Конн Иггульден - Гибель царей
— Он — глаза и уши Катона в войске, — сказал сенатор, обращаясь к Крассу. — Будь уверен, Лепид подмечает все, чтобы по возвращении доложить кому нужно.
Красс пожал плечами.
— Так отошли его назад, в Рим. Я поставлю печать на твое решение, а мятежников мы легко разобьем и с семью легионами, без восьмого.
Помпей покачал головой.
— Возможно, но есть другие донесения, о которых я решил не упоминать. Юлий, это строго между нами, понимаешь? Не стоит распускать слухи по лагерю, поэтому я решил не говорить остальным, в особенности Лепиду. Армия рабов невероятно выросла. Мне докладывают, что их уже больше пятидесяти тысяч. Разорены сотни ферм и поместий. Для них нет пути назад, и сражаться мятежники будут отчаянно. Они знают, как мы наказываем беглых рабов, и без применения жесткой силы мятеж подавить не удастся. Думаю, нам потребуются все легионы, которыми мы располагаем…
Цезарь поднял брови.
— Мы не можем допустить, чтобы нас разбили, — произнес он.
Помпей нахмурился.
— Думаю, до этого не дойдет. Я бы ожидал, что они соберут силы и нападут первыми, но с ними женщины и дети, которым некуда будет деваться, если рабы потерпят поражение. Эти гладиаторы не раз уже добивались успеха, и теперь они нечто большее, чем просто сброд. — Он фыркнул. — Не покажись подобная мысль совершенно дикой, я бы предположил, что Катон надеется на наше поражение… но нет, это слишком даже для него. Рабы еще могут снова повернуть на юг, а от Аримина перед ними открывается вся страна. Их необходимо уничтожить, и для этого мне нужны хорошие военачальники, Цезарь.
— У меня под орлом Перворожденного более двух тысяч воинов, — ответил Юлий.
Он решил не говорить, что половина из них прислана Катоном, чтобы защитить его сына. Рений гонял их до изнеможения, но по сравнению с бывалыми легионерами они все еще оставались новобранцами. Цезарь размышлял, сколько из них ждут подходящего момента, чтобы всадить ему нож в спину. Подобные люди не вызывали доверия, несмотря на утверждение Рения, что он сделает из них настоящих солдат Перворожденного.
— Приятно слышать, что легион, носящий это имя, снова в походе. Даже не могу выразить, насколько приятно, — ответил Помпей, на мгновение просветлев лицом и неожиданно по-мальчишески улыбнувшись. Потом мрачное выражение, не сходившее с его лица со дня смерти дочери, снова затуманило глаза. — Я хочу, чтобы Перворожденный шел рядом с легионом Лепида. Я не верю людям, которым Катон платит деньги… Когда дойдет до боя, держись поближе к легату. Я доверю тебе любое важное дело. Думаю, ты станешь моим лучшим экстраординарием, Цезарь. Ты хорошо воевал в Греции. Воюй хорошо и за меня.
— Ты — мой командующий, — твердо сказал Юлий.
Он встретился глазами с Крассом, адресуя эти слова и ему. Надо будет рассказать о встрече Бруту.
Уходя в сопровождении солдат Перворожденного, Юлий чувствовал волнение и гордость. О нем не забыли, и Помпей не пожалеет об оказанном доверии.
Крякнув, раб вогнал в твердую землю мотыгу, расколов крупные белесые комья. С его лица капал пот, оставляя темные пятна в пыли, а плечи горели от напряжения. Сначала он не заметил появившегося рядом человека, потому что был слишком занят работой и невеселыми мыслями. Подняв мотыгу еще раз, он краем глаза отметил какое-то движение.
Не подав вида и скрывая удивление, раб продолжал усердно работать. Волдыри на его ладонях снова лопнули, и он положил мотыгу, чтобы осмотреть их. Раб знал, что рядом находится посторонний, но ничем этого не выдавал. Он научился скрывать от хозяев любую осведомленность о чем-либо.
— Кто ты? — спросил незнакомец.
Раб спокойно повернулся к нему. Человек был одет в грубый коричневый плащ поверх рваной туники. Лицо его частично скрывал капюшон, но в глазах читались интерес и жалость.
— Я раб, — ответил невольник, щуря глаза от солнца.
Даже рассеянное виноградной лозой, оно опаляло его кожу, пузырившуюся волдырями. Плечи раба покрывали ожоги и струпья, шелушащаяся кожа постоянно зудела. Разглядывая чужака, он то и дело почесывался. Интересно, этот человек знает, что где-то совсем близко есть солдаты?
— Тебе не следует задерживаться здесь, друг. Поля охраняют стражники. Они убьют тебя за вторжение в поместье, если найдут.
Не отводя взгляда, незнакомец пожал плечами.
— Стражники мертвы.
Раб перестал чесаться и выпрямился. От измождения разум его отупел. Как могут стражники умереть? Этот человек безумен?.. Чего он хочет? Одеждой незнакомец почти не отличается от него. Он небогат — скорее, слуга господина, который послал его проверить покорность раба. А может, просто бродяга.
— Мне… пора возвращаться, — пробормотал раб.
— Не понял? Стражники мертвы. Тебе не надо никуда возвращаться. Кто ты?
— Я — раб, — бросил невольник, не в силах сдержать горечи своих слов.
Глаза незнакомца сузились, и раб понял, что тот улыбается под капюшоном.
— Нет, брат. Мы сделаем тебя свободным.
— Это невозможно.
Незнакомец громко захохотал и сбросил капюшон, открыв сильное румяное лицо. Внезапно он негромко свистнул. Лозы зашевелились, и раб в страхе схватил свою мотыгу, вообразив, что из Рима явились убийцы, чтобы прикончить его. Желудок его сжался от спазма, хотя извергать наружу было нечего.
Из зеленых теней возникли люди, улыбавшиеся ему. Раб угрожающе поднял мотыгу.
— Кто бы вы ни были, отпустите меня. Я никому не скажу, что вы были здесь, — прохрипел раб.
Сердце бухало в груди, от голода он почувствовал головокружение.
Первый мужчина засмеялся.
— Некому говорить, брат. Ты был рабом, теперь свободен. Это правда. Стражники мертвы, и мы уходим. Пойдешь с нами?
— А как же… — он не мог произнести слово «господин» перед этими людьми, — владелец и его семья?
— Они — заключенные в собственном доме. Ты хочешь с ними увидеться?
Раб обвел взглядом лица чужаков, всматриваясь в их черты. В них читалось возбуждение, и он наконец поверил.
— Да, я хочу повидаться с ними. Мне нужно часок побыть с хозяином и его дочками…
Незнакомец снова захохотал, но на сей раз смех был неприятным.
— Какая ненависть, но я тебя понимаю. Ты сможешь управиться с мечом? У меня есть клинок для тебя, если хочешь.
Он протянул рабу меч.
Невольникам запрещалось притрагиваться к оружию. Если он возьмет его, то будет приговорен к смерти вместе с чужаками…
Раб протянул руку и крепко сжал рукоять гладия, радуясь его тяжести.
— Ну, а теперь кто ты? — мягко спросил незнакомец.
— Мое имя Антонид, когда-то я был военачальником в Риме, — отвечал он, бессознательно расправляя плечи.
Мужчина поднял брови.
— Спартак захочет познакомиться с тобой. Он тоже был военным до того, как… все это случилось.
— Ты отдашь мне семью владельца? — нетерпеливо спросил Антонид.
— Ты получишь свой час, но потом мы должны двигаться дальше. Сегодня еще многих надо освободить, и нашей армии требуется зерно и припасы, которые здесь можно найти.
Антонид удовлетворенно улыбнулся при мысли о том, что он сделает с людьми, называвшими себя его господами. Он видел их лишь издали, работая в поле, но воображал себе их презрительные усмешки.
Бывший раб провел пальцем по лезвию меча.
— Сначала отведите меня к ним. После того, как исполню свое желание, я целиком ваш.
Казалось, эти глухие грязные улочки расположены далеко от жизни и света Рима. Два человека, посланные Катоном, осторожно ступали среди отбросов и нечистот, стараясь не обращать внимания на скребущиеся звуки, производимые в темных закоулках крысами и более крупными хищниками. Где-то заплакал ребенок — и тут же затих, словно его придушили.
Двое затаили дыхание и понимающе переглянулись, потому что плач так и не возобновился. Жизнь в этом месте ценилась дешево.
Они считали каждый поворот, по временам споря шепотом, включать ли в подсчет крошечный лаз между двумя домами. Иногда здания разделялись провалом не шире фута, заполненным месивом, которое они не смели исследовать. В одном из них виднелась мертвая собака, наполовину погруженная в густую слизь; казалось, она потянулась к ним, когда они проходили мимо. Лапы ее слегка подрагивали — кто-то невидимый пожирал скрытую от глаз часть трупа.
Когда путники добрались до перекрестка, о котором говорил Катон, они отчаянно трусили. Здесь было почти безлюдно, если не считать нескольких человек, быстро и безмолвно прошедших мимо.
— Кого вы здесь ищете? — прошептал кто-то.
Оба судорожно сглотнули, стараясь разглядеть фигуру, возникшую из темноты.
— Не смотрите на меня! — отрывисто велел голос.
Они отвернулись, словно их ударили, и уставились в захламленный закоулок. Когда темная фигура приблизилась к ним на расстояние вытянутой руки, посланцев Катона окатила волна тошнотворного запаха.
