Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 3

— Вы спрашиваете меня как судья, Монкбарнс, или так просто, для собственного интереса?

— Только для собственного интереса, — ответил антикварий.

— Тогда уберите свою записную книжку и этот самый карандаш, потому что я ничего не скажу, пока у вас в руках эти штуки: мы, люди неученые, боимся их. Эти писцы в соседней комнате начиркают черным по белому такое, что человек и не оглянется, как его повесят.

Монкбарнс уступил причуде старика и убрал записную книжку.

Тогда Эди весьма откровенно изложил ту часть истории, которая уже известна читателю, рассказав антикварию также про сцену, разыгравшуюся в руинах святой Руфи между Дюстерзивелем и его покровителем. Так же открыто он признался в том, что не мог устоять перед соблазном еще раз заманить искателя руд на могилу Мистикота, с целью посмеяться над ним и проучить его за шарлатанство. Эди легко уговорил Стини, смелого и безрассудного парня, помочь ему в этой проказе, но шутка помимо их воли зашла слишком далеко. Что касается бумажника, то Эди выразил свое удивление и огорчение, как только выяснилось, что эта вещь неумышленно была унесена. Старик рассказал, что Стини в присутствии всех обитателей хижины обещал возвратить бумажник на следующий же день, и только внезапная гибель помешала ему это сделать.

Немного подумав, антикварий сказал:

— Твоя история, Эди, звучит вполне правдоподобно, и, зная всех участников, я ей верю. Но мне кажется, что ты знаешь о найденном кладе гораздо больше, чем счел нужным сообщить мне. Я подозреваю, что ты тут разыграл роль Плавтова lar familiaris[170], своего рода домового, чтобы тебе понятнее было, который сторожил спрятанные сокровища. Я припоминаю, что был первым, кого мы встретили, когда сэр Артур так успешно атаковал могилу Мистикота, и опять-таки ты же, Эди, когда рабочие начали уставать, первым спрыгнул в яму и обнаружил клад. Ты должен объяснить мне все это, не то я сделаю тебе то же, что Эвклион Стафиле в «Aulularia»[171].

— Помилуйте, сэр, — ответил нищий. — Что я знаю про вашу Гавлуларию? Это больше похоже на собачий язык, чем на человеческий.

— Но ты все-таки знал заранее, что там был ящик с серебром? — продолжал Олдбок.

— Дорогой сэр, — ответил Эди, принимая вид совершенного простака,

— ну есть ли в этом какой-нибудь смысл? Неужто вы думаете, что бедный старик, пронюхав о таком богатстве, не попользовался бы им? Вы ведь хорошо знаете, что я, как тот, кого Майкл Скотт обучал, ничего не искал да и не получал. Что мне за дело до этого клада?

— Вот об этом-то я и хочу от тебя услышать, — сказал Олдбок. — Я уверен, что ты знал о кладе.

— Ваша милость, Монкбарнс, человек не глупый. И как человек не глупый, надо признать, вы часто бываете правы.

— Так ты признаешь, Эди, что моя догадка основательна?

Эди кивнул в знак согласия.

— Тогда будь добр объяснить мне все дело от начала до конца, — сказал антикварий.

— Будь это моя тайна, Монкбарнс, — ответил нищий, — вам не пришлось бы просить дважды, потому как я не раз говорил за вашей спиной, что, при всех ваших бреднях, какими вы частенько набиваете себе голову, вы самый умный и достойный доверия из всех наших сельских джентльменов. И я скажу вам напрямик, что это тайна моего друга. И пусть меня разорвут дикими лошадьми или распилят пополам, как сделали с детьми Аммона, но я не скажу больше ни слова, разве только одно: что никто не хотел сделать худого, а напротив, только хорошее, и что таким способом хотели помочь людям, которые в тысячу раз лучше меня. Но я понимаю, что нет такого закона, который запрещал бы знать, где лежат чьи-либо деньги, — лишь бы их не трогать.

Олдбок в глубокой задумчивости прошелся раз и другой по камере, пытаясь найти правдоподобную причину для таких таинственных действий, но его фантазия ничего не могла ему подсказать. Наконец он остановился перед арестованным.

— То, что ты рассказываешь, друг мой, сплошная загадка, и понадобился бы второй Эдип, чтобы ее разгадать… Кто такой Эдип, я объясню тебе в другой раз, если ты мне напомнишь. Однако, будь то от ума или от бредней, которые ты мне любезно приписываешь, я весьма склонен считать все, что ты сказал, правдой, тем более что ты не взывал к высшим силам, как ты и твои товарищи делаете, когда вы хотите обмануть людей. (Тут Эди не мог удержать улыбку.) Поэтому, если ты ответишь мне всего на один вопрос, я постараюсь добиться твоего освобождения.

