Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга третья

– Я ночью все продумал, – заметил кузен, – вы долго спать не ложились… – Мишель увидел, как покраснел полковник.

Они стояли у входа на вокзал, Густи отправилась покупать билеты. Мишель опустил глаза к скромному саквояжу девушки. Стивен забрал багаж в передней квартиры. Мишель пил кофе, на кухне. Густи оглядывала старую, сделанную до прошлой войны мебель:

– Я здесь родилась, – тихо сказала девушка, – выросла. Знаешь… – она взяла Стивена за руку, – Генрих меня который год уговаривает покинуть Германию… – на длинных ресницах повисла маленькая слеза.

В саквояже лежала кое-какая одежда, и заметки Густи по ван Эйку. Стивен отказался от плана миновать границу пешком:

– Это опасно, – ночью, он сидел с Густи на диване, в кабинете, – если бы я был один… – от нее до сих пор пахло растворителем. У нее были мягкие, розовые губы, теплые волосы, она часто, жарко дышала:

– Я не могла с места сдвинуться, когда тебя перед Мадонной увидела… – Густи свернулась в клубочек, устроившись у него под боком, – но я не думала, что и ты тоже… – Стивен рассмеялся:

– Я заметил твои значки, и сказал себе: «Она такая же, как и все остальные, здесь»… – он целовал пятна краски на длинных пальцах:

– Но потом понял, что нет… – Стивен рассказал ей об Изабелле. Густи сглотнула:

– Мне очень жаль, милый… – потянувшись, она взяла его лицо в ладони: «Но теперь я рядом, и так будет всегда».

Впереди лежали выходные, у Густи была библиотечная неделя, а потом ее ждали в Польше.

– Не дождется, – Густи, мрачно, перебирала фотографии из Аушвица, – вот он, мерзавец. Непонятно, как у Генриха могут быть такие старшие братья… – Отто фон Рабе смотрел со снимка стеклянными, надменными глазами:

– Он медицинским блоком заведует, в лагере, а до этого в Дахау работал, – Густи скривила губы:

– Их банду повесят, Стивен, я верю. Но не вся Германия на них похожа… – Густи принесла атлас. Они склонились над картой южной границы рейха. Боденское озеро отделяло страну от Швейцарии.

– Не будет ничего странного, если я туда поеду, – заметила девушка:

– Июль, мне захотелось отдохнуть, перед командировкой. Библиотечная неделя означает, что я работаю над рукописью. Можно и на пляже… – Густи хихикнула:

– Я бывала на озере, с родителями. Там выдают лодки и яхты, напрокат. Я спортсменка, решила походить под парусом… – лодку должны были найти в Боденском озере, перевернутой. Из Нюрнберга Стивен и Густи ехали в Ульм. Оттуда они направлялись к швейцарской границе, местными поездами.

В передней медленно тикали часы. Они стояли, держась за саквояж. Стивен смотрел в темно-голубые глаза:

– Когда все закончится, Густи… – он поцеловал начало мягких волос, над высоким лбом, – мы приедем к тебе домой, пить кофе, и любоваться Фрауэнкирхе. Ты мне устроишь настоящую экскурсию по музею. Я, кроме Сикстинской мадонны, ничего не видел… – он нежно стер слезу с белой щеки:

– Ты вернешься, обещаю. В ювелирную шкатулку… – за окном били утренние колокола, всходило солнце.

Они оба отлично плавали. Густи сказала, что лодку они возьмут в Констанце, в самом узком месте озера, и переберутся на южный берег. Девушка брала купальник. Густи, покраснев, пообещала: «Я не собираюсь на тебя смотреть…»

– Придется, – весело заметил полковник, – в Швейцарии, первым делом, я навещу первую церковь, которая встретится по дороге… – Густи волновалась, что Стивена могут уволить из авиации, за брак с подданной враждебного государства. Полковник даже закашлялся:

– Чушь, прости меня. От Генриха, конечно, рекомендательное письмо, для тебя, не получить, и от Мишеля тоже, если он во Францию направляется. Но я аристократ, и моего слова окажется достаточно… – Стивен рассказал Густи и семье и о смерти Констанцы. Густи прижалась головой к его плечу:

– Я тебе говорила, милый. Ты больше никогда не останешься один… – они сидели, взявшись за руки, Стивен обнимал девушку. Густи думала, что скоро война, непременно, закончится:

– Генрих говорил. Гитлер собирается напасть на Россию. И Отто упоминал об атаке. Русские разобьют Гитлера. Стивен летчик, это опасно… – она ощутила нежный поцелуй, в щеку:

– Я знаю, о чем ты думаешь, – шепнул Стивен, – знаю, любовь моя. Обещаю тебе, мы отгоним Люфтваффе от Британии. На Лондон бомбы не упадут, а, тем более, на Дрезден… – купив билеты, посадив Мишеля в поезд, Густи, велела Стивену ждать ее под часами.

Девушка пошла в почтовое отделение, отправлять шифрованное письмо Генриху, на безопасный ящик, в Потсдаме. Она стояла в маленькой очереди, глядя на портрет Гитлера:

– Получается, что я бегу… Густи подавила вздох, – но мы со Стивеном любим, друг друга. Генрих хотел, чтобы девушки, в группе, уехали из Германии… – из старого, геттингенского кружка, Густи была единственной женщиной. Генрих говорил, что в других городах страны тоже есть противники Гитлера:

– Не только молодежь, – заметил младший фон Рабе, – но и люди среднего возраста. Офицеры, государственные служащие. Мы, постепенно, организуем настоящее движение… – Густи расплатилась за марки:

– В Лондоне есть три ван Эйка. Правда, Стивен рассказывал, что их эвакуировали. Его дядя в Британском музее работал… – Густи лизнула клей. С марки на нее смотрели какие-то арийцы, на картине Циглера: «Я знаю языки, – подумала девушка, – я очень аккуратная. Мне найдется дело, в борьбе против Гитлера, обязательно».

Дожевав булочку, Стивен улыбнулся. Густи, с ее немецкой пунктуальностью, появилась на площади тогда, когда и обещала. Она шла к входу на вокзал, высокая, в простом, бежевом летнем костюме, с нацистскими значками на лацкане. Он вдохнул запах роз. В цветочном лотке, по соседству, подняли ставни. Продавец раскладывал влажные, белые, алые, кремовые букеты.

– В тебе вся молодость и красота мира… – нащупав в кармане какую-то медь, Стивен указал на белую розу:

– Одну, пожалуйста… – у продавца были веселые, в морщинах глаза. Он подмигнул Стивену:

– Подарок, молодой человек. Пусть у вас все сложится… – девушка, независимо глядя вперед, миновала высокого парня. В руке у нее оказалась роза. Густи, остановилась у табло, Стивен оказался сзади. Девушка пристроила цветок в петлицу жакета.

Поезд подавали на третью платформу. До Нюрнберга они ехали в разных вагонах. Цивильарбайтерам запрещали путешествовать с немцами. Густи, повернувшись, увидела его глаза. Полковник, не отрываясь, смотрел на нее. Девушка, одними губами, сказала: «Люблю тебя».

– Я тоже, – прочла Густи. Они отправились на перрон, держась подальше, друг от друга.