Кейт Аткинсон - Боги среди людей
– …монетизация… материализа…
мороз свершает тайный свой обряд / в безветрии
– …постоянные потребители…
чей это лес – я угадал
– …ступенчатый событийный…
но снова черемуха – вот те раз! – слезит и мозолит усталый глаз
– …ориентированный на результат медийный взрыв…
щеглы искрят, стрекозы мечут пламя
– …брендовый контент… возобновление потребительских восприятий…
на Венлок-Эдж волнуются леса
– …следуя этим рекомендациям, вы сможете получить оптимальные результаты…
и солнца утренний поток
– …использование критерия хи-квадрат для обнаружения автоматического взаимодействия…
Что?
Боже милостивый! В какой же момент слова отделились от смысла и пошли своим независимым путем? Берти почти исчерпала лоскутки приятности, отпущенные ей на сутки, а время еще даже не дошло до обеда.
Ах, сколько терний в нашем будничном мире!
– Ой, извините, – спохватилась она, когда нервный слушатель, сидевший рядом с ней, резко дернулся. – Я сказала это вслух?
– Да.
Вскочив со стула, она зашептала нервному слушателю:
– Прошу прощения, мне нужно идти. Я вспомнила, что забыла свое истинное «я» в метро. Оно, наверное, не понимает, как такое могло случиться. Без меня оно совсем пропадет.
Ангус заметил ее движение и нахмурился, будто вспоминая, кто же это мог быть. Она незаметно помахала ему одними пальцами в надежде, что получилось иронично, но, похоже, совсем сбила его с толку.
В метро – на линии Пиккадилли, хотя это, видимо, несущественно, – она себя не обнаружила, зато нашла номер «Дейли мейл», оставленный кем-то из пассажиров. Он был открыт на странице с отчаянным заголовком: «А вдруг Вселенная схлопнется СЕГОДНЯ? Физики утверждают: катастрофа „близится и, возможно, уже началась“». (Как, интересно, они узнали?) Берти обратила внимание на странное использование прописных букв. Она бы выделила слово «СХЛОПНЕТСЯ». Это напоминало речь Виолы («Ты будешь просто РАЗДАВЛЕНА»).
Пошарив на дне лоскутной сумы, Берти не нашла даже семечка тимьяна.
– Вы с дедушкой Тедом смотрите празднество на Темзе?
– Да, я как раз сейчас у него в палате, – ответила ей мать.
– Убожество какое-то, правда? А бедная королева, она же почти дедушкина ровесница – за что ей такие мучения?
– Простудится под этим дождем и смерть свою найдет, – сказала Виола.
Неужели все так и происходит? – задумалась Берти. Неужели смерть нужно искать, как потерянную вещь? Почему-то одни, как, например, дедушка Тед, ищут долго и не находят, а у других она лежит прямо под ногами. Как у бабушки, которую Берти никогда не знала, у быстроногой Нэнси, которая нашла и оседлала смерть, да так быстро, что удивила всех. Возможно, даже саму смерть.
– Бог с ней, – сказала Берти. – Передай, пожалуйста, трубку дедушке.
– Он тебя не поймет.
– Не важно. Дай ему трубку… Здравствуй, дедушка Тед. Это Берти.
В тот день золоченую баржу, конечно, сменил более прозаичный пароход, поскольку «Глориана» не могла вместить всю челядь (личную охрану, камеристок, лакеев), без которой не обходятся королевские речные выезды. Берти планировала слиться с заполонившими берега Темзы зрителями, чтобы стать чем-то бо́льшим, нежели она сама, чтобы потом вспоминать это событие, как вспоминаешь, где застала тебя новогодняя ночь миллениума. (В «Сохо-хаусе», пьяную, сейчас даже стыдно. Ясное дело.) Тогда весь день без остановки лил дождь, и Берти наблюдала бесподобную стойкость монархии по телевидению, благодаря которому в свое время прочувствовала и похороны Дианы, и падение башен-близнецов, и последнюю королевскую свадьбу. В один прекрасный день, думалось ей, она и в самом деле окажется в нужном месте в нужное время, чтобы не полагаться на пересказ голубого экрана. Даже если случится что-нибудь страшное – взрыв, цунами, война, – будешь хотя бы знать величие ужаса.
У дедушки Теда был брат Джимми, с которым Берти познакомиться не успела; он одним из первых освобождал концлагерь Бельзен, а после войны обосновался на Мэдисон-авеню и стал работать копирайтером в одном из старейших рекламных агентств. Тому, кто прошел через такие полярные этапы жизни, можно, как считала Берти, только позавидовать. Теперь-то человек просто получает диплом по теории массовых коммуникаций.
