Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга третья
– Именно, – доктор Судаков остановился на углу аллеи Свободы. Они провожали Регину до квартиры учительницы из еврейской гимназии, где ночевала девушка. Было поздно, улицы опустели, только иногда по мостовой проносились такси. Регина, вскинув голову, посмотрела на крупные, летние звезды:
– Они обо мне заботятся. У меня семья появилась, я и не думала, что подобное случается… – повеяло сладким ароматом лип, доктор Судаков, решительно, щелкнул зажигалкой:
– Еще и кузина Эстер в Европе застряла. В общем, Регина поедет со мной, в Израиль, – он выпустил клуб дыма:
– Не волнуйся, Аарон, я отвечаю за группу. За вас, кузина… – он склонил рыжеволосую голову.
– Поедет со мной, в Израиль… – вспомнила Регина его уверенный голос:
– Со мной… – она протянула руку к альбому.
Познакомившись с доктором Судаковым, Регина поняла, что нравится ему. Кузен рассказывал молодежи об Израиле, о кибуцах и университетах, об отрядах, охранявших поселения, о театрах и кафе в Тель-Авиве. Серые глаза, в темных ресницах, смотрели в ее сторону. Регина, невольно, краснела. Она училась в смешанной гимназии, и ездила в сионистские лагеря, где мальчики и девочки жили рядом. У Регины на руках были пожилые, больные родители. У девушки не оставалось времени на танцы, или кафе. После занятий в университете она бежала в клуб Бейтара, или на частные уроки, готовила ужин для матери с отцом. По выходным Регина убирала квартиру, занималась, или гуляла с Гиршманами в парке.
Регина ни о чем подобном и не думала. В молодежную группу Бейтара приходило много мальчиков. Регина, и в Риге, и летом, в лагерях, привыкла командовать ровесниками. Девушка относилась к ним свысока. Она и в школе преподавала старшим классам, несмотря на молодость. Опытные педагоги хвалили ее за твердый характер. Регина улыбалась: «Я в клубе научилась, с подростками…».
Она не знала, как себя вести. За Региной еще никто, никогда не ухаживал.
– Доктор Судаков за тобой не ухаживает, – сердито сказала себе девушка, – нечего придумывать. Он просто на тебя посмотрел, несколько раз. Это ничего не значит, – Аарон предупредил ее, что кузен появится к обеду:
– И еще один человек, наверное… – рав Горовиц, замявшись, махнул рукой:
– Увидишь, в общем… – он легко сбежал по гулким ступеням старого подъезда. Регина, перегнувшись через перила, крикнула: «Удачи!».
Она отхлебнула холодного кофе:
– Аарону надо жениться, – хихикнула девушка, – ему тридцать лет. Пусть над своими детьми хлопочет. Он раввин, они обычно рано женятся…
Ее отец тоже, в первый раз, женился молодым, девятнадцати лет. Регина смотрела на старую, четкую фотографию, прошлого века. Внизу вились золоченые буквы: «Ателье Гольдмана, Иерусалим, 1889 год». Рассматривая невысокого, изящного юношу, в черной капоте и шляпе, с бородкой, Регина поняла, что напоминает отца. Рав Натан и его первая жена на фото, конечно, не касались друг друга. Хорошенькая девушка, вряд ли старше восемнадцати лет, носила скромное платье и шляпку:
– Детей у них не появилось. Его первая жена умерла, до войны… – вспомнила Регина голос кузена Аарона, – дядя Натан уехал в Польшу. Он преподавал в ешиве, в Слободке. Потом война началась, неразбериха. Папа последнее письмо получил летом четырнадцатого года. Твоя мама, Батшева, наверное, была из Белостока. Они познакомились, решили, что в провинции безопаснее войну переждать. Твоя сестра родилась, потом ты… – Регина, в Риге, покупала женские журналы. Она не могла поверить, что высокая, тонкая красавица, в смокинге и женских брюках, в бриллиантах от Картье, снимавшаяся с Жаном Габеном, может оказаться ее родной сестрой.
– Хана, – улыбнулась Регина, – я, конечно, не помню ничего. Аарон сказал, что она тоже все забыла, кроме имени нашей матери… – девушка смотрела на молодое лицо Натана Горовица. Регина, всхлипнув, вытерла глаза:
– Жаль, что маминого фото нет. Они не знали, в Америке, что папа женился… – вздрогнув, она потушила сигарету. В передней жужжал звонок. Регина застегнула воротник простой, хлопковой блузы. Девушка пошла, открывать дверь.
Идя к синагоге, по узким улицам Старого Города, Волк даже что-то насвистывал.
Вчерашний вечер выдался очень удачным. Максим понял, что в пока еще буржуазной Литве, во-первых, остались люди, говорящие на русском языке, а во-вторых, найдется, чем поживиться. Рынок не разъехался. Пробираясь между лотками с молодой картошкой и овощами, с телегами, где сидели крестьяне, Волк почувствовал себя, как дома.
