Маргарет Джордж - Тайна Марии Стюарт
Мятежники и убийцы кардинала Битона несколько месяцев удерживали замок Сент-Эндрюс в тщетной надежде на помощь из Англии. За прочными стенами замка в обществе засоленного трупа кардинала, хранившегося в собственной темнице, они чередовали периоды буйного разгула с приступами покаяния. Жадные до общества и развлечений, некоторые отцы приказали наставнику своих детей привести их в замок. Джон Нокс, который и являлся этим наставником, подчинился и вернулся к Пасхе.
После некоторых колебаний он вспомнил о своем бывшем призвании и начал проповедовать, увещевать и дискутировать со своей «паствой» в изгнании. Тридцатитрехлетний учитель обращался к своим слушателям как Иоанн Креститель, грозя им всяческими карами, если они не отрекутся от «Синагоги Сатаны» и «Вавилонской блудницы» – римской церкви и ее папы, которого он называл великим грешником. Он вводил прихожан в состояние лихорадочного религиозного экстаза.
Франция послала войска, и в конце июня 1547 года защитники замка были вынуждены сдаться. Нокс, захваченный врагами, присоединился к остальным мятежникам в качестве гребца на галерах французского флота.
Ошеломленные дерзостью французов и фактическим захватом Шотландии, англичане перешли к действиям. Лорд-протектор лично возглавил вторжение в Шотландию, пройдя через Нортумбрию и выступив на побережье со стороны Бервика.
Его армия насчитывала восемнадцать тысяч человек, треть из которых составляла кавалерия. Пехотинцы были вооружены мушкетами. Также присутствовала тяжелая артиллерия, тысяча телег обоза и поддержка мощного английского флота, курсировавшего у побережья.
Шотландцы стекались отовсюду на защиту своей страны. У графа Аррана было вдвое больше людей, чем у противника, – около тридцати шести тысяч. Но они не имели огнестрельного оружия, только горских лучников; не имели пушек, а пехотинцы были вооружены пиками. Они маршировали под белым знаменем с девизом Afflicte sponse ne obliviscaris («Святая церковь взывает к Христу»)[6].
У Пинки-Клаф рядом с городком Массельбург, примерно в десяти километрах к западу от Эдинбурга, граф Арран готовился к битве. Он сформировал боевой порядок из четырех дивизий на возвышенной местности, и их блестящие пики напоминали поля зрелого ячменя. Или, как описывал один из английских очевидцев, их пики щетинились так же густо, как иглы ежа. Священники в черных рясах, стоявшие вместе, были ясно различимы, и их блестящие тонзуры походили на ряды шлемов.
Обе стороны хорошо знали, за что они сражаются. Сомерсет вышел вперед и предложил отступить, если шотландцы согласятся, чтобы Мария сама выбрала мужа, когда вырастет, и не устраивали ее брак.
Шотландцы ответили тем, что бросились на неприятеля и безрассудно покинули свою выгодную позицию. Английские суда вели по ним огонь, рассеивая лучиков, а всадники рубили направо и налево. Большинство погибших были ранены в голову, поскольку конники своими мечами не могли достать ниже, они отсекали головы и рубили шеи. Десять тысяч шотландцев было убито. Мертвые тела лежали так плотно, что издалека напоминали стада пасущегося скота на зеленом лугу. Белое знамя с девизом было извлечено из-под кургана, сложенного из тел мертвых священников. Заляпанный грязью и кровью трофей отослали на юг королю Эдуарду в знак его победы.
Теперь даже мощные стены замка Стирлинг не могли защитить его обитателей от ужасов, творившихся снаружи. Среди трупов, гниющих во влажных курганах, находился и Малькольм, лорд Флеминг муж леди Джанет Флеминг и отец Мэри Флеминг.
Проворный гонец принес страшную весть в Стирлинг, и всегда жизнерадостная леди Флеминг осела, привалившись к стене во внутреннем дворе. Статуи планетарных богов в нишах над ней – Меркурия, Юпитера, Сатурна – благосклонно взирали на нее. «Французские скульпторы поставили их здесь, как будто порядок и красота могут прижиться на этой земле, – подумала Мария де Гиз, наблюдая за тем, как ее фрейлина и подруга борется со слезами. – Они воздвигли их здесь по приказу моего мужа, который тоже умер загадочной и преждевременной смертью».
– Мужайся, – это все, что она смогла прошептать. – Будь твердой.
Леди Флеминг выпрямилась и прислонилась к стене.
– Я должна сказать дочери. Я должна сказать ей, – повторила она и побрела в детскую.
Мэри Флеминг горько плакала в тот вечер в спальне в окружении своих подруг. Они пытались утешить ее, но могли сделать это, лишь вспоминая о собственных утратах.
