Владимир Шигин - Паруса, разорванные в клочья. Неизвестные катастрофы русского парусного флота в XVIII–XIX вв
С корабля попытались было помочь оказавшимся на катере. Квартирмейстер Кудрин бросил им объемистую артиллерийскую кадку, но не рассчитал силы. Не долетев до катера, кадка плюхнулась в воду и утонула. Дергачев тем временем организовал спасение выброшенных за борт и оказавшихся неподалеку от суденышка матросов. За короткое время из воды вытащили двадцать два человека. Среди них был и командир корабля капитан Трескин.
Командира спас боцман Гусев, подцепив за шиворот отпорником, когда того, казалось, уже навсегда накрыл штормовой вал. Когда его втащили в катер, Трескин был почти невменяем. Лицо посинело, кровоточило; к тому же полностью отнялась речь. По приказу Дергачева командира положили в нору гребного судна и накрыли обрывком парусины.
А борьба за жизнь на катере продолжалась: люди непрерывно черпали воду, пытались заделывать многочисленные дырки в борту, но, несмотря на все их усилия, вода почти не убавлялась. Порой было достаточно одной волны, чтобы перечеркнуть работу целого часа. В довершение всего лопнул веревочный конец, которым удавалось какое-то время удерживать катер у борта «Ингерманланда». Теперь разбитый и почти затонувший катер был предоставлен воле волн.
Не удалось зацепиться и за плавающую неподалеку грот-мачту: катер буквально перебросило через нее. Предприняли, как уже упоминалось, отчаянную попытку спасти оказавшихся на катере и с «Ингерманланда». Вдогон уносимым устремилась оставшаяся еще целой шлюпка-гичка. Но и ее постигла неудача. Волною, едва не перевернувшей гичку, унесло весла и уключины. Теперь находившимся в ней матросам во главе с унтером Сидоровым впору было думать лишь о своем спасении…
А катер уносило волнами все дальше и дальше в море. В командование суденышком вступил лейтенант Дергачев. Вместе с боцманом Гусевым он нашел под банками два весла и устроил из них своеобразный руль, чтобы хоть как-то править по волнам и ветру. Затем матросы соорудили из нескольких досок подобие мачты, привязали к ней брезент. Катер быстро несло по волнам. Когда же очередной вал настигал его, то накрывал полностью. Дергачев сам, сидя на руле, правил утлым суденышком.
Вскоре, не выдержав пережитого, сошел с ума один из молодых матросов. Выхватив парусиновый нож, он стал бросаться с ним на товарищей. После недолгой борьбы несчастного обезоружили и связали. Потеряв сознание, упал на дно катера лейтенант Дергачев. Упавшего ту же заменил на руле матрос Юрий Тенис.
Спасаясь от ветра, матросы садились на дно катера и, оказавшись там по горло в воде, грелись. Так погиб, захлебнувшись, один из матросов.
Придя в себя, вновь вступил в командование Александр Дергачев. Через некоторое время он увидел вдали черную полосу.
— Земля! Земля! — закричал обрадовано. — Правим на нее!
В носу катера приподнялся на локтях Трескин, которому матросы ножами только что разжали сведенные судорогой зубы.
— Это мираж! — слабо проговорил он и снова упал на спину.
Дергачев опять повернул катер по направлению волн. Уже темнело, когда вдали показался берег. Предоставим дальше слово самому лейтенанту Дергачеву: «К вечеру нас принесло к мысу, как впоследствии оказалось, близ Листерских маяков, у деревни Крилио, откуда лоцмана выехали нас спасать, а на берегу собралось много народа. Когда нас прибуксировали к берегу, я выскочил в воду, окунувшись несколько раз, выйдя на берег, тут же упал без чувств, а когда пришел в себя, то увидел, что лежу в комнате на соломе где и все наши матросы, бывшие в катере, разложены на полу, около некоторых хлопочут лоцмана и трут терками, что, говорят, и со мной делали. Взглянувши же на стенные часы, я увидел полночь; в комнате было много свету, топилась печь и нам грели пиво; каждому давали по маленькой рюмке водки и по стакану горячего пива, но еды не давали, как мы ни упрашивали, так как мы не ели двое суток. Спустя немного времени дали есть вареного картофеля и хлеба, сказав, что если бы они дали нам сразу есть, то мы все бы умерли, потому что они видели подобные случаи нередко. Около 2 часов пополуночи приехали два чиновника и привезли разных припасов; впоследствии оказалось, что они из города Фарезунда, куда лоцмана дали знать о нашем спасении; это были русский консул с доктором. Подавши помощь нуждающимся матросам и снабдив нас необходимою одеждою, они взяли капитана с собой, как больного, в Фарезунд, а я с матросами остался в деревне… На другой день мы сделали покойнику гроб из данных жителями досок и, по указанию их старшины, похоронили на кладбище, куда многие из жителей провожали наше шествие; многие женщины даже плакали. Я, сделав покойнику крест, поставил на могиле, с надписью имени погибшего, года и числа; вероятно, крест и в настоящее время находится на кладбище деревни Крилио, потому что жители этой деревни весьма добродушно приняли и проводили нас…»
Через три дня местные жители исправили катер. Работы у них было предостаточно: весь левый борт гребного судна держался разве что на честном слове, кормовая же часть была разбита до самого киля.
