Вильхельм Муберг - Ночной гонец
Они станут мужем и женой, когда день сравняется с ночью. Еще сто раз взойдет и зайдет солнце, прежде чем запретное станет дозволенным.
Они вышли на старую пожогу, которая зеленела молодой порослью, и Сведье остановился, растерянно оглядываясь вокруг. Он сбился с пути.
На востоке занималась медно-красная заря, скоро совсем рассветет. Меж почерневших, обгорелых пней белел земляничный цвет, пахло свежей росистой травой. Паучья пряжа серебряными нитями висела на можжевеловых кустах. На ветках громко заливались птицы. Вот-вот взойдет солнце.
Но Сведье не знал, в какую сторону идти. Он заблудился в лесу, где ему знакома была каждая тропка, и понял, что их кружит лесовица. Она и прежде не раз водила его по лесу, и теперь ему оставалось только одно Средство. Он снял с себя куртку, вывернул ее наизнанку и надел. Потом закрыл глаза и три раза перевернулся на месте посолонь. Когда он после этого открыл глаза, верный путь лежал там, куда глядел его нос.
Сведье и Ботилла отправились дальше. Они шли через густой ельник и через мшистые прогалины, взбирались на холмы и пригорки. Время от времени Ботилла останавливалась и рвала целебные травы. Она собирала тмин, что придает лицу белизну, и травы, унимающие кровь. Рассвет уже наступил, и в лесу теперь было хорошо и вовсе не страшно. Ботилла забыла о пропавшем воле, радуясь, что вместе со своим суженым идет по лесу в утренний час.
Она сказала, что на сердце у нее радостно, и он ответил, что тоже чувствует себя счастливым. Она сказала, что любит днем бродить по лесу одна. Тут Сведье вспомнил, что ему говорила Анника, и спросил Ботиллу, что же она делает одна в лесу.
Ботилла помедлила с ответом. В последние дни она уходила из дому, чтобы в одиночестве помолиться об избавлении от недобрых слухов. Она молила господа всемогущего спасти ее от оговора. Но об этом она не могла сказать своему суженому. Даже ему не могла она поведать о своих тайных страхах. И сказала, что ходит в лес собирать целебные травы и обдирать с деревьев почки и кору на мякинный хлеб. Но, точно боясь, что он не поверит ей, поспешила добавить:
— А вчера у меня в подойнике уже не было крови.
— А ты бы показала Аннике.
— В другой раз так в сделаю.
Сведье догадывался, что черная корова захворала от худого корма, от еловых веток и гнилой соломы, и потому в молоке у нее появилась кровь.
Но Ботилла была уверена, что худые приметы пропали после ее молитвы. Жених и невеста вышли на коровью тропу. И Сведье узнал дорогу. Чары лесовицы кончились, и он перевернул обратно свою куртку. Обрученные прошли тропой через кудрявый перелесок и вышли к развилку у Геташё. Отсюда проезжая дорога вела прямо к Брендеболю.
На развилке рос раскидистый дуб, а под ним стоял пропавший вол, жуя на приволье траву и кося глазом на вышедших из лесу Ботиллу и Сведье. С радостным криком Ботилла подбежала к волу и обмотала его веревкой за рога.
Запыхавшиеся и разгоряченные от ходьбы по лесу, они привязали вола и сели отдохнуть под дубом. С делом своим они управились. На небе сняло солнце, и на душе у них было радостно. Они глядели друг на друга. Они не глядели на дуб, укрывший их своими ветвями.
Это был дуб-исполин, выросший на перепутье. Его огромные ветви напоминали стропила крыши. Нижние сучья дуба были толщиной со ствол строевой сосны. Это был дуб, на долгом веку которого рождались и умирали целые поколения. Это был дуб, который поднимал на своих ветвях живых люден и раскачивал мертвых. Ни одно дерево не приносило столь диковинных плодов, как этот дуб. Он служил людям годы и века. Это был дуб, на ветви которого часто слетались черные птицы.
Сведье и Ботилла сидели под Дубом Висельников у развилка Геташё.
Достославный рыцарь Альгут[15], по имени которого был назван приход Альгутсбуда, в годы правления дома Стуре приказывал вешать на этом дубе непокорных холопов. Теперь здесь вешали тех, кто был осужден уездным судом, так как слишком далеко было везти их на лобное место в Ленховду. Тела казненных палач зарывал тут же, в песчаной яме.
Когда на дереве висел осужденный, проезжий люд торопился поскорее миновать развилок Геташё. Уже издалека в нос ударял сладковатый удушливый запах мертвечины. Конный пришпоривал коня, пеший прибавлял ходу. И только самые отчаянные решались бросить взгляд на ветви дуба. Там виднелось тело, медленно раскачивающееся на ветру, точно дитя на качелях. Черные, пустые глазницы выклеванных глаз пристально смотрели на путника, обглоданные руки с растопыренными пальцами, напоминающими зубья грабель, висели вдоль тела, ноги с вытянутыми пальцами понапрасну искали опоры на земле.
