Василий Седугин - Андрей Боголюбский. Русь истекает кровью

Василий Седугин

Русь истекает кровью

I

Андрей по поручению своего отца, Юрия Долгорукого, прибыл в имение бояр Кучковичей для сбора дани. По правде сказать, дело было вовсе не в сборе дани – это могли проделать княжеские мечники и вирники – просто захотелось княжичу повидаться с друзьями детства, которые пару лет назад уехали в свое имение Голубиное, что на берегу Клязьмы, да там и застряли.

Два года в юности – большой срок! И Андрей был удивлен, как изменился за это время Федор, вышедший встречать его к воротам усадьбы. Они расстались, когда был тот долговязым, нескладным парнем, а теперь стоял перед ним широкоплечий, здоровенный мужчина на полголовы выше его и, оглядывая Андрея синими выпуклыми глазами, говорил солидным баском:

– Ну наконец-то заявился. А я уж думал, что не увижу тебя в своих владениях!

– Ну и как хозяйничается? Нравится или не очень? – спросил Андрей, вглядываясь в посуровевшее лицо друга. Дело в том, что имением Кучковичей распоряжался один из дальних родственников, боярин Ратша, назначенный опекуном после смерти родителей. Опекунство согласно русским законам продолжалось до пятнадцати лет, но только в двадцать опекаемый вступал в полные права и мог свободно распоряжаться своей отчиной. В свои двадцать два Федор был полновластным хозяином всего движимого и недвижимого имущества.

– Забот – невпроворот! – скривив жесткие сухие губы, ответил тот и спросил из приличия: – Как добрался, благополучно?

– Да что тут ехать? Утром снялся, а к обеду, как видишь, у тебя.

– Тогда милости просим в терем! – широким жестом пригласил Федор княжича и его спутников, молодых дружинников.

Терем был двухъярусный, сложенный из добротных дубовых бревен, и крыт деревянными досками с неизменным петушком на коньке. Крыльцо вело к переходной лестнице с навесом, покоившимся на фигурных столбах; двери резные, затейливой резьбой были украшены и наличники окон и дверей.

Они поднялись на второй ярус и вошли в трапезную, просторную комнату, посредине которой стоял длинный стол, возле него суетились слуги, расставляя кушанье и питье. Ими руководил младший брат Федора – Яким, невысокий, худощавый, с глубоко посаженными, вдумчивыми глазами; их взгляд был приветлив и ласков, а на тонких губах таилась смущенная улыбка, будто он извинялся перед гостями, что еще не все готово к их приезду.

– Садись, княжич, в это кресло, – проговорил Федор. – Ты мой желанный гость, возглавишь застолье.

– Это дело хозяина – руководить пиршеством, – запротестовал Андрей. – Так что занимай свое место, а я примощусь рядом.

– Нет-нет, не обижай нас, Андрей. Мы столько тебя ждали, так готовились, что заранее и место тебе почетное определили!

Пришлось подчиниться.

Хозяева расстарались. На столе были мясные и рыбные блюда, печенья и варенья. К уху Андрея наклонился Яким, спросил:

– Может, что-нибудь по заказу пожелаешь, княжич?

Они дружили с детства, обращались просто, но сегодня был особый день – встречали гостя! – поэтому Яким величал его по званию. Это польстило Андрею, и он ответил подобающим образом:

– Хочу ухи свежесваренной с пирогами. Сможет твой повар приготовить?

– Как скажешь, княжич. Мы знаем твою любовь к рыбным блюдам, так что повар выполнит твое любое желание.

– А что ты можешь предложить?

– Только слово молви, как перед тобой будет стоять любого вида уха: рядовая или красная, опеканная или черная, вялая или сладкая, пластовая или трехъярусная.

– Принеси трехъярусную. Пусть сначала отварят ершей и пескарей и выбросят; потом положит сома и подлещиков, а уж напоследок кинут стерлядочку.

– С пшеном или крупами?

– С пшеном.

– Класть шафран и корицу?

– И то и другое.

– А пироги с рыбной начинкой или кашей?

– Давай с кашей.

Яким распорядился, а пока Андрей налил себе в кубок вина, поднялся и провозгласил:

– За хозяев этого гостеприимного терема. Пусть живет и здравствует род Кучки! Слава!

– Слава! – дружно выдохнули гости.

Все принялись за кушанья. Потом встал Федор, произнес:

– А теперь выпьем за княжича Андрея, нашего давнего и надежного друга. Слава!

– Слава! – вторили ему сидевшие за столом.

За первыми кубками последовали другие. Слуги разносили кувшины с вином и пивом, разливали по желанию. Андрею поставили серебряную чашку, наполненную ухой. Он понюхал и зажмурил глаза от удовольствия. Потом стал не спеша хлебать. Яким спросил:

– Ну как ушишка? Угодил повар?

– Ум отъешь! – коротко ответил Андрей.

