Василий Седугин - Андрей Боголюбский. Русь истекает кровью
– Как хорошо, что ты пришел, – тотчас начала она тараторить, ухватив его за руку и прижимаясь рыхлым телом. – Хочешь для тебя спою?
Пела она прескверно, но считала себя лучшей певицей хоровода. И в остальном была на удивление самоуверенной и бесцеремонной.
– Спой, а я послушаю, – сказал он, чтобы отвязаться.
– Тебе нравится мое пение?
– Я в восторге!
– И Евдоким обожает. Он мне даже сказал однажды, что готов на мне жениться, только бы я дала согласие.
И Авдотья заглянула ему в глаза. Она нагло врала, никогда Евдоким, неторопливый и вдумчивый сын кузнеца, не ухаживал за ней. Яким это хорошо знал, но не перечил: пусть потешится, пытаясь вызвать у него ревность; да и говорить было ей бесполезно, слова она пропускала мимо ушей и творила, что ей заблагорассудится.
– Я погуляю на вашей свадьбе с Евдокимом, – проговорил Яким, чтобы хоть чем-то досадить Авдотье.
– Негодный! Ты еще смеешь меня разыгрывать! – полушутя, полусерьезно стала она хлестать его пухлой ладонью. – Ты прекрасно знаешь, что ни за кого, кроме тебя, замуж не выйду!
– Ну ладно, ладно. Иди и спой что-нибудь душещипательное, – примирительно проговорил он.
Только она увлеклась пением, как он незаметно выскользнул из избы и пошел по улице. Он любил безлюдные улицы ночью – хорошо было прогуливаться по ним и мечтать о чем-нибудь своем. Мысли лезли разные, но чаще вспоминалась девушка, к которой на летних хороводах он так и не решился подойти. Наверно, слишком бойкая была, потому и отпугивала. И красивая. Наверняка у такой и парень должен быть смелым и отчаянным, а он, Яким, этими качествами не отличался, и он знал это, поэтому и наблюдал за ней только издали. Но проведал про нее многое. И что звать ее Ефросиньей и что она из семьи гончаров. Мастеровые в городах селились друг возле друга в основном потому, что умение передавалось из поколения в поколение, а также еще и по той причине, что так легче было найти поддержку. Здесь стояли группы домов, в которых жили только или гончары, или ювелиры, или оружейники, или кузнецы… Вот сейчас шли строения гончаров, значит, Ефросинья должна жить где-то здесь, и молодежь проводит вечеринки в какой-нибудь из этих изб.
Он прислушался и тотчас услышал гомон, доносившийся из большого дома. Значит, в нем собрались парни и девушки, значит, здесь должна быть и она. Войти в дом он не решался, потому что знал: чужаков бьют. Явись он сейчас не в свой хоровод, его исколотят и даже имени не спросят. Так и они у себя на посиделках поступали с незваными гостями. На лугах – это пожалуйста, ухаживай за любой девушкой, а зимой будь добр каждый сиди в своем гнездышке. Правда, ходили они иногда по чужим посиделкам, но только сообща, когда соперникам затевать драку было опасно, могли и поколотить, но в одиночку лучше не являться. Поэтому он сидел на крыльце в надежде, что, может, она выйдет и он увидит ее лишний разок…
На улице послышались шаги, подошла женщина, неся в руках кулечек, наверно, с солью, которую заняла у соседки.
– Ты кого здесь караулишь? – спросила его не сердито.
– Никого, – опасливо оглядываясь, ответил он.
– Ну ладно, ладно, не скрывай. Поведай имя, я могу и вызвать.
– Ефросинья, – вырвалось у него, и он тут же пожалел, что проговорился: она ни сном ни духом не знает о нем и неизвестно, как отнесется к его просьбе.
– Хорошо, жди, – улыбнулась женщина одними глазами и вошла в дом.
И тут Яким вновь испугался, что сейчас парни и девушки выйдут наружу и станут насмехаться над ним. Надо же было такое натворить! Все лето проходил вокруг да около, а тут вознамерился вызвать девушку с посиделок! Нет уж, лучше уйти от греха подальше, потом стыдно будет вспоминать, как над ним потешались!
Он уже отошел на почтительное расстояние, как дверь избы открылась, вместе с паром наружу вырвался нестройных гул голосов и звуки музыки. По крылечку сбежала девушка:
– Яким, подожди!
Он остановился, вгляделся: она! И даже по имени назвала!
– Ты чего хотел? – спросила она, приблизившись к нему.
– Просто так, – растерянно ответил он. – А как ты узнала, что это я тебя позвал?
– Больше некому, – весело проговорила она.
При свете полной луны было видно, как глаза ее лукаво улыбались, и это его успокоило.
– Прогуляемся? – спросила она.
– Да, конечно.
Город заливал лунный свет, возле домов и заборов таилась плотная темень, снег скрипел под валенками, будто свежая капуста, тишина умиротворяла и настраивала на неторопливую беседу.
– Весело было на вечеринке? – спросил он.
– Очень!
– Жалко было уходить?
– Да нет. С тобой интересней.
Это ему польстило. Немного погодя спросил:
– А как ты узнала мое имя?
– Спросила у ваших девчонок.
– Так ты заметила, что нравишься мне?
– Конечно. И давно!
– А я думал, что только один знаю, – растерянно проговорил он, и она засмеялась – засмеялась тихо, не обидно, как бы про себя.
– А я все боялся подойти. Думал, вдруг прогонишь!
– Ну и что! Мало ли ребят, кому девушки отказывают в ухаживании. Ничего обидного в том нет. Насильно мил не будешь.
– Это верно, – проговорил Яким, вспомнив Авдотью.
Они стали встречаться каждый вечер, и она даже привела его на посиделки. Парни встретили Якима настороженно, но рядом с ним постоянно крутилась Ефросинья, и никто не решился задраться: видно, она верховодила среди сверстников и ее побаивались!
Когда он проводил ее до дома в третий раз, она, взяв ладонями за щеки, притянула его к себе и поцеловала в губы. У него закружилась голова, а улица полетела куда-то кувырком. Идя домой, он с ликованием в душе решил, что обязательно женится на этой замечательной девушке.
Так уж сложилось в их семье, что Якиму его старший брат Федор был за отца, без его совета и одобрения он ничего не делал. Брата в Суздале не было, он недавно женился и уехал в имение своей жены. Якиму пришлось отправляться туда.
Федора застал на скотном дворе, он распекал работника, который вовремя не задал корма коровам.
– Где ты был утром во время дойки? – орал он на здоровенного, заросшего густой щетиной мужика. – Спал, наверно, под боком женушки и про обязанности свои забыл!
– Да ить я… – начал было оправдываться тот, но Федор не давал ему спуску:
– Сколько раз я тебя заставал спящим на скотном дворе? До каких пор будет продолжаться это безобразие? Сегодня же выкатывайся из моего имения со всеми пожитками и отправляйся на все четыре стороны!
– Боярин, в последний раз! Буду изо всех сил стараться, живот положу ради скотины, только оставь Бога ради, не выгоняй!
– И не проси! Сегодня же чтобы духу твоего не было!
Когда вышли со скотного двора, Яким сказал Федору:
– Что ты с ним так строго? Ну поругай, ну попугай еще разок, но выгонять из дома семейного человека?!
– А что делать? Разленился совсем. Куда ни поставь, ничего не хочет делать. Вот бы лежать ему и днем, и ночью, а вместо него кто-нибудь трудился.
– А жена что, лучше его?
– Такая же лежебока. Удивляюсь, как она младенцев своих во сне не задавила. Два сапога пара!
– И много у них детей?
– Да как у всех, пяток, если не больше.
– И куда они теперь пойдут?
– Как куда? К Ефимии. Будут умолять, чтобы заступилась, а той только этого и надо. Любит быть добренькой и милостивой. Простит и этих. А ты чего приехал?
– Разговор есть серьезный.
– Ишь ты!
Потом, кинув на него пристальный взгляд, произнес уважительно:
– Вымахал ты за последнее время, совсем взрослым стал. Да, бегут года! Старые старятся, молодые растут. – И вздохнул притворно, видно подразумевая под старящимся человеком самого себя – ему же было тогда двадцать два года.
Увидев в начале разговора хорошее предзнаменование, Яким не стал тянуть и сразу перешел к делу.
– Жениться я надумал. Вот за советом к тебе приехал.
– Жениться – это хорошо, – одобрительно проговорил он. – Я вот женился, совсем другим человеком стал. Намного серьезней и основательней. Все пустые мысли из головы вылетели. Но столько забот сразу наваливается, успевай поворачиваться. Что, и невесту подыскал?
– А как же, есть и невеста.
– Из богатых?
– Не очень.
– Это, брат, плохо. Любовь – она, конечно, великая вещь, но длится не больше пяти-шести лет. А вот богатство дается на всю жизнь!
– У кого-то и любовь бывает вечной.
– Ну, это ты сказки рассказываешь. Я же все больше вижу вокруг, как супруги ругаются и дерутся.
– Милые ругаются, только тешатся.
– Эко ты, брат, набрался разной ерунды, слушать тошно! Ну ладно, давай зайдем в терем, поедим поплотнее, разговор веселее пойдет.
Челядь быстро собрала на стол.
– А где Ефимия? – задал вопрос Яким.
– К подруге укатила супружница, – скривив жесткие губы, ответил Федор и предложил: – Налить?
– Нет, не хочется.
– Совсем не пьешь или иногда пригубливаешь?
– В рот не беру.