– Мой отец умер после битвы при Солуэй-Моссе, – сказала Мария. – А дед был убит на Флодденском поле.
– Оба моих деда погибли там, – прорыдала Мэри Флеминг. – Теперь вся моя семья полегла в войне с англичанами.
– Мой дед тоже пал в битве при Флоддене, – тихо и печально сказала Мэри Сетон.
– И мой, – добавила Мэри Ливингстон, чья нежная веселая душа ненавидела саму мысль о крови и убийстве.
– Все мы сестры по несчастью, – сказала Мария, которая до сих пор даже не задумывалась об этом. Она знала о смерти своего деда и отца, но не о последующем осквернении их тел и гробниц. До сих пор ее жизнь была немного запутанной, но счастливой, и она тянулась к свету и старалась избегать теней, неустанно преследующих ее. Но горе ее подруг… это было нечто иное. Она не могла скрыться от этого.
Несколько дней спустя Мария проснулась от того, что кто-то бесшумно зажег свечу в ее комнате. Джин Синклер, ее личная горничная, ходила вокруг, полностью одетая. Мария видела, как она собирает ее одежду и поднимает свечу, заглядывая в темные углы. Что она ищет?
Джин подошла к ней, опустилась рядом и ласково посмотрела на девушку:
– Вы должны одеться, Ваше Величество, и потеплее. Вы отправляетесь в тайное путешествие.
Мария выпрямилась. Это походило на сон, но она знала, что когда говорят о тайнах, то не следует задавать лишних вопросов.
– Мы уезжаем одни? – прошептала она и стала слезать с постели. Миссис Синклер уже начала греть ее одежду перед камином.
– Нет. Ваша мать тоже едет, и четыре Марии, и ваш учитель, мастер Скотт, и ваши стражи, лорды Эрскин и Ливингстон. Но это все.
– Мы собираемся бежать? – Мария стала натягивать тяжелую шерстяную одежду, в которой ездила верхом или играла на льду.
– Да. Туда, где никто не сможет найти нас.
– Мы останемся там навсегда и больше не вернемся?
– Может быть.
– И мы больше никогда не увидим этот замок?
– Возможно.
Мария продолжала одеваться, не пытаясь унять громко стучавшее сердце.
Во дворе собрался маленький отряд с факелами. Люди были одеты в плащи с капюшонами, прочные сапоги и имели при себе минимум поклажи. Взрослые разговаривал приглушенными голосами, неразборчивыми для детей, собравшихся вместе. Фламина и Пышка были взволнованы ночной поездкой, Мэри Сетон подчинилась неизбежному, а Мэри Битон казалась спокойной и расслабленной. Но Мария радостно встрепенулась в предчувствии приключения. Оно таило в себе опасность, но она не боялась, а чувствовала себя обновленной.
Процессия спустилась во тьму по длинной замковой лестнице. Они не осмелились зажечь факелы из-за полученного вчера сообщения, что англичан видели всего лишь в десяти километрах от замка. У подножия лестницы их ждали лошади, и девочки устроились за спиной у взрослых; никакой шетландский пони не мог скакать ночью с такой скоростью, как хотели взрослые.
Потом они галопом умчались в безлунную ночь во главе с главным конюхом замка, показывавшим путь. В воздухе чувствовался холод. Земля была покрыта туманом, кружившимся и образующим маленькие водовороты, когда они проезжали мимо. Мария тесно прильнула к спине лорда Джона Эрскина, а Мэри Ливингстон ехала за спиной своего отца Александра.
В ночи где-то в лесу Мария слышала звуки животных: шорохи оленей и хлопанье крыльев потревоженных водоплавающих птиц. Ласки и горностаи шуршали в кустах, а один раз при одном из этих звуков ее волосы встали дыбом – из темноты донесся волчий вой.
Все казалось сном: непроглядная тьма, прыгающий круп лошади, непривычные звуки и запахи. Потом наваждение рассеялось, и они оказались на берегу озера, где их встретил лодочник. Небо стало молочно-розовым, от воды поднимался туман, а камыши стояли как часовые, когда они под мерные взмахи весел плыли к зеленому острову с белыми зданиями, слабо сиявшими в жемчужной дымке рассвета. Мария вышла из лодки на ковер влажной зеленой травы, где ее встретил высокий священник в сутане с капюшоном.
– Добро пожаловать, дитя мое, – сказал он, опустившись на одно колено. – Добро пожаловать в Инчмахоум.
Его сутана была черной, а капюшон таким глубоким, что она не могла ясно видеть его лицо. Но голос, ласковый и утешительный, казался таким же сном, как и все остальное в эту волшебную ночь. Со вздохом она закрыла глаза и опустилась на руки настоятеля монастыря, отдавшись покою этого места.