— Скажите, какой вопрос, — промолвил Эди с осторожностью истого шотландца, — и я скажу вам, отвечу я или нет.

— Вопрос простой, — сказал антикварий. — Знал ли Дюстерзивель о спрятанном ящике с серебром?

— Он-то? Эта подлая скотина? — с большой готовностью отозвался Эди. — Если бы он что-нибудь знал, тогда бы и разговаривать не пришлось. Это было бы все равно, что хранить масло в собачьей будке.

— Я так и думал, — сказал Олдбок. — Так вот, Эди, если я выхлопочу тебе свободу, ты должен будешь явиться в назначенный день, чтобы мне вернули мой залог. Сейчас не такие времена, чтобы дальновидные люди бросали деньги на ветер, разве что ты можешь указать еще одну aulam auri plenam quadrilibrem[172], еще один «Ищи номер один».

— Ах, — ответил нищий, покачав головой, — не улетела ли та птица, что снесла золотые яйца! Не стану называть ее гусыней, хоть ее так намалевали в книжке сказок. Но я приду в указанный день, Монкбарнс. Вы не потеряете из-за меня ни одного пенни. И до чего же тянет меня на свежий воздух! Погодка-то опять наладилась, и мне невтерпеж узнать новости про моих друзей.

— Хорошо, Эди, стук и лязг внизу немного стихли. Вероятно, судья Литлджон отпустил своего воинственного наставника и от служения Марсу вернулся к служению Фемиде. Я пойду и поговорю с ним. Но я не хочу и не стану верить ужасным известиям, о которых узнал от тебя.

— Дай боже, чтобы ваша милость были правы! — сказал нищий вслед уходившему Олдбоку.

Судья был измучен муштровкой и отдыхал в своем кресле инвалида. Он напевал: «Как весело живется нам, солдатам» и после каждого такта подкреплялся ложкой супа из телятины. Он хотел заказать такое же угощение и для Олдбока, но тот отказался, заметив, что, не будучи человеком военным, не расположен нарушать свою привычку принимать пищу в определенные часы.

— Солдаты вроде вас, судья, — добавил он, — питаются чем придется и когда придется. Однако что это за печальные известия о бриге молодого Тэфрила?

— Ах, бедняга! — ответил судья. — Он был украшением города и весьма отличился первого июня.

— Но почему, — воскликнул Олдбок, — вы говорите о нем в прошедшем времени?

— Боюсь, что для этого достаточно оснований, Монкбарнс. Все же будем надеяться на лучшее. Говорят, что несчастье произошло на рифах Ратри, в двенадцати милях к северу, близ залива Дертеналлен. Я послал туда узнать, в чем дело, а ваш племянник помчался на берег, словно за газетой с вестью о победе.

Тут как раз вошел Гектор.

— Мне кажется, что все это дурацкая выдумка! — воскликнул он. — Слухов много, но я не мог найти им ни малейшего подтверждения.

— А скажи, пожалуйста, Гектор, — встретил его дядя, — если бы это было правдой, по чьей вине Ловел оказался на борту?

— Конечно, это не моя вина, — ответил Гектор, — а только моя неудача.

— Вот как! — удивился дядя. — Это не приходило мне в голову.

— Вот видите, сэр! При всей вашей склонности неизменно считать меня неправым, — ответил молодой воин, — надеюсь, вы признаете, что в этом случае меня не в чем упрекнуть. Я изо всех сил старался попасть в Ловела, и, если бы мне это удалось, очевидно, он был бы в моем положении, а я — в его.

— А кого или что ты собираешься поразить теперь, таща с собой это кожаное вместилище с надписью «порох»?

— Я готовлюсь, сэр, к охоте на болотах лорда Гленаллена двенадцатого числа, — ответил Мак-Интайр.

— Ах, Гектор, твоя великая chasse[173] лучше происходила бы,

Omne cum Proteus pecus agitaretVisere montes…[174]

Вот бы встретиться тебе с каким-нибудь воинственным phoca вместо безобидной птицы! ..

— Черт бы побрал всех тюленей, сэр, или phoca, как вы предпочитаете их называть. Право, не слишком приятно, когда тебе без конца напоминают про сделанную глупость!

— Хорошо, хорошо, — сказал Олдбок, — я рад, что ты ее стыдишься! А так как я не терплю все племя Нимрода, я желаю всем им найти таких же достойных противников. И не надо так обижаться на каждую шутку. Впрочем, с phoca я покончил. Кстати, я уверен, что судья может сказать нам, каковы нынче цены на тюленьи шкуры.

— Высоки, — ответил судья. — Очень высоки: улов в последнее время был плохой.

— Мы можем это засвидетельствовать, — заметил мучитель антикварий, которому этот эпизод доставлял богатую тему для подтрунивания над племянником. — Еще одно слово, Гектор, и мы