Пир разгорался. К Андрею наклонился Федор:

– Сегодня веселимся, а имение показывать буду завтра. Не возражаешь?

– Нет, конечно.

И, осматривая гостей, спросил, как бы мимоходом:

– Что-то не вижу Улиты. Не приболела?

– Эта шалопутная? – шутливо-ласково переспросил Федор. И тут же ответил: – Жива и здорова. Бегает где-то. А что, нужна?

– Да нет. Просто так спросил. Хотелось бы увидеть, какой она стала.

– Да все та же – шаловливая и озорная.

Улита – сестра Федора и Якима по отцу. Братья относились к ней с большой любовью и участием, защищали от ребятишек, хотя она порой и сама не давала им спуску. У Кучковых в Суздале был свой терем, в нем братья и сестра выросли под покровительством суздальского князя Юрия Долгорукого. Андрей рос вместе с ними и, как водится, дружил и ссорился, участвовал в различных играх и проделках; от мальчишек не отставала и бойкая и неуемная Улита. Как не спросить о ней, тем более что целых два года не видел ее?

Наутро пошли знакомиться с имением. Андрей, выше среднего роста, широкоплечий, склонив набок круглую голову и прищурив узкие раскосые глаза, бросал цепкие взгляды то на Федора, то на постройки, которые тот показывал.

– Сначала пойдем к конюшне с конями для дружинников. Недавно заново перестроили и расширили, – с гордостью говорил Федор. – Посмотри, каких скакунов закупили мы с братом у половцев! Молодые, породистые, все как на подбор. Не стыдно будет появиться на смотре у князя.

В конюшне пахло смолой и навозом. В денниках нервно переступали кони, стучали копытами в деревянный пол, диковато косили темными глазами.

– Половецкие кони уступают нашим в росте и силе, зато превосходят в выносливости, – говорил Федор, заботливо и ласково поглаживая и похлопывая животных по бокам и спинам; некоторым, как видно самым любимым, совал ломти хлеба с солью. – За выносливость я их и люблю. В походе незаменимы. Сам знаешь, с кормежкой всегда трудно, а они бегут и бегут. Откуда только силы берутся?

Потом повел на скотный двор. Коров не было, в просторном помещении суетилось несколько человек, выбрасывали лопатами навоз. Подбежал пожилой мужчина, поклонился.

– Мой главный скотник, – представил его княжичу Федор. – Как, Миролюб, все коровы в целости и сохранности?

– Живы, боярин. На луга выгнали.

– Творог сварили?

– Да, свеженький в избушке. Отведать не желаете ли?

– Как-нибудь потом. Иди, занимайся делом.

И, провожая удаляющегося скотника, сказал:

– Повезло мне с работником. Заботливый донельзя, а уж как любит коровушек, слов нет. Пастухам нет от него житья. Проверяет, как пасут, ругается, если застает своих коров на избитой траве. Не ленится подкашивать для них зеленый корм. Подсаливает траву. Приказывает запаривать корма, рубить тяпкой – только бы поднимался надой. Коровы у меня здоровые, упитанные. Хочешь посмотреть? Они сейчас на лугах, в пойме Клязьмы пасутся.

Только этого ему не хватало, чтобы из-за коров куда-то к черту на куличи тащиться! Андрей отказался.

Федор повел его к свинарнику, потом курятнику, стал показывать помещения, где содержались овцы и козы.

– А вон там, на берегу Клязьмы, я поставил сараи, где содержатся гуси и утки. Выйдешь к речке, а там такая благодать: плавает живность, нагуливает жир. Завел лебедей, но пока их мало…

На обратном пути завернули в мастерские, в которых женщины сучили пряжу изо льна и конопли, на больших станах изготовляли полотна ткани.

– По домам мужики и бабы шьют одежду и обувь, плетут лапти. Все для себя производим в своем хозяйстве. Ни в чем привозном не нуждаемся. Годами можно не ездить в Суздаль или Ростов. А Киев нам совершенно не нужен!

Андрей слушал и молчал. Увиденное радовало его и в то же время тревожило. Радовало потому, что видел он, как в тишине и спокойствии растет благосостояние Суздальской земли. Не то что Южная Русь, которая разорялась феодальными смутами и половецкими набегами. Богател не только боярский род Кучковичей; заметно приращивало могущество все суздальское боярство, год от года лучше жили простые жители. А беспокоило его настроение в боярской среде, о чем не раз говорили в окружении отца. Бояре в своих имениях имели воинские отряды, охранников, сборщиков дани и управителей имений, свой суд, их владения пользовались особыми правами и были неприкосновенны для княжеской власти во многих сторонах жизни. Это были маленькие, крошечные государства в государстве. Вся Русь представляла собой совокупность нескольких тысяч таких мелких и крупных княжеских, боярских и монастырских вотчин, которые жили самостоятельной жизнью, мало сцепленные друг с другом и в известной мере свободные от контроля центральной власти. Каждый боярский двор был столицей такой маленькой державы.