Уилдер Пенфилд - Факел
— Это жрец Аполлона, — шепнула Пенелопа и дошла ему навстречу.
Поздоровавшись с девушками, жрец подвел их ко входу в храм, стоявший, как и вилла архонта, на вершине холма.
— Надеюсь, ты поправилась, — сказал он Пенелопе. — Теперь ты приходишь сюда гораздо реже, чем прежде.
Дафна поднялась по ступеням, прошла между мраморными колоннами и хотела подойти к статуе бога, но ей пришлось посторониться: навстречу шел какой-то крестьянин с женой и сыновьями — все в лавровых венках, — унося из храма свою долю принесенной в жертву овцы. Рядом с ними шагал специально нанятый флейтист и наигрывал на своем инструменте.
Когда они удалились, Дафна заметила, что на нее внимательно смотрит женщина, стоящая по другую сторону алтаря. Взгляд ее был ласковым и чуть грустным. Щеки ее горели румянцем, но волосы были тронуты сединой. Дафна ответила улыбкой на ее улыбку и вышла из храма. На ступенях все еще стоял жрец — невысокий пожилой человек с тонкими чертами лица.
— Можно мне у тебя кое-что спросить? — сказала Дафна.
— Спрашивай.
— Правда ли, что на людей, рубивших деревья в священной роще, падало проклятье?
— Как поступают боги, — ответил он, — и кого они проклинают, смертные не ведают. Когда деревья рубили в последний раз — у виллы архонта, — он не принес в нашем храме жертвы Аполлону Кипарисию. Говорят, Совет острова Коса дал ему разрешение.
Девушки попрощались с ним и пошли обратно.
— Побежим! — сказала Пенелопа. — Ты любишь бегать?
— А тебе это не повредит?
Пенелопа засмеялась.
— Я выздоровела, а Гиппократ велел мне заниматься гимнастикой.
— Ну, хорошо! Побежим наперегонки.
Девушки сняли сандалии, привязали их к поясу, подобрали хитоны и намотали плащи на левую руку, а потом пустились бежать по лесной тропинке, как два резвых олененка: Дафна — стройная, хрупкая, быстрая, Пенелопа — длинноногая, стремительная и неожиданно грациозная. Они со смехом перекликались и вдруг на повороте чуть не столкнулись с Пиндаром. Пенелопа не удержалась на ногах, и Дафна помогла ей подняться.
— Вот так-так! — воскликнул Пиндар. — А я как раз искал вас. За вами кто-нибудь гонится? Или вы нимфы из свиты Артемиды и поспешаете за богиней-охотницей? Клянусь Зевсом! Да ведь это она сама только что промелькнула мимо меня! Она натягивала свой серебряный лук, и я видел, как стрела сорвалась с тетивы.
Запыхавшиеся девушки не могли вымолвить ни слова — они были в состоянии лишь улыбнуться.
— И еще я видел льва, пронзенного стрелой.
— Как! — с трудом выговорила Пенелопа. — Ты видел моего льва?
— Твоего льва? Ну конечно, и совсем близко. Он даже попросил меня вытащить стрелу из его раны — До сих пор Пиндар говорил, сохраняя полную серьезность, но теперь он не мог сдержать улыбки. — Я ответил ему, что сначала мне нужно отыскать мою больную. А потом я займусь его стрелой.
Когда девушки надели сандалии и плащи и немного отдышались, Пиндар сказал:
— Я пришел объяснить, какой режим ты, должна соблюдать, Пенелопа. Но ты, я вижу, уже отлично выполняешь назначенные тебе упражнения!
Когда они вновь пошли по направлению к вилле, Дафна немного отстала. Пенелопа посмотрела на Пиндара.
— Ты мне нравишься — сказала она. — Почему-то я тебя совсем не боюсь. И мне приятно идти с тобой рядом, потому что я смотрю на тебя снизу вверх. А то я такая высокая! Мой отец ниже меня ростом, и, когда мы стоим рядом, мне всегда бывает неловко.
Она засмеялась и взяла его за руку, но он отдернул ее, словно обжегшись. А может быть, он просто вспомнил правила поведения, которым обязан следовать асклепиад.
— Сейчас я расскажу тебе, что ты должна есть — сказал он серьезным тоном. — Некоторые едят только раз в день, но тебе этого мало. Прошу тебя, ешь гораздо больше, чем ты ела в последнее время.
Пенелопа радостно улыбнулась, и он продолжал:
— Первые три дня ты будешь есть жидкую ячменную похлебку, а потом можно будет перейти и на густую. Хлеб из непросеянной муки, но хорошо замешанный и как следует пропеченный. Можешь есть ячменные лепешки и мед, но сначала понемногу. Зато рыбу…
— Эней, — перебила его Пенелопа, — строго-настрого запретил мне есть рыбу, и дичь, и лук, и чеснок… и еще много всего!
— С этих пор, — твердо сказал Пиндар, — у тебя будет новая диета.
— Но…
— Никаких «но»! — сказал он, повышая голос. — Мне придется быть с тобой строгим, Пенелопа. Сейчас дослушай меня, а потом я все подробно объясню твоей служанке.
— Но ведь я хотела сказать только одно, — снова перебила она, глядя на него восторженными глазами. — Я буду делать все, что ты скажешь, если только ты будешь часто меня навещать. Я даже козлятину буду есть, если ты скажешь, что она мне полезна. Но я согласна и на ячменную похлебку. Поскорей бы она стала густой! — И, весело засмеявшись, Пенелопа прижала руки к животу.
Они уже подходили к вилле, где у входа стояла женщина в блестящем багряном плаще.
— Это моя мать, — шепнула Пенелопа. — Она украшает цветами статую Гермеса. Я боюсь, что она рассердится.
Пиндар поздоровался с Олимпией.
— Я объясняю твоей дочери ее новый режим и диету, — сказал он.
Олимпия закрепила последнюю гирлянду и с улыбкой обернулась.
— А о тех мерах, которые принимали мы с Энеем, чтобы спасти мое дитя от священной болезни, теперь надо забыть? — прозвучало ее мягкое контральто. — О всех до единой?
Пиндар с достоинством наклонил голову:
— Да, Олимпия.
Пенелопа увидела, что в глазах ее матери вспыхнул гнев, но Пиндар заметил только следствие этого гнева — страх на лице Пенелопы, которая, бросив на него быстрый взгляд, кинулась в дом.
— Пошли ко мне свою служанку, — крикнул ей вслед Пиндар, а затем повернулся к Олимпии. — Я подробно объясню ей, что надо делать.
— Ну конечно, — снова улыбнулась Олимпия. — Ну конечно, тут, на земле, распоряжения Гиппократа и моего мужа должны выполняться неукоснительно. И все они будут выполнены, что бы ни думали о них олимпийские боги, даже если сам Зевс обрушит на нас громы в знак своего неудовольствия. — Она оглянулась. — Служанка моей дочери ждет в перистиле твоих указаний.
Олимпия несколько секунд смотрела вслед Пиндару, а потом повернулась, чтобы поздороваться с Дафной, которая как раз поднялась на террасу.
— Хайре,[3] привет тебе, Дафна. Добро пожаловать в наш дом. Я мать твоего жениха.
Дафна смущенно улыбнулась.
— Мой сын не приехал на корабле, который я встречала в гавани, — продолжала Олимпия. — Но он прислал своего наставника, и тот сообщил мне, что Клеомед приедет завтра, чтобы отпраздновать помолвку. Из Триопиона его отпускают только на два дня.
Олимпия повернулась к фаллической колонке, увенчанной головой Гермеса, и Дафна увидела украшавшие ее цветы.
— Ты видишь убор жениха? Это делается в честь нересты. Ты счастливица, Дафна. Клеомед красив, как Аполлон.
— Да, — ответила Дафна. — Я видела его… один раз.
— И убежала, как мне рассказывали.
Какая-то нота, в мягком голосе Олимпии заставила Дафну покраснеть и насторожиться. Но она ответила только:
— Да. — А потом добавила неуверенно: — Теперь этого не случится… я надеюсь.
Глава V Священная болезнь
В тот же день, ближе к вечеру, Гиппократ, покинув узкие городские улочки, направился домой по берегу моря.
Ступив на прибрежный песок, он вздохнул с облегчением. Позади остались долгие утомительные часы, проведенные у постели больных, которые были не в силах прийти к нему сами. Он взял с собой двух учеников, предполагая, что сможет попутно наставлять их. Но больных оказалось слишком много — мужчины, женщины, дети… и столько разных недугов! Теперь он с досадой вспомнил, что все эти часы он только успокаивал больных и объяснял их родственникам, как за ними ухаживать, и у него не нашлось ни одной свободной минуты, чтобы подумать. И в довершение всего на Косе вновь свирепствовала острая лихорадка. Как же мог он отказать страдальцам, взывавшим о помощи, пусть даже и зная, что не может уделить каждому достаточно времени? А ведь ему еще нужно найти время для занятий и обобщения наблюдений, время, чтобы записывать сведения о новых больных, время, чтобы размышлять и учить.
Больным отказывать нельзя… но нельзя и отказываться от занятий. Он с горечью чувствовал, что попал в туник. И еще одно… возможно, его томит одиночество.
Его отец, думал он, тоже прошел через все это. Вот почему он, наверное, так любил повторять слова Солона: «Во всем нужна мера». Но не так-то просто применить это правило, распределяя время в водовороте будничных забот.
Он поглядел на море. Совсем близко плыли рыбачьи лодка, а в отдалении виднелась триера. Он глубоко вдохнул прохладный морской воздух. Как хорошо вновь ощутить знакомые запахи моря, услышать его музыку!
