Александр Струев - Царство. 1955–1957

«Ни шагу назад! Сражаться до последней капли крови!» — громкоголосо повторяло радио. Теперь с двух сторон поджидала солдата смерть — и с вражеской, и со своей, родимой. Зато сражались, зато выполняли поставленную задачу, ну и погибали, само собою. Мало кто из героев спасся под танками, уцелел под снарядами, выжил под злыми пулями, в том числе и под пулями лютых сограждан в синих энкавэдэшных петлицах, которые с упорством охотника били по отступающим, смятым врагом красноармейцам.

Возвратившись из многолетнего похода, истерзанные, но закаленные опасностями победители все чаще вспоминали об утраченной Родине, не огромной — от океана до океана, а о крошечной, своей. Люди готовы были мстить за себя, за потерянное счастье, за загубленные мечты. Хрущева очень беспокоил этот затаившийся, замаскированный внутри людей, глубоко-глубоко, глубже глубокого, протест, бунт. Ведь невозможно отделить человека от его национальной истории, национальной гордости, уничтожить принадлежность к собственному народу. Люди крепко-накрепко связанны корнями с родными, в людях, хочешь — не хочешь, жива память прежних поколений и невозможно эту память насильственно истребить. Поляки, латыши, литовцы, эстонцы всегда считали себя пленниками Москвы.

По секретным соглашениям к Советско-Германскому договору о дружбе и ненападении Европа была разделена между Сталиным и Гитлером. В результате Сталинско-Гитлеровских договоренностей Советская Украина и Советская Белоруссия сделались намного больше, но до царского величия Союз не дотягивал.

На новых территориях карательные войска НКВД начали проводить очистительную работу, и бунтари покорились, и даже скрытые противники переделались, но в недрах человеческих сердец засела кровоточащая заноза, засела такой гнетущей болью, которая не притупляется, не проходит. Не один год понадобился для уничтожения националистов, схоронившихся в Карпатских лесах и на Львовщине. До 1950 года звучали гулкие выстрелы «лесных братьев» в Прибалтике. Получается, находили затаившиеся в лесах вооруженные отряды поддержку у населения. Значит, не были они для односельчан клятыми врагами, получается, верили им люди, сочувствовали, а может, боялись? И расстрел последнего пойманного в лесу несогласного с Советской властью не означал победу над его разумом, над мыслями, над желаниями, и значит, победа эта не являлась бесспорной. Так или иначе, делилось советское общество на своих и чужих, хотя своих было подавляющее большинство. Чтобы породнить, подружить народы, накрепко соединить сердца, требовались неимоверные усилия. Принципиальной задачей стало повышение уровня жизни людей, не формальное, не на скупых цифрах, а ощутимое каждым.

«Достаток семей должен неизменно расти!» — требовали партийные директивы. Хрущев настаивал на строительстве жилья, когда человек полжизни провел в полуподвале или в забитой до отказа коммуналке, своя квартира явилась бы великим счастьем и благодарностью государства за суровое прошлое. Темпы строительства стали рекордными, в каждом городе возводились жилые кварталы. Десятки тысяч семей заселялись в новые дома. Это был грандиозный шаг по восстановлению доверия к правительству, к Коммунистической партии. Хрущевым и Булганиным был поднят вопрос о реабилитации малых народов, все прямолинейнее заговорили о реабилитации и не просто об освобождении из тюрем заключенных, а восстановление их в гражданских правах, про открытое осуждение перегибов сталинского режима. Многие бывшие заключенные, бывшие «враги народа», заняли государственные посты. Государство потребовало увеличения числа детских садов, в том числе в сельской местности, в планах появилось строительство яслей, молочных кухонь, правительство заострило внимание на вопросах здравоохранения. В разных частях СССР открывались медицинские институты, училища. Студентам не зависимо от успеваемости выплачивались стипендии, предоставлялись общежития. Людей начали лечить, государство отпускало на медицину немалые деньги, что так же меняло облик и содержание страны. В школах поставили вопрос о проведении среди учащихся ежегодной диспансеризации. Стали задумываться о том, чтобы пожилой человек по достижении преклонного возраста или в случае нетрудоспособности, мог получать пенсию, которой бы хватило пусть не на богатую, но уж точно на скромную жизнь. Хрущев добивался постепенного сокращения рабочей недели, настаивал на обязательном втором выходном дне, стремился усилить роль профсоюзов, куда хотел передать существующие в системе Минздрава санатории, многочисленные дома отдыха, оздоровительные детские лагеря, с тем, чтобы профсоюзы не только за свой счет компенсировали трудовому человеку поездку на курорт и лечение, но и полностью содержали их.

Но не только в этом заключалась суть его реформ. Надо было так связать советские республики экономически, чтобы одна не могла обойтись без другой. Во время войны, когда под безудержным наступлением фрицев промышленность эвакуировали вглубь страны, на новых местах разворачивали заводы по производству военной техники, боеприпасов, возникали металлургические, химические, нефтеперерабатывающие предприятия, предприятия легкой и пищевой промышленности. А это означало, что страна во многих своих уголках заполнялась сложнейшими хозяйственными механизмами, связывалась сетью транспортных артерий — железнодорожных, автомобильных, речных, морских, воздушных, а значит, можно было организовать дело так, что градообразующие заводы в разных частях государства не могли бы существовать друг без друга. Авиазаводы по сборке самолетов работали в Воронеже, Ульяновске, в Москве, в Киеве, а комплектующие для них делали в Риге, Харькове, на Урале, в Белоруссии, кое-что производилось в Армении, что-то в Азербайджане, и узбекам досталось. Подобный порядок предполагался и с автомобилями, и с тракторами, с электроникой и промышленностью средств связи.

«Данный подход, — думал Никита Сергеевич, — неизбежно завяжет государство в единый организм, заставит работать сообща, ни при каких условиях не позволит расчленить страну на самостоятельные части, и ни одна республика тогда не сможет обходиться без соседа. В результате получится неделимое хозяйственное пространство, не идеологическое, и не палочное, а экономически целостное, гармоничное. И никакой саблей такой клубок не разрубишь, навеки вместе будем!»

— На перевозках деньги потеряем, — заметил приглашенный к дискуссии Анастас Иванович Микоян.

— Хер с ними, с деньгами! — изрек Хрущев. — Суть не в деньгах, суть заключается в единстве народов. Тут нефть добывают, на другом краю перерабатывают, а потом в самые дальние уголки бензин и мазут везут. В едином экономическом пространстве смысл, понимаешь?!

— Без ликвидной экономики ни одно государство не просуществует, на ослах, что ли, будут бюджет наполнять? — возразил Микоян.

— Денег, конечно, получим меньше, но если подобная модель сложится, любой национальный бунт будет обречен. В каждом народе имеются подстрекатели и подонки, те, кто спокойствие, мир и дружбу ни во что не ставят, они-то и сбивают с панталыку. В семье, как говорится, не без урода. А если будет, как я задумал, этого урода граждане собственными руками в порошок сотрут, не потребуется ни милицию вызывать, ни госбезопасность беспокоить!

Никита Сергеевич мечтал каждому гражданину привить любовь к Родине, вселить в сердце гордость за свою бескрайнюю многонациональную непобедимую страну.

— Это сейчас тихо, — обращаясь к Микояну, добавил он, — а чуть зажрутся, загордятся, знаешь, какие страсти в башке запрыгают? Но к тому времени страна у нас будет, как розетка со штепселем — вместе работает, а по отдельности — фиг!

Екатерина Алексеевна сняла перчатки и небрежно бросила их на столик у зеркала.

— Валера! — позвала она.

Никто не отвечал. Взглянув в зеркало, женщина поправила непокорный локон, который налезал на лоб, и по застеленной ковром лестнице стала подниматься на второй этаж.

— Валера! — снова повторила она и открыв дверь в спальню, наконец увидела обожаемого Валеру, который лежал в постели.

Мужчина лениво потянулся и проговорил:

— Спал.

Одеяло до пояса прикрывало мускулистое тело. Валерий протянул руку:

— Иди ко мне! — он потянул ее к себе и опрокинул на кровать.

— Задушу тебя! — навалившись на Екатерину Алексеевну, выдавил Кротов и принялся ее целовать.

Через полчаса они ужинали. На Валере был синий спортивный костюм олимпийской сборной. На руке, подчеркивая счастливое благополучие, красовались золотые часы на широком браслете.

— Почему не ешь? — спросила Фурцева, проглотив последний кусочек отварной телятины.

— Неохота.

Валера уже полгода числился заведующим архивным отделом в Правлении Всесоюзного общества «Знание», которое рассылало по стране лекторов, повествующих о достижениях советской науки и техники. Суть лекций сводилась к пропаганде социалистического образа жизни. Попав в здание Политехнического музея, где располагалось общество, Кротов получил просторный кабинет и четырех сотрудников в придачу, но скука на новой работе была смертная. Заваленный грудами требующей рассылки литературы, архивный отдел сортировал брошюры, писал отчеты и составлял планы на будущее.