Том 2. Копья Иерусалима. Реквием по Жилю де Рэ - Жорж Бордонов
«Наша первая ночь была странная, мучительная, просто отвратительная, как, впрочем, и все последующие ночи в нашей безрадостной жизни. Но я и помыслить тогда не могла, что вместе с нею придет конец моему счастью. Мне казалось — любовь между мужчиной и женщиной и впрямь похожа на то, к чему склонял меня Жиль. И я корила себя за то, что всему изумляюсь и силюсь от него увернуться. Я надеялась, что со временем стану более покладистой — когда одолею стыдливость. Как бы то ни было, а поутру Жиль проснулся совершенно другим человеком».
10
КОЖАНЫЙ МЕШОК
Жиль:
— Дед непрестанно бахвалился своими предками и то и дело приводил их в пример, причем без всякого смущения и зазрения совести. А наставники мои потакали ему. Шантосе всегда был предметом гордости Лавалей и Краонов. Правда, нынче я стал сомневаться в превосходстве и достоинствах рыцарского сословия!
— Не судите о нем по себе!
— Ни в коей мере: ведь я чудовище, и в этом признаюсь. Однако уже с ранней юности я начал замечать, что все эти славные рыцари не более чем груда сверкающих доспехов. Они забыли свои корни и в особенности главное свое предназначение — защищать слабых, а не угнетать их. Но я знавал и тех, кто остался верен святым заветам рыцарей: они терпели нужду и лишения и умирали в безвестности, осмеянные собратьями по оружию. Иное дело знатные сеньоры! Они использовали в своих корыстных интересах все: простодушие одних и слабость других, величие предков, осенившую их мимолетную славу и благорасположение принцев крови. Они покупали чужие души и продавали свои собственные, лишь бы хапнуть побольше и подняться еще выше. Они женились по расчету, изменяли данному слову, а если не отрекались от Господа, сохранив ничтожные остатки веры, то всячески поносили его, богохульствуя едва ли не каждый день, постоянно стяжательствуя и предавая. Корысть и двурушничество возобладали в них над благородством, пусть и безрассудным, благочестивостью и бескорыстием предков: ведь, отправляясь в крестовые походы, те нередко жертвовали всем своим состоянием!..
Я видел, как умерла извечная мечта о беззаветной любви и дружбе. Да, святой брат, я видел, как ушло в небытие то, что издревле ценилось превыше всего на свете, — честь, и как ей на замену пришли корыстолюбие, спесь и алчность!
Однако не вся моя жизнь прошла в распутстве и безудержных возлияниях. Было время, когда я предавался раздумьям. Вырождение дорогих моему сердцу понятий — не знаю почему! — угнетало меня безмерно. Иной раз, дабы спастись от хандры, я упивался мыслью о своем богатстве, видя в нем истинное счастье, но вскоре счастье это казалось мне призрачным, скоротечным и презренным, и я начинал завидовать обездоленным. Но моя порочная натура всегда одерживала верх. Когда короткие мгновения сомнений заканчивались, меня вновь охватывала исступленная злоба и неистовая жестокость. И я все ниже и ниже опускался в черную смрадную бездну порока! Однако я слишком опережаю события…
— Нет-нет, продолжайте. Выходит, если я верно вас понял, люди, окружавшие вас, приносили вам одно лишь разочарование. И главным образом — сир де Краон, поскольку слова у него всегда расходились с делами. Не так ли?
— Истинно так. Или, может, вы думаете, я вам лгу?
— Если вы лжете, то только самому себе.
— Все, кого я знал, были одним миром мазаны. За исключением одного-единственного человека! Божественного существа, которому я служил и плотью, и кровью, и душой, вот только жаль, что совсем недолго!
— Стенания ваши никчемны. Они искажают истину.
— Я не в силах рассуждать спокойно.
— О да, монсеньор! Как, впрочем, и здраво, и тому есть подтверждение.
— Какое?
— С самого начала беседы вы взваливаете все свои грехи на сира де Краона.
— Но вы сами посудите: ведь это же старик надоумил мена наложить руку на состояние Екатерины, не дожидаясь, покуда из Рима придет разрешение на наш брак. А в другой раз, опять-таки по его гнусному наущению, я завладел состоянием, которое досталось Беатрисе де Монжан, матери Екатерины, от покойного мужа, — Тиффожским и Пузожским замками. Скажу больше: теща моя снова вышла замуж — видно, думала сберечь хотя бы таким образом то, что ей отписал покойник. Но что был по сравнению с нами ее новый, молодой муж, этот Мешен де Ларош-Эйро? К тому же вскорости мы взяли и похитили его жену — в точности, как Екатерину. Говоря по чести, к тому времени старый сир де Краон совсем стал плох, ничего не соображал, и всеми делами мало-помалу начал заправлять я. Он только придумывал планы, а осуществлял их я… Святой отец, зачем мне теперь это скрывать? Прошу вас, верьте мне… Так вот, в ту пору ничего подобного мне и в голову не могло прийти. Но, если честно, осуществляя свои коварные планы, я всякий раз жутко радоваться — едва созревал какой-нибудь нечистый замысел, я брался исполнить его с великой охотой…
Так, стало быть, тещу по нашему наущению похитил Жан де Лабэ, капитан из Тиффожа. Ее доставили прямиком в Шантосе, и мы с дедом, не вняв мольбам Екатерины, стали решать, что с нею делать дальше. «Отдайте замки в Пузоже и Тиффоже, — уговаривал Беатрису старик де Краон, — в обмен на поместье в Лимузене — оно ничуть не хуже — да ступайте себе с миром к своему молокососу Мешену, и счастья вам обоим на долгие лета. А нет, велю зашить вас в кожаный мешок и тайком сбросить в Луару».
Когда Беатрису зашивали в мешок, она даже не отбивалась. Не сопротивлялась и тогда, когда несли ее к реке, и только кляла нас на чем свет стоит и призывала на наши головы кары небесные. Мешен послал в Шантосе трех посланников — требовал вернуть жену. Но все трое сгинули в сырых подземельях Ларонской башни…
И все же вскоре мы отпустили несчастную Беатрису восвояси — в обмен на выкуп и отказ от мужниного наследства. Однако об этом злодеянии прознал Парижский верховный суд — как раз в то время он заседал в Пуатье. Верховный судья лично отправился в Шантосе или, может, только собирался. Но по дороге его перехватили наши люди и заставили повернуть обратно… Вот так
