Лора Вальден - В долине горячих источников
— Ах, мама! — вздохнула Оливия, с нежностью вглядываясь в лицо спящей. Оно было бледным, почти белым, но правильные черты лица по-прежнему оставались сказочно красивыми.
При мысли о том, что, возможно, мать никогда больше не сможет ходить, ее снова накрыла волна ярости, которую она испытывала к сестре. Аннабель ни на секунду не должна была спускать глаз с матери. По крайней мере точно не на мокрых и скользких камнях вокруг Похуту.
Какие же все-таки Гордон и Аннабель наивные! Неужели они действительно думают, что она заинтересована в тех несчастных деньгах, которые скопила мать? Нет, если у нее и есть что-то в избытке, так это деньги. На самом деле она привезла Джона Харпера по той простой причине, что ей посоветовали взять с собой адвоката, сказав, что будет лучше, если он будет присутствовать в момент смерти матери, а при необходимости делить наследство займется оформлением документов. Она просто не могла оттолкнуть его, хотя, конечно, догадывалась, что он будет заигрывать с ней. В действительности женщине давно осточертел этот поклонник, преданный ей, словно пес. Оливия попыталась отбросить мысль, которая вдруг со всей очевидностью предстала перед ней: в ее жизни был лишь один мужчина, которого она любила по-настоящему, но ей недоставало мужества признаться себе в этом. Женщина вздохнула, вытерла выступившие на глазах слезы.
— Оливия, сокровище мое! — Голос Марианны звучал слабо.
— Мама! — Оливия склонилась над ней, поцеловала в щеку.
— Как хорошо, что ты приехала, дитя мое! Я хочу, чтобы ты была рядом со мной. Ты должна ухаживать за мной, а не она…
Оливия вздрогнула. Ухаживать? При мысли о том, что придется заботиться о парализованной старухе, пусть даже это ее собственная мать, на лбу у нее выступил пот.
— Ты не против, если я немного приоткрою окно? — спросила она, чтобы мать не заметила, что творится у нее в душе. Да еще эта проклятая головная боль. Неужели она никогда не прекратится?
— Конечно, детка. Теперь, когда ты здесь, я и свет смогу переносить. Впусти солнце! — Марианна робко улыбнулась.
Оливия поспешно поднялась, раздвинула шторы, но едва она приоткрыла окно, как с первым же порывом ветра в комнату ворвался запах серы. Женщина задержала дыхание. Нет, этого она больше не вынесет. В голове стучало так же, как колеса экспресса «АРАВА» по рельсам железной дороги, — того самого, что привез ее сюда из Окленда. Она снова задумалась, почему после смерти отца мать не захотела переехать в Окленд. Оливия ни разу не осмелилась попросить мать объясниться — настолько решительной выглядела тогда Аннабель.
С тех пор прошло уже больше десяти лет. Оливия глубоко вздохнула. Ей хотелось наконец получить удовлетворительный ответ на этот вопрос, потому что тогда ей было очень обидно, оттого что мать осталась в Роторуа, с Аннабель.
— Мама! — Оливия резко обернулась и замерла. — Скажи, почему ты тогда, после смерти отца, не переехала ко мне, а окопалась в этой своей комнатке? Почему ты отвергла предложение жить с нами, в «Гамильтон Касл», в приличных условиях?
— Ах, дитя мое, это было так давно. А теперь уже слишком поздно. Я умру там, где провела бóльшую часть своей жизни. В этом проклятом доме, в котором я заработала себе горб, — пробормотала Марианна.
Оливия испугалась. Мать никогда прежде не позволяла себе такой откровенности. Единственное, о чем она всегда твердила, заставив Оливию запомнить навсегда, так это то, что ее дочери заслуживают жить, как принцессы. Она никогда не говорила о том, что недовольна своей жизнью. И эта ее жалоба породила в душе Оливии еще больше загадок. Почему она осталась в Роторуа, если это место было связано для нее с такими мучениями? Должна же быть веская причина для такого решения.
Оливия подошла к кровати и села.
— Почему, мама?
— Из-за Элизабет! — бесцветным голосом прошептала Марианна.
Оливия смотрела на мать, ничего не понимая.
— Из-за Элизабет? Да, я знаю, ты любила ее, но она умерла, когда еще был жив отец. Ты могла приехать к нам потом.
— Я не могла ее бросить, — негромко возразила Марианна.
— Мама, она мертва! Уже целую вечность! — возмутилась Оливия, всплеснув руками.
— Но ее душа живет в этом доме, в этом поселке. Здесь она совсем рядом со мной.
— Мама! Что за глупости ты говоришь? Ты ведь не веришь в духов, правда?
— Маори говорят…
— Мама, я тебя умоляю! Мы, белые, верим в Бога, а не в духов умерших!