Точно диковинные плоды, висели на этом дереве люди. Никто не задерживался здесь по доброй воле. Тут оставались лишь те, кто был накрепко подвешен за шею и не мог уйти, те, чьи ноги никогда больше не найдут опоры на земле.
Но молодые обрученные остановились под деревом и сели здесь отдыхать, потому что они не признали этого места. В это утро даже на Дубе Висельников пахла свежая листва, пахла и росистая трава вокруг него. На ветвях, под которыми они сидели, в сдавленных глотках висельников застревали последние молитвы и последние проклятия, но сейчас ничто не напоминало об этом, потому что в это утро даже на Дубе Висельников пели птицы. Ничто не напоминало жениху и невесте о смерти, потому что в них самих жизнь переливалась через край. Они не смотрели на Дуб Висельников, они смотрели друг на друга.
Сведье и Ботилла сидели молча, поглощенные чувством близости друг к другу. Ее пальцы лежали в его ладони, ее стан обвивала его рука.
Они не обменялись ни единым словом, но это переполнявшее их молчание яснее слов говорило, что они верны друг другу навеки. Тихо и радостно струился в них в этот час безмолвный невидимый поток. Казалось, вот-вот им откроется тайна, но они будут хранить ее сообща про себя: словами ее не выскажешь. Только птицы, сидевшие на верхушке дуба, возвестили о ней всему миру своей песней: «Обрученные! Неразлучные! На веки вечные!»
«На веки вечные! До гробовой доски!» — так звучала для них песня птиц.
Первый утренний торопливый ветерок всколыхнул листву на дубе, влажным блеском засверкала росистая трава, над землей занимался день. Тихо, безмолвно струился в женщине и мужчине невидимый поток.
Вокруг жениха и невесты пробивались ландыши с крупными завитками листьев. Ботилла протянула руку, чтобы нарвать цветов. Она осторожно стала ломать стебельки, но тут пальцы ее наткнулись на что-то твердое. Оказалось, что на земле, под листьями ландышей, лежал длинный заржавленный гвоздь. С изумлением глядела Ботилла на свою находку:
— Откуда тут гвоздь взялся?
Сведье стал оглядывать поляну под дубом. Скоро он тоже увидел какой-то маленький белый обломок. Удивленный, он наклонился и поднял его, но тут же отшвырнул от себя, точно гадюку:
— Бежим отсюда! Скорее!
Он рывком вскочил на ноги и поднял с травы свою невесту. Разглядев то, что он поднял с земли, Сведье посмотрел вверх и узнал дуб. Но говорить об этом он не мог. Он не сказал Ботилле о том, где они сидели. Они поспешили прочь, уводя с собой вола.
Ботилла тоже узнала дерево у развилка, но и она не могла говорить об этом. Она все еще сжимала в руке поднятый с земли гвоздь. Может, она не успела выбросить его, когда они убегали отсюда, а может, ей захотелось сохранить его. Она знала, что гвоздь палача, гвоздь с виселицы, приносит людям счастье и все их желания сбываются.
Ботилла крепко сжимала в руке гвоздь, найденный под Дубом Висельников и завернутый в большой лист ландыша.
* * *Утро было уже в разгаре, когда жених и невеста воротились в деревню и распрощались.
Идя к своему дому, Сведье с удивлением думал — отчего это в усадьбах не видно ни души? И на полях тоже не видно односельчан, хотя солнце стоит уже высоко в небе. Небось еще никак не могут отоспаться после вчерашнего пира и кутерьмы с пожаром, решил он.
Неподалеку от своей усадьбы Сведьебонд остановился. Заслонясь ладонью от солнца, он вглядывался в свой дом. Он не верил своим глазам. Уж не мерещится ли ему?
У ворот на привязи стояло трое коней. Эти лошади были не из деревни.
Трое чужих коней стояли на привязи у ворот Сведьегорда.
Старосту донимает утренний озноб
Йон Стонге, пыхтя, ворочался на слежавшейся ржаной соломе. Он проснулся сразу же после короткого забытья. В эту ночь ему было никак не уснуть, его томило удушье.
Может, от непривычного угощения на крестинах у него пучит живот, отвыкший от обильной еды? Может, это ведьма-домовица отгоняет от него желанный сон? А когда сон бежит с глаз, на смену ему приходят тревожные думы.
Ложная весть о пожаре — к чему бы это могло быть? И зачем назвали как раз его усадьбу? Может, лесной вор и впрямь собирается пустить красного петуха? Может, ом хочет обворовать усадьбу?