А сам дедушка Тед с каждым днем все больше и больше крошился душой и телом, словно какой-нибудь лежащий в руинах, но по-прежнему величественный замок; он ведь был пилотом бомбардировщика и каждую ночь вылетал в логово смерти. «„Логово смерти“ – жуткое выражение, правда?» – обратилась она к нему во время их прощального тура – элегической поездки к памятным местам, где витали тени прошлого. («Почему он не может просто умереть? – стонала Виола. – Сколько можно оттягивать прощание?») В той поездке Берти словно прозрела, заглянув вглубь дедушкиной жизни, в саму историю, хотя и благодарную, но будоражившую и путавшую экзистенциальные нервы. «Пообещай, что проживешь свою жизнь с толком», – сказал ей дед. У нее получалось? Вряд ли.
Приглушив пустой телекомментарий, она спросила:
– Как поживаешь, дедушка Тед?
Ей представлялось, как он лежит на койке в этой жуткой богадельне, доживая ненужный остаток жизни. Берти сожалела, что не может его спасти – схватить в охапку и вынести; уж очень он был слаб и немощен. Без малого двадцать лет дедушка прожил в «Фэннинг-Корте», но потом упал, сломал ногу и, как следствие, заработал пневмонию, которая обычно приводит человека к спокойному концу («Подруга стариков», – мечтательно говорила Виола), но как-то выкарабкался. Он усох, стал почти беспомощен и доверился сомнительным заботам стационара домашнего ухода, где, по мнению Берти, ему и суждено было умереть.
«Я каждый раз думаю, что мой приезд может оказаться последним», – с надеждой повторяла Виола.
На склоне своих дней он заслуживал более достойного пристанища, чем «Тополиный холм». «Где эти мифические тополя, где этот мифический холм?» – вечно причитала Виола, как будто самую большую проблему там составляла семантика. Виола приходила в ярость от стоимости пребывания отца в стационаре. Квартирку в «Фэннинг-Корте» продали, но все деньги «сжирала» оплата ухода.
– Но у тебя же денег хватает, – замечала Берти.
– Не в этом дело. Он должен проявить заботу и хоть что-нибудь мне оставить. («Не в этом ДЕЛО. Он должен проявить ЗАБОТУ и хоть ЧТО-НИБУДЬ мне оставить».) В наследство. А так мне ничего не останется.
– Ну, знаешь, от него самого скоро ничего не останется, – говорила ей Берти и добавляла: – А ты как будто злобствуешь.
– Да, представь себе, – отвечала Виола.
– Смотришь по телевизору водный праздник, дедушка Тед? Юбилей? – (Господи, она уже стала разговаривать точь-в-точь как мама.) – Санни передает тебе привет, – сообщила она, и дед, кажется, усмехнулся (или задохнулся), потому что всегда лучше всех понимал Санни.
Может, дедушка Тед и дышал на ладан, но явно оставался собой, а мама, по всей видимости, отказывалась это понимать. На самом деле никаких приветов Санни не передавал, но он просто не знал, что Берти удастся поговорить с дедом. Дедушку Санни любил. Дедушка любил Санни. Вот такие сложнейшие отношения.
– Завтра я вылетаю в Сингапур. – Дедово молчание сменил резкий материнский голос; Берти даже отшатнулась.
– В Сингапур?
– На литературный фестиваль.
Говоря о гламурных издательских мероприятиях, Виола становилась до неловкого самодовольной. «Встреча с кинопродюсером в Лондоне»; «обед в „Айви“ с моими издателями»; «на главной сцене в Челтнеме». Но теперь у нее в голосе зазвучали странно-пораженческие нотки.
– Сегодня вечером буду в Лондоне. Поужинаем? В «Диннере».
– Прости, не смогу. Я занята. – Это была чистая правда, но Берти ответила бы точно так же в любом другом случае.
Похоже, мама обиделась, что было примечательно: более тридцати лет обижались, как правило, другие.
– Собираешься повидаться с Санни? – спросила Берти.
– С Санни?
– С твоим родным сыном.
– Сингапур находится не на Бали, это совершенно другая страна, – заявила Виола, хотя и без особой уверенности. Она была не сильна в географии.
– До Бали оттуда рукой подать. Прилетела в Сингапур – считай, полпути проделала. У тебя же никаких важных дел сейчас нет. А обязательства есть, – добавила Берти, – и поторопись: ты, наверное, не знаешь, но Вселенная скоро схлопнется. Признаки заметны повсюду. Мне пора идти.
– Неправда.
– Допустим, но все равно я пошла. Попрощайся за меня с дедушкой.
Королева добралась до Тауэрского моста. Берти, поискав признаки схлопыванья Вселенной, выключила телевизор.
В кухне стояла старая плита, дышавшая теплом. Берти казалось, что это большое, доброе животное. Рядом с плитой было компактное кресло, на нем вязанное крючком одеяло, а на одеяле сладко спала крупная сиамская кошка. Каменные плиты пола согревались небольшими плетеными ковриками ручной работы. В валлийском кухонном шкафу был расставлен бело-голубой фаянс, а на большом, отчищенном добела столе из сосновой доски стоял фарфоровый кувшинчик с душистым горошком и бархатцами из сада. Стоя у старой фирменной раковины, Берти терпеливо драила кастрюльки и опрокидывала их на деревянную сушильную доску.