Погрузив провизию, ингерманландцы попрощались с гостеприимными крилионцами и сели в катер. Места гребцов заняли норвежские лоцманы. Русские моряки были еще слишком слабы, чтобы работать веслами. Вся деревня провожала отплывавших. На глазах многих стояли слезы…
Выйдя из бухточки, где располагалась деревня, катер взял курс на городок Фарезунд. Плыли шхерами, иногда выходя на небольшие плесы. Дорогой останавливались в прибрежных селениях, жители которых, уже зная о постигшем русских моряков несчастии, всюду оказывали самый радушный прием.
Спустя двое суток катер ошвартовался у фарезундской набережной. Местные жители сердечно отнеслись к прибывшим, их тут же накормили, разместили для отдыха по лучшим квартирам и вообще окружили всеобщим вниманием и заботой.
Кроме уже прибывшего в город командира корабля, команду Дергачева встречал мичман Бубнов с двумя матросами. Эти три моряка спаслись чудом. Выброшенные за борт «Ингерманланда», они сумели доплыть до одного из обломков мачты и какое-то время держались за нее. Когда же Бубнов увидел, что силы покидают людей, он привязал к мачте своих товарищей, а затем привязался и сам. Вместе с мачтой моряков вынесло далеко в море, где их, уже почти умирающих, подобрали проходящие мимо фарезундские рыбаки.
Немного позже стала известна и судьба маленькой шлюпки-гички, той, что отважно пыталась спасти моряков с разбитого катера. Гичку обнаружили далеко в Немецком море. Ко времени обнаружения из двенадцати человек, находившихся на ней, семеро умерли от холода и истощения. Командовала же шлюпкой Матрена Гусева — потомственная поморка, сестра одного из ингерманландских боцманов. Отважная женщина не только бессменно находилась на руле, но и ободряла молоденьких матросов-рекрутов, оказавшихся в шлюпке. Когда же гичка была обнаружена, то Матрена Гусева покинула ее, как и подобает настоящему капитану, только после того, как были сняты все живые и умершие…
Тем временем в Фарезунд прибыл русский консул. Моряков с «Ингерманланда» переодели в новое платье, снабдили всем необходимым. А через два дня пришло известие, что в городах Мандале и Христианзанде находится основная часть экипажа, спасенная жителями этих мест. Тогда-то и отправились Трескин и мичман Бубнов на коляске в Мандаль, а лейтенант Дергачев с остальными последовал туда катером.
Через пять дней плавания катер пришел в Мандаль, где его уже ждали.
Не обошлось и без курьезов. Через день после спасения ингерманландцев к берегу прибило волнами сундук с экипажными деньгами. Сундук вскрыли в местном банке, деньги высушили и сдали на хранение прибывшему в Мандаль командиру корабля.
— Все ладно, робяты, будет! — повеселели матросы. — Вот и денежки наши вслед за нами приплыли!
Еще целую неделю находились русские моряки у гостеприимных мандальцев.
Прибывший сюда норвежский генерал-губернатор предложил перевезти команду «Ингерманланда» в город Христианзанд.
— Город этот большой, поэтому и разместить спасенных мы сможем получше и продукты там дешевле! — объяснил он Трескину свою позицию.
Капитан не возражал. Тогда же вернулся в Мандаль и пароход, посланный губернатором к останкам русского корабля. Капитан парохода Сигкольт доложил:
— Видели лишь плавающую мачту со стеньгою. Остальное — на дне морском! Да вот еще что…
Два матроса, стоявших за спиной норвежского капитана, вынесли и поставили перед губернатором и Трескиным небольшой ободранный сундучок.
— Вот нашли! — пожал плечами капитан парохода, — Плавал на месте гибели корабля. Может, хозяин объявится!
Когда сундучок вскрыли, оказалось, что принадлежал он корабельному мастеру Ершову. Среди немногих личных вещей обнаружили и чертежи «Ингерманланда» с расчетами крепости его корпуса при всевозможных повреждениях. Почитав объяснительные записи, Трескин вздохнул:
