Владислав Бахревский - Ярополк
Укладываясь спать, волхв сказал своему ученику:
– Слово любит тебя, Баян! Радуйся! Да хранит Сварог чистоту твоих помыслов.
Весь поднялась на заре. Рыбари снова изготовились к охоте на огромного сома. Злодей утащил теленка, сожрал стадо гусей. Никто уже не купался в реке, боясь пагубы.
За омутом поставили новую двойную сеть, все лодки вышли на реку, все женщины стали по берегам. И как только солнце взошло, поднялся великий шум. Всякая трещотка трещала, всякое било било. А уж свист такой стоял – траву срезало. С лодок ухали в воду камни. И сом побежал прочь от неистовых людей. Сеть его не испугала – мало, что ли, разорил всяческого рыболовецкого снаряда на своем веку, но сеть оказалась хитрой. Не упрямилась, не натягивалась до струнного звона – пускала в себя, опутывала.
Тащили рыбу всей весью.
Когда голова показалась из воды, ужаснулись: с дверь. Такой и быка съест.
Уже на лугу, далеко от берега, собрав силы, заплясал сомище последнюю свою пляску. Летели трава, песок, камни. Да где же рыбе до воды дорыться! Смирился сом. Дал убить себя.
Того Баян уже не увидел. Благомир покинул рыбарей неприметно, когда все они торжествовали победу.
Медовый сбор
Борода волхва летела по ветру. Резкие порывы подгоняли путников. Идти было весело, легко, но Баян с тревогой поглядывал за спину: туча накатывала черная.
Они шли к лесу. Припуститься бы во весь дух, но Благомир, хоть и шагал размашисто, поспешания или беспокойства не выказывал.
Угрожающая чернота растаяла, небо затянуло серым, и из этого серого, не страшного, хлынул поток. Где восход, где закат? Ни неба, ни земли – один дождь, и больше ничего не осталось.
– Пои землю, Сварожья влага! Наполняй сокровенные жилы токами вод! – весело кричал Благомир сквозь шум ливня.
Они добрели наконец до леса. Деревья черные. Сумрачно, холодно. Баяну хотелось плакать, и он заплакал, слез все равно не видно было.
Лес недолго томил путников безысходностью. Вдруг расступился, и они очутились в деревеньке.
Приютил странников первый же дом. Благомира и мокрого узнали, возрадовались его приходу, как добровестию.
Тотчас затопили печь. Волхву и отроку дали сухое платье, напоили горячим липовым взваром с медом.
Столько меда Баян еще не видывал. Поставили деревянное огромное блюдо с ломтями сотов, полную медом корчагу, благоухающую, как цветущий вишневый лог. Наносили горшков, больших и махоньких, и во всяком был свой особый мед.
Семейство тоже удивило Баяна. Изба без окон, свет давала печь. Полешки горят неровно. Огонь то одно лицо выхватит, то другое. Разглядел трех стариков, трех мужиков, трех баб, все бабы на сносях, трех малых ребят.
– Легко ли живется дедушке-дубу? – спросил Благомир, поклонясь дубовому суку в красном углу.
– Пчелки песенки поют батюшке! – сказал один из стариков радостно.
Глаза у старика были как барвинки. Синие, веселые. И у других двух стариков тоже барвинки. И у мужиков, и у баб, и у ребяток.
– Всей бы земле нашей такие семейства! – сказал Благомир, еще раз кланяясь красному углу. – Се – Добромысл, а мужи – его сыновья, детишки – внучата. А се – Доброслав, батюшка Добромысла. Глава же всему посеву – Радим… Ты, Радимушка, не ровесник ли батюшке-дубу?
Старец, опиравшийся на посох, засмеялся. А зубы-то все целехоньки!
– Экое скажешь! Под нашим дубом сам дедушка Род сиживал, пчелок слушал.
Добромысл подвинул Баяну горшочек с луковицу.
– Этот мед не едят, но отведывают. От земляных пчелок. А берут они свой взяток, по нашему размышлению, с самого солнышка.
Старик струганой палочкой подцепил каплю, подал отроку. Капля засверкала, будто росинка.
– Видишь? – Добромысл и сам любовался медовой искоркой. – Поглядел, в рот клади… Чем пахнет?
Все смотрели на Баяна, и он вспыхнул до ушей.
– Ну что, не упомнишь?
– Пахнет… настом, – брякнул Баян и, совсем смутясь, прошептал: – Грозою пахнет.
– Так оно и есть! – радостно воскликнул Добромысл. – Экие у тебя ученики, Благомир!
– В нашем народе всяк человек смекалист, – сказал волхв, но похвала бортника была ему приятна.
«А где же бабушки? – подумал Баян. – Неужто все ушли к Роду?»
– Бабушки наши в лесной избе, – сказал вдруг Добромысл, – травки собирают… Коли после дождя тепла не убудет, травки большую силу наберут.
– А дождик не унимается, – вздохнул Доброслав. – Мокро будет в лесу.
– Утро вечера мудренее. Ляжем-ка спать да наспим солнышко, – объявил свою волю Радим. – Гости с дороги уморились.
Благомира и Баяна положили на печи.
Волхву приснилось в ту ночь, будто у него из ног выросли корни, вошли в землю, и стал он – вечным деревом, с вершиной, полной певчих птиц. А Баяну мама приснилась, ласковая Власта. Грела его, положа себе под бочок, и так было хорошо, так пахло мамой, что всю-то ночь он улыбался.
Утром небо сияло, и, пропев Сварогу славу, бортники-мужи отправились в леса добывать из дупел мед, а деды и Благомир с Баяном пошли поклониться батюшке дубу.
Весь бортников была невелика – полдюжины изб. Но каждая изба как терем. Крыши тесовые. Дворы крытые. За дворами огороды, за огородами – лес. Липы, дубы, явор[12] кое-где.
Воздух гудел, звенел. Баян не мог понять, что это. Добромысл показал ему на дупла. Все деревья были с дуплами, и над каждым – какое-то мелькание.
– Пчелки трудятся, мед носят. Чуешь, какой дух?
– Сколько у вас деревьев-то медвяных? – спросил Благомир.
– Не считано, – сказал Добромысл. – Посчитаешь – сглазишь, без счету живем.
Медвяный бор был не густ и совсем не велик. Деревья скоро расступились. Вышли на поле, засеянное гречихой. Здесь, в ложбине, посреди земли и неба стоял батюшка-дуб.
Не велик был дуб, но тяжел. Земля под ним прогнулась. Проломил бы насквозь твердь – корни держали. Во все стороны раскинул. Могучие корни. Сам кряжист, толст непомерно. Вершина зеленая, но кучная, не разбрелась по небу. Два дупла в дубе, как два глаза.
– Глядит! – сказал Благомир.
– Глядит, – согласился Радим.
– Запах дивный!
– Как же без запаха? Внутрях-то у батюшки медку бочек сорок! – Добромысл подставил ладонь ветру и понюхал пальцы.
– Хе! Сорок! – засмеялся Радим. – Здесь сама земля медом напоена. У батюшки дуба мед никогда не брали.
Подошли ближе, сели на длинную древнюю скамью, струганную из целого ствола.
– А куда птицы подевались?! – удивился Благомир.
– Хе! – высоким голоском откликнулся Радим.
Доброслав, протерев глаза, окинул быстрым взором небо.
– Вон куда смотри! – указал отцу Добромысл.
Темная птица, тяжко взмахивая крыльями, летела со стороны леса.
– Орел! – узнал Благомир.
– Орел, – улыбнулся Радим. – Кушанье деткам несет.
– Собака, что ли, у него?! – удивился волхв.
– Должно быть, волчонок.
– Волчонок?!
– Наши орлы своих деток волчатами откармливают, – сказал Добромысл.
Орел сделал круг над дубом, посмотрел на гостей, признал за своих, сел на дерево, и густая крона скрыла его от глаз.
– Не станем мешать великой птице! – Волхв поднялся, поклонился дубу, а Баяну разрешил: – Поди коснись кореньев. Да будет милостив к тебе батюшка.
Когда возвращались в весь, увидели ребят на пригорке. На гостей глядели. Среди детишек стоял на задних лапах – медвежонок. Ребята – ладошки к глазам, чтоб лучше видеть, и медвежонок лапу к морде.
– Медведь-то не озорник? – спросил Благомир старцев.
– Ручной. Матушка его липы с дуплами ломать взялась. Убили неистовую, а медвежонок в избе живет, у Дубыни. Добрый мишка, такой же ребятенок.
Благомир положил руку на плечо Баяну:
– Ступай поиграй! Мы пойдем помолимся. А ты – поиграй, порезвись.
Ребята глядели на робко подходившего волхвенка разиня рты.
– Здравствуйте! – Баян поклонился ребятам в пояс.
Ребята молчали, изумившись еще более. Медвежонок, урча, пошел, пошел да и обнял гостя. Закряхтел, напирал упрямо, силясь.
– Ты покорись ему! Покорись! – ожили ребята.
– Как покориться-то? – не понял Баян.
– Поддайся! Пусть он тебя поборет.
Медвежонок уже взрыкивал, сердясь. Баян подогнул колени, повалился. Победитель, ликуя, опять-таки рыкнул и благодарно лизнул Баяна в лицо.
Ребята обступили гостя. Иные трогали. Пригожая девочка сказала:
– Ты волхв? А меня зовут Синеглазка.
Личико у нее было ласковое. Ладошки она заранее сложила у подбородка, готовая ахнуть на всякое слово пришельца.
– Меня в учебу взяли, – сказал Баян. – Мы слова ищем.
– Ахти! Слова! – изумилась Синеглазка. – Кличут-то, спрашиваю, как?
– Баян.
Ребята почтительно примолкли. Но Синеглазка сказала:
– Пойдемте с горки кататься-валяться.
– Пойдемте, – согласился Баян.
Все обрадовались, побежали. Медвежонок впереди. Он, всех поваливший, почитал себя вожаком.
Взбежать на горку было не просто. Горка крутая, трава скользкая. Баян заспотыкался, но Синеглазка схватила его за руку, потащила вверх:
