Джин Плейди - Королева Виктория

Мама и я провели несколько дней в Клермонте. Это была такая радость для меня! Дядя Леопольд уделял мне очень много времени, и мне никогда не надоедало его слушать. Он говорил о добродетелях, о цели в жизни и о том, что, если человеку судьбой определен некий жребий, его долг повиноваться ей. Он сам был такой хороший человек, что мне иногда казалось, что он слишком хорош для этой жизни, и я содрогалась от этой мысли, потому что так всегда говорили, когда люди умирали.

Но, быть может, он был не такой уж хороший и у него были тайны в жизни. Я не понимала происходившего в то время, но я кое-что чувствовала. Так трудно быть маленькой. Ты знаешь, что происходит вокруг тебя, но не понимаешь полностью значения всего. Люди скрытничают и делают какие-то гримасы друг другу, когда думают, что ты не видишь — Лецен и Шпет все время так поступали, — и тогда начинаешь задумываться. Что это значит? И обычно в этом есть какая-то тайна, а если это тайна, то в ней всегда кроется нечто скандальное.

Такой случай произошел в Клермонт-парке. Мама и я отправились на прогулку верхом, а когда я выезжала с ней, мне нравилось ехать немного впереди, так было и в этот раз. Неожиданно на поляне появились две женщины. Увидев меня, они остановились, но я подъехала к ним и сказала:

— Добрый вечер! Вы кто?

Старшая дама растерялась, но младшая, очень красивая, сохраняя спокойствие и уверенность, произнесла:

— Добрый вечер, ваше высочество. Я Каролина Бауэр, кузина доктора Штокмара.

— О, кузина доктора Штокмара. Я знаю, мой дядя с ним дружит.

Подъехала мама и ледяным взглядом посмотрела на дам. Старшая багрово покраснела, а младшая вызывающе вздернула подбородок.

— Поехали, — сказала мне мама, и, не обменявшись ни словом с дамами, она повернула лошадь.

Я обратила на них извиняющийся взгляд и, озадаченная произошедшим, поспешила за мамой.

— Сколько раз тебе говорить, не разговаривай с посторонними, — потребовала она, когда я поравнялась с ней.

— Но, мама, они не посторонние. Она — кузина доктора Штокмара.

Мама промолчала, но по выражению ее лица я поняла, что она по-прежнему чем-то недовольна.

Вероятно, подумала я, с этой Каролиной Бауэр связано что-то особенное. Я спросила бы у Лецен, но она скорее всего мне не скажет. Может быть, Шпет знает. Но вскоре представилась возможность кое-что узнать и самой. Когда мы вернулись, мама велела мне идти к себе в комнату, но, прежде чем я успела удалиться, в холл вышел дядя Леопольд.

— Хорошо покаталась, милая? — спросил он.

— О да, дядя. Я встретила кузину доктора Штокмара. Мама сердито взглянула на меня, а дядя Леопольд немного смутился.

— Иди в свою комнату, Виктория, — вновь сказала мама.

Они прошли в гостиную, я же, должна признаться, чуть-чуть задержалась, прежде чем подняться наверх, и услышала, как она сказала:

— Это ужасно, Виктория встретила эту женщину.

— Не вижу в этом ничего дурного, — сказал дядя Леопольд.

— Ничего дурного! Поместить ее здесь… здесь, где ты жил с Шарлоттой!

— Шарлотта давно умерла.

На этих словах дверь закрылась, и я поднялась наверх. Что это значило? И почему мама так рассердилась, что я встретилась с этой очень приятной молодой женщиной и ее спутницей. Все это было очень таинственно. Но я увидела, что мама была недовольна не только встречей, но и дядей Леопольдом, что было очень странно. Странно было вообразить себе Уильяма королем, а бедную некрасивую Аделаиду королевой. Мне трудно было представить себе менее королевскую чету, говорила мама. Я сидела в классной комнате, когда вошла Лецен и объявила:

— Сейчас у нас будет урок истории.

История была одним из моих любимых предметов, и я искренне обрадовалась. Лецен вручила мне книгу, в которой было генеалогическое древо всех королей и королев Англии. Я заметила, что к книге была приколота еще одна страница. Я спросила:

— А это что? Я этого раньше не видела.

— Вы не видели, потому что ее здесь не было. Но теперь необходимо, чтобы вы ее внимательно рассмотрели, — сказала Лецен с оттенком таинственности.

Я послушно уткнулась в страницу и сразу же заметила… мое собственное имя. Оно шло за дядей Уильямом. Он сейчас король Англии, но у него не было законных наследников, следовательно… Я взглянула в лицо Лецен, в нем выражались любовь и страх, нежность и тревога.

