых ягод и восхитительные пироги с начинкой из дичи и домашней птицы пришлись бы по вкусу и гурману. Дени продал в Париже свою виолу и предпочел взамен арфу, поскольку на этом инструменте было легче аккомпанировать себе; ни разу не пришлось ему обнажать свой меч, ибо, куда бы он ни пришел, везде находил радушный прием благодаря пению и поэзии. Однако он имел несчастье оказаться в герцогстве Берри примерно в то же время, когда туда вступил король Филипп, и повсюду Дени видел беспорядки и волнения. Он нашел убежище в Шатору вскоре после того, как город попал в руки французов, и собирался было немедленно возвратиться в восточные провинции, где было относительно спокойно, когда к стенам крепости подступил граф Ричард.
На самом деле Ричарду не хватало воинов, чтобы осадить город по всем правилам военного искусства, и потому оживленное движение через городские ворота не прекращалось. Поэтому однажды утром Дени упаковал свои седельные сумки и выехал из крепости через Буржские ворота сразу за отрядом фуражиров, сделавших вылазку в надежде собрать что-нибудь в окрестностях. Проскакав небольшое расстояние, он обернулся в седле, чтобы бросить прощальный взгляд на стены и башни города. Вдруг раздались хриплые крики и звон мечей, и он очутился в гуще жаркого сражения, точно щепка, подхваченная водоворотом.
Отряд фуражиров наткнулся на засаду рыцарей и вооруженных всадников из Пуату и пытался теперь пробиться назад, под надежную защиту крепостных стен. Дени натянул поводья, едва не наскочив на воина в разорванной кожаной одежде, и сумел уклониться от удара; на миг он сошелся нос к носу с другим всадником, а затем, ускользнув от него, пустился прочь с дороги. Он умчался бы в город не мешкая, если бы его внимание не привлек предводитель пуатевенцев.
Это был рослый, широкоплечий мужчина, чью поржавевшую кольчугу покрывала сеть серебристых полос, появившихся там, где ржавчина осыпалась под ударами мечей. Он был без шлема, и даже кольчужный капюшон был откинут назад, на плечи, так что его длинные каштановые волосы развевались по ветру. Ясная улыбка не сходила с бородатого лица, глаза горели боевым азартом. Он смеялся и что-то кричал, тогда как его рука поднималась и опускалась, нанося удары с сокрушительной силой и точностью. Это был воин, который наслаждался своим ремеслом и вкладывал в него душу без остатка. Он играючи помахивал здоровенной секирой, будто легоньким хлыстом. Лезвие и рукоять были сплошь измазаны кровью. Его правая рука также почернела от крови и казалась одетой в перчатку. Он был подобен героям песни о Роланде или Ожье[43], самим воплощением духа рыцарства.
Дени не мог отвести от него глаз. Он тотчас догадался, что это, должно быть, сам граф Ричард из Пуату, и понял, почему те, кому довелось увидеть его в сражении, называли его львом. Сравнение приходило в голову само собой: Ричард был неудержим, свиреп и к тому же – рыжеватой масти.
Неожиданно из города донеслись громкий свист и боевой клич. Небольшой отряд всадников мчался во весь опор от Буржских ворот. Граф Ричард натянул поводья и стал всматриваться вдаль, заслонив глаза рукой от солнца. Бой закончился, люди из отряда фуражиров отделились от своих врагов и отступили. Теперь Дени хорошо видел, что с Ричардом осталось только три рыцаря и восемь или десять конных воинов в кожаных куртках без рукавов и в стальных шлемах. Полдюжины мертвых тел распласталось вдоль дороги, и лежали две убитые лошади, тогда как третья билась, издавая жалобное ржание и пытаясь подняться на ноги.
Один из пуатевенских рыцарей сказал что-то громким, хриплым голосом. «…Десять на одного…» – успел разобрать Дени. Солдаты поворотили коней и, сбившись в кучу, галопом припустили по дороге в обратную сторону, причем один из них свесился вперед через луку седла.
– Назад, вы, грязные ублюдки! – проревел рыцарь, у которого на щите была изображена голубая звезда. Его голос сорвался от гнева. Ричард захохотал, поигрывая секирой.
В это время защитники города соединились с остатками отряда фуражиров. Объединившись, они помчались во весь опор на Ричарда и троих рыцарей. Дени по-прежнему не двигался с места, убеждая себя, что вся эта суета его не касается. В воздухе висела плотная туча пыли. Тускло сверкали клинки мечей. Громкий и страшный вопль заставил Дени содрогнуться. Кричал не человек, этот страшный звук издала лошадь. Дени увидел, как боевой конь рухнул под Ричардом. Граф вылетел из седла и покатился по дороге, но быстро вскочил на ноги, подняв щит над головой. Свою секиру он потерял.
Какой-то рыцарь направил в него копье. Он ухватился за древко и потянул противника на себя. Мгновение они боролись, потом деревянное древко сломалось с громким треском. Ричард отскочил назад, сжимая половину древка с наконечником так, словно это был короткий меч. Привязанный к древку вымпел вился вокруг его окровавленной руки.
Дени разглядел его лицо. Тень жестокой решимости покрыла чело графа. Он больше не улыбался и еще больше походил на льва.
– Сдавайся! – завопил кто-то.
– Убей его! – прокричал другой.
Дени пришпорил своего коня, больше не раздумывая. Он прорвал кольцо воинов, окруживших графа, сразил одного из нападавших, тогда как его конь сшибся с другим всадником и обратил того в бегство. Рыцари в замешательстве шарахнулись в разные стороны. Дени задержался подле графа и протянул ему руку.
– Прыгайте, – выпалил он.
В мгновение ока Ричард очутился позади него на лошади. Дени тотчас же пустил коня вскачь и понесся вверх по дороге. Ричард держался за его пояс. Враги преследовали их некоторое время, потом остановились и повернули к городу, поскольку солдаты-пуатевенцы, которые прежде бежали, теперь возвращались назад легким галопом, растянувшись вереницей по дороге и потрясая оружием.
Дени остановился, и Ричард соскользнул с конского крупа, вытирая лицо вымпелом, привязанным к обломку древка, который он все еще сжимал в руках. Он оглянулся на город и сказал горько:
– Гай, Элиа, Сентол, все взяты в плен или мертвы. И добрый конь…
Он посмотрел на своих воинов. Большинство из них с каменными лицами уставились в землю.
– Мерзавцы, – бросил он. – Но чего можно от них ждать? – Он ткнул пальцем одного из них. – Ты, дай мне своего коня.
