Юзеф Крашевский - Два света
Лишь только пробежала молва, что вдова выходит замуж, опекуны малолетних детей прискакали к ней с упреками и угрозами, но нашли ее холодною, самостоятельною и неизменною в своей решимости. Она равнодушно сказала опекунам, что в самом деле идет замуж, а на угрозы, что отнимут у нее детей, она прямо и охотно сама отказалась от них.
— Я не имею ни достоинств, ни призвания воспитывать потомков столь знаменитого рода, — произнесла она с улыбкой, — потому охотно и спокойно отдаю их судьбу в ваши руки. Хоть вы и не любите меня, однако, остаюсь уверена, что будете неусыпно заботиться о детях брата… Вы не замените им матери, но возвратите отца…
С таким же хладнокровием вдова немедленно уступила в пользу детей половину своего имения, оставляя другую для себя. Но напрасны были убеждения, просьбы, упреки и заклинания обоих братьев, особенно Павла, многими чертами и свойствами похожего на покойного Яна и потому-то, может быть, тем менее пользовавшегося расположением вдовы. Она же не возразила им ни единым словом, не спорила, а только пожала плечами, вышла в другую комнату и спустя восемь месяцев по снятии траура обвенчалась с полковником Дельрио в присутствии многих свидетелей.
После того полковница немедленно отправилась с мужем в свое имение, оставив детей под опекой Павла, отказавшись даже и от дочери, которой пан президент не хотел отдать матери. Этот случай опять уменьшил имение Карлинских, но еще более печальные последствия имел для детей, оставленных круглыми сиротами. Правда, дяди заботились об их воспитании, выражали к ним величайшую чувствительность и с самой строгой осмотрительностью избирали людей, которые должны были окружать их, но, несмотря на все это, дети всегда оставались сиротами и во всю жизнь должны были носить на себе печать прожитой среди чужих людей молодости. Напрасно мы хвалимся братством во Христе: на самом-то деле мы едва двоюродные братья… никто из нас не умеет любить так, как должен… Узы крови — чисто животные узы, гораздо более связывают нас обязанности и союзы моральные, и только последние еще поддерживают свет от падения и междоусобий… Пан Павел в самом деле очень заботился о детях, для которых стал вторым отцом, но поставленный в необходимость поручать их по большей части чужим людям, он не нашел в них сердца, привязанного к сироткам. Старые няньки и седые слуги любили детей, но учителя, наставницы и все новое семейство, обязанное влить в них умственное образование, служили только за деньги, а потому больше думали о себе и своей участи. Гувернеры влюблялись в гувернанток, дядьки, скучая от своих обязанностей, забавлялись, ездили на прогулки, а дети росли без надлежащего присмотра…
Бог не допустил им испортиться, дал другое направление, отвратил их глаза от дурных примеров, которые могли в самой первой молодости привить к ним страсти и возбудить беспокойство в сердцах, притом дядя Павел неусыпно наблюдал за ними, а по временам и пан Атаназий, и таким образом сироты вышли из окружающей их холодной атмосферы чистыми и неиспорченными, хоть мечтательными и грустными. Юлиан по окончании домашнего воспитания выдержал экзамен прямо в университет, кончил там курс и возвратился к сестре и брату — как глава семейства, потому что Эмилий был существом, не только нуждавшимся в беспрестанной опеке, но еще имевшим право только на сострадание и слезы своего семейства.
Вдова после Хорунжича искала в новом супружестве сладких удовольствий взаимной любви, отказалась от дома, от родных и детей в той надежде, что найдет сердце, что любимая идеальною любовью — она вознаградит себя за потерянную молодость. Первый раз отозвавшееся чувство отуманило молодую женщину и даже изгладило в ней на время материнский инстинкт, с детским легковерием она бросилась в объятия человека, по-видимому, выражавшего ей истинную и глубокую привязанность, выехала из Карлина помолодевшей, свободной, со слезами радости на глазах, представляла себе счастливую будущность, в которой почти отчаивалась. Но на свете нет ни одной надежды, которая бы не кончилась обманом. Впрочем, в теперешнем случае надо было иметь слепую, горячую, неутолимую жажду привязанности, чтобы прямо не заметить, что сердце ошиблось. Полковник Дельрио, гораздо старше вдовы, хотя еще прекрасный мужчина, уже не был юношей в цвете лет, с сердцем свежим и способным к страстной любви, зато он сумел сыграть роль любовника с искусством старого актера, прекрасно знающего где и какие употребить сценические средства. Будучи некогда первейшим красавцем своего времени, полковник твердо помнил об этом и всеми мерами поддерживал еще свежие остатки знаменитой красоты своей. Путешествуя по свету, он испытал много любовных интрижек, несомненно, верил в свое умение покорять сердца и, подобно Ришелье, считал себя в этом отношении непобедимым. Природа, дав пану Дельрио чрезвычайно красивое и с меланхолическим выражением лицо, сделала из него себе только игрушку, потому что обольстительная наружность его скрывала под собою недостаток образования, холод сердца и самые прозаические наклонности. Полковник был человек хорошо воспитанный, но величайший эгоист, добрый, но неспособный на жертвы, довольно кроткий, но ленивец, основывающий счастье лишь на спокойствии, наслаждении и благословенном достатке. Он не имел никаких основных правил и убеждений, служил силе, кланялся богатству, благоговел пред красотою, дабы лестью привлечь ее к себе, одним словом, он думал и заботился исключительно об одном себе.
Никто с достоверностью не знал о происхождении пана Дельрио, потому что сам он никогда не говорил о нем, только всегда слишком высоко ценил дворянство и род, а это, по-видимому, доказывало, что и он обладает подобными достоинствами. Сын счастья — пан Дельрио с саблей в руке добился известного положения, титула, хорошей пенсии и значения, но не имея самолюбия больше того, какое могло поместиться в нем при других требованиях эгоизма, он не хотел идти выше. Первый седой волос на висках заставил его подумать об упрочении своей судьбы и оседлости на одном месте. Прежде знакомства с женою покойного Хорунжича пан Дельрио проживал в ближайшем уездном городе в нанятом доме: жил безбедно, давал вечера, бывал у соседей, иногда ездил в столицы и жил, как человек свободный от всяких занятий и обязанностей и во всем угождающий самому себе. Посещавшие его гости не обращали внимания на прекрасную варшавянку, являвшуюся иногда за чаем, считая ее кузиной полковника или бедной воспитанницей… Но лишь только пан Дельрио посватался к вдове, варшавянка исчезла, говорили, что она вышла замуж за мелкого чиновника в провинции. Бедная вдова так печально провела жизнь с первым мужем, старавшимся возбудить в ней любовь, а между тем только сердившим ее и возбуждавшим одно лишь нерасположение к себе, так жалела потерянных лет молодости, что первый пламенный взгляд полковника, первое ласковое с его стороны слово и вздох — сразу пленили ее. Пан Дельрио был слишком опытен, чтобы не воспользоваться подобным положением вещей, он понял чувства молодой вдовы, оценил ее достоинства, а самое главное, сообразил ее состояние и решился покончить торг. Но как он ясно еще заметил во вдове склонность к сентиментальности, то начал с возможным искусством играть роль влюбленного, и хоть он уже, пожалуй, забыл подобные роли, однако, при усилиях еще мог постепенно припомнить главнейшие их секреты. Притом и вдовушка — еще красавица, влюбленная и слепо готовая на все жертвы, могла разогреть даже самое ледяное сердце.
Замечания братьев покойного Хорунжича, упреки Атаназия, вежливые, но усиленные настояния пана Павла не только не удержали вдову от ее решения, но еще больше раздражили ее. Она отказалась от детей и, всецело предавшись чувству любви, с жадностью спешила насладиться ею. Очарование продолжалось короткое время. Любовь полковника оказалась очень похожей на любовь первого мужа, его характер был совсем не такой, какого она ожидала… и в скором времени первая тайная слеза упала на печальное лицо полковницы. Вблизи пан Дельрио показался ей вполне прозрачным и, при всей доброте своей, чрезвычайно холодным. Многолетние мечты представляли ей будущее счастье чем-то неземным, небесным и очаровательным — точно воспоминания молодости, но любовь полковника, хотя он не маскировался, была далеко не та, какой желала вдовушка. При ближайших сношениях, в нем резко обнаружился эгоизм уже состарившегося и не привыкшего к жертвам человека, потому что он всегда окружен был лишь подчиненными ему существами. Сначала полковница полагала, что она ошибается, а потому была снисходительна, ждала, надеялась и выражениями привязанности пыталась пробудить в нем более горячую взаимность. Увы! Человека не переделать, каждый дает только то, что имеет, из порожнего сердца ничего почерпнуть нельзя. Пан Дельрио был вежлив, даже по-своему чувствителен и ласков, но он так скоро сделался мужем и перестал быть любовником! Вдова Хорунжича больше всего желала иметь в нем любовника и с отчаянием увидела свою ошибку, потому что на другой же день свадьбы он стал чувствительнейшим мужем, но увы! Только мужем… Вдобавок, искусственная его молодость и поддельная красота не выдержали сближения и коротких сношений, любовь не могла хорошо ужиться с фланелями, пилюлями, разными профилактическими и гигиеническими средствами и лекарствами, между тем как прошедшие годы принуждали Дельрио настойчиво употреблять все эти пособия.