— Это значит, — сказала я медленно, — что, когда дядя Уильям умрет, я буду королевой. Лецен кивнула.

У меня закружилась голова, многое, чего раньше я не понимала, стало проясняться: угрозы дяди Кумберленда, настоятельные требования мамы. Оказывается, они знали мое предназначение — английская королева.

— Я ближе к трону, чем я думала, — сказала я неуверенно.

— Да, моя дорогая, — тихо произнесла Лецен.

— Теперь я понимаю, почему вы все были так озабочены, чтобы я хорошо училась… даже латыни. Вы говорили мне, что латынь — основа элегантного стиля. О Лецен, теперь я понимаю… я понимаю. Я взяла ее за руку, и слезы струились у меня по лицу.

— Моя маленькая, — сказала Лецен, — у вас все будет хорошо… очень хорошо.

— Многие хвастаются великолепием такого положения, — сказала я, — но есть ведь и трудности. — Я слегка приподняла руку и торжественно добавила: — Я буду хорошей.

ГОДЫ ОЖИДАНИЯ

Это открытие не могло не произвести впечатления. Перспектива стать королевой была ослепительна. Должна сказать, что я довольно быстро усвоила новые величественные манеры. Это было неизбежно, хотя я старалась напоминать себе, что, несмотря на балы и банкеты, выезды в роскошном экипаже и приветствия мои подданных, нельзя забывать и об ответственности. Я вспоминала бедняка, которому дала шесть шиллингов. Он и многие ему подобные будут моими подданными. Мне хотелось их всех осчастливить и в то же время самой быть счастливой.

Я лежала в моей белой французской кровати с ситцевым пологом и притворялась спящей. Лецен сидела подле меня, дожидаясь, пока мама ляжет, а я твердила про себя, что вовсе я не будущая королева, а всего лишь пленница. За мной вели постоянное наблюдение. Какое испытание в одиннадцать лет быть наследницей престола и быть день и ночь под охраной! Я чувствовала, что не знаю многого, но я никому не могла довериться, кроме Лецен и Шпет. Но стоило мне коснуться некоторых вопросов, и между нами словно возникала стена, и всем своим видом они выражали — что Ребенку Этого Знать Не Следует… пока. Будь со мной Феодора, все было бы по-другому. Как мне ее не хватало! Но когда люди долго не видятся, то наступает некоторая отчужденность; из писем Феодоры я знала, что она все больше свыкалась с жизнью с ее Эрнстом, к которому она чувствовала все больше и больше расположения, и что она не только примирялась с семейной жизнью, но даже наслаждалась ею и перспективой будущего материнства.

Хотя я была постоянно окружена людьми, чьей целью было охранять меня и никогда не оставлять одну, как это ни странно, я часто испытывала чувство одиночества. Я вела себя очень осмотрительно и старалась, чтобы мое поведение ничем не отличалось от прежнего, правда, и оно было не без изъяна.

Я не могла сдержать улыбки, вспоминая, какой я была надменной в шесть лет. Уже тогда я сознавала, что принадлежу к королевской семье. Как-то маленькую леди Джейн Эллис привели поиграть со мной, а я заявила ей высокомерным тоном, что она не должна играть моими игрушками. «Хотя я могу называть тебя Джейн, — сообщила я ей, — ты не должна называть меня Виктория, но только «принцесса» или «ваше высочество». Я до сих пор помню непонимающий взгляд Джейн и как она отвернулась от меня и стала играть одна.

Теперь я старше, умнее и не должна допускать ничего подобного. Но одиннадцать лет — это еще очень ранний возраст и до «ума» еще очень далеко.

Со времени нашей встречи с кузиной доктора Штокмара мама уже не так часто говорила о своей любви к дяде Леопольду. Я сразу это заметила, потому что в то время дядя Леопольд был, пожалуй, самым важным человеком в моей жизни.

Я была обеспокоена и хотела спросить дядю Леопольда, почему мама была так недовольна тем, что кузина доктора Штокмара жила в Клермонте. Но, когда мне представилась такая возможность, возникло более важное обстоятельство, и оно настолько поглотило меня, что я совершенно забыла задать так интересующий меня вопрос. Однажды я отправилась погостить в любимый Клермонт. Дядя Леопольд радостно приветствовал меня, и милая Луиза Льюис была счастлива вновь видеть меня. Но с первых минут нашей встречи я поняла, что дядя Леопольд чем-то озабочен. Я осведомилась о его здоровье, и он сказал, что его мучает бессонница.

— Вы слишком много работаете, дорогой дядя.

— Только исполняя свой долг, я счастлив.

— Но я настаиваю, чтобы вы больше отдыхали.