Оливия провела по лбу рукавом платья. «Здесь действительно так жарко или же все дело в глупой болтовне, от которой меня бросает в пот?» — устало спросила она себя, чувствуя, как голова буквально раскалывается на части.
— Дитя мое, ты же знаешь, что я не поддерживаю языческую веру маори, но клянусь тебе: здесь Элизабет рядом со мной. Иногда, по ночам, она говорит со мной, и после этих разговоров я становлюсь совсем счастливой.
Оливия сжала кулаки и стиснула зубы с такой силой, что они заскрежетали. Только поэтому ей и удалось не возразить матери. На языке вертелся резкий ответ. Чтобы мать осмелилась заговорить о вере маори! И опять старая песня: Элизабет. Она уже слышать о ней не могла. Оливия глубоко вздохнула. Нужно перевести разговор на другую тему, потому что развивать эту она уже была не в силах.
— Расскажи мне, что произошло у Похуту и как ты себя чувствуешь, — предложила она.
Глаза Марианны наполнились слезами.
— Ночью мне приснился сон. Со мной говорил дух Элизабет, девочка умоляла меня найти ее. Она пообещала мне, что я найду ее у действующего гейзера…
— Мама, я прошу тебя, заканчивай с этой ерундой! Это был не ее дух. Тебе просто приснилась мертвая внучка. И все!
Марианна измученно вздохнула, но Оливия не отступала. Она была твердо намерена покончить с этими бреднями.
— И поэтому ты поехала на Похуту? Потому что во сне тебе велела сделать это Элизабет? Ты шутишь.
— Нет, дитя мое.
— А потом? — Теперь в голосе Оливии явно слышалось раздражение.
— Аннабель взяла меня с собой, подвела к камню и велела сидеть на нем. Но только она отошла, как мне показалось, что наверху, на террасе… — Марианна запнулась и простонала: — Ты все равно мне не поверишь.
— Да говори уже!
— Там была маленькая девочка с черными локонами. Она выглядела совсем как Элизабет, и тогда я забралась на одну из этих скользких террас и… споткнулась.
— Аннабель должна была присматривать за тобой! — Оливия буквально выплюнула эти слова. От охватившей ее ярости она дрожала всем телом. Когда же это закончится! Элизабет то, Элизабет се!
Но Марианна схватила ее за руку.
— Нет, ты не имеешь права упрекать сестру в этом. Только не в этом!
Оливия удивленно поглядела на нее.
— Но она сказала, что со дня трагедии ты с ней практически не разговариваешь. Неужели ты не винишь ее?
— Нет, в этом — нет!
— А в чем тогда?
— Я никогда не прощу ей, что она бросила моего маленького ангелочка на произвол судьбы! — отрезала Марианна и устало закрыла глаза.
— Нет, я понимаю, что ты любила Элизабет. Мы все любили ее, но почему ты никогда не думала о других внуках? Почему не переехала к Дункану и Хелен? Почему бы тебе не выбрать живых? Они были бы рады. И им был бы от тебя какой-то прок!
— А где, кстати, Алан и Дункан? — вопросом на вопрос ответила Марианна.
Вспомнив о муже и сыне, Оливия слабо улыбнулась.
Затем она вскочила со стула, сделала несколько решительных шагов по маленькой комнате, а потом снова села, сопя от возмущения. Она готова была вот-вот полностью выйти из себя. Почему Марианна не спрашивает о ее Хелен, хотя бы из вежливости? Почему не проявляет интереса к своей живой внучке? Оливия глубоко вздохнула. Нужно предпринять еще одну, последнюю попытку. Может быть, мать все же поймет, насколько это обидно.
— Алану пришлось остаться в Окленде, а Хелен не захотела оставлять его одного…
— А Дункан?
Оливия махнула рукой. Все бессмысленно.
— Он сейчас придет. Пошел в кухню к своей любимой тетушке. — В ее голосе слышалась горечь, но женщина ничего не могла с этим поделать.
Она не понимала, что ее сын находит в своей невзрачной тетке, которая вообще ничего из себя не представляет. Единственное, чему Оливия завидовала, так это тому, что лицо ее сестры по-прежнему оставалось на удивление юным. Даже несмотря на то, что Оливия пыталась утешить себя тем, что у полноватых женщин часто бывают кукольные личики, она чувствовала, как ее съедает зависть. «Чего я только не делаю, чтобы сохранить давно миновавшую юность, — думала она. — Быстротечность отражается на моей душе». Внезапно Оливия почувствовала жгучее желание как можно скорее убраться из этой комнаты, где пахло болезнью и смертью, покинуть этот смрадный кусок земли, вернувшись обратно в свой привычный мир.