В Москве он в подобных местах не появлялся, с мальчишеских времен, когда Максим, десятилетним ребенком, учился ремеслу. Юношей он занялся кражами в автобусах и трамваях, потом в столице открыли большие магазины и метро. Волк, с удовольствием, толкался у прилавков, пробуя деревенскую колбасу и желтый сыр с тмином. За час он собрал в кармане неплохой улов, быстро избавляясь от кошельков.
Волка заметили. Паренек, в суконной курточке и кепке, пристроившись за ним, не отходил, ни на шаг. В конце концов, Максим кивнул на вывеску пивной. Литовского языка Волк не знал, но люди с кружками в руках, покуривали на улице. Показав буфетчику на бочку, Максим устроился в углу, с тарелкой соленых сухариков. Отпив темного пива, Волк поднял голову. У столика появился невысокий мужчина, лет пятидесяти.
Новый знакомец говорил на русском языке, с акцентом. Пан Юозас объяснил:
– Я еще не забыл уроки, в приходском училище.
Волк уверил его, что в Каунасе проездом, и не собирается оставаться в городе. Пан Юозас усмехнулся:
– Я мальчишкой на рынках крутился, до войны, однако о батюшке вашем слышал. За знакомство! – заказав бутылку водки, он поднял руку: «Вы гость, пан Вилкас».
Максим хотел отдать пану Юозасу деньги. Мужчина покачал головой:
– Мы не обеднеем, поверьте. Все равно, – он помрачнел, – скоро все соседями станем, будем под Советами жить… – Волк выяснил, что дорога на побережье известна. На море имелись надежные рыбаки:
– И Авраам говорил, что знает нужных людей… – он сверился с листком из блокнота, – пока лето, надо закончить дела с братьями Пупко. Летом в Швецию перебираться удобнее. Не штормит, по словам ребят… – Максим предполагал, что, в суматохе первых месяцев так называемой советской власти, как кисло, думал он, ему удастся перевести братьев через границу. За Минск он не беспокоился. Даже в тюрьме НКВД работали прикормленные люди, а в лесах сидели польские, как писали в газетах, банды.
Пан Юозас пригласил его переночевать в неприметном особняке на окраине Каунаса. На стол принесли французское шампанское и русскую икру. Пан Юозас облизал ложку:
– С икрой, думаю, затруднений не предвидится, а вино… – он взялся за бутылку «Вдовы Клико», – когда допьем старые запасы, больше его неоткуда будет взять, с войной… – в гостиной собрались только мужчины. Все соглашались, что Франция капитулирует, как и Бельгия с Голландией. Молодежь в Каунасе русского языка не знала. Пан Юозас и другие гости средних лет переводили Максиму. Судя по всему, многие литовцы собирались, как и поляки, скрывшись в лесах, воевать с Красной Армией. Максим, дойдя до нужного дома, где жил рав Горовиц, хмыкнул:
– Они решительно настроены, но что дальше? Здесь двадцать тысяч советских солдат, на военных базах. После ультиматума они всю страну наводнят, вместе с НКВД… – вспомнив братьев Вороновых, он сдержал ругательство.
Волку предлагали девочек, их привезли на такси. Отказавшись, он отлично выспался, в мягкой постели, под шелковым одеялом. При особняке состояла пожилая пара, его одежду вычистили и привели в порядок. Привыкнув к милиционерам, на улицах Москвы, Максим долго удивлялся тому, что ни в Каунасе, ни в Вильнюсе, их не видно. Пан Юозас пожал плечами:
– Зачем они, пан Вилкас? У нас тихая страна, все друг друга знают… – литовец, со значением, поднял бровь:
– Пока Литва тихая, – со вздохом подумал Максим, – но понятно, что НКВД устроит, то, же самое, что и на новых советских территориях. Лагеря, расстрелы… – он ушел из особняка, утром, с адресом пана Юозаса и уверениями, что пану Вилкасу, всегда будут рады в Литве.
– Мой хутор, – пан Юозас передал ему записку, – родовой. Он заброшен, якобы… – литовец тонко улыбнулся, – но в лесах всегда можно отсидеться. Место глухое… – Максим, издалека, увидел рыжую голову кузена Авраама.
– Может быть, стоило, все-таки отдохнуть… – Максим вспомнил миленькую, светловолосую, сероглазую девушку, одну из тех, кого доставили для гостей.
– Господь его знает, когда мне теперь это удастся… – Волк помахал кузену.
Доктор Судаков ходил за билетами на дизель, через Вильнюс, до глухих, маленьких станций. На встрече в синагоге, он разделил семьдесят человек на маленькие группы, для перехода границ. При каждом десятке состоял один из ребят Авраама, с оружием. Пистолеты были и у подростков. Авраам, лично, проверил, как они умеют стрелять. Доктор Судаков заметил:
