Время Сигизмунда - Юзеф Игнаций Крашевский
— Ничего удивительного! Я вас узнал, потому что те годы, которые меня прибили, смяли, вы плыли тихо, спокойно.
— О! Не говорите этого! Вы не знаете. Ничего не знаете. Эти годы и для меня прошли, оставив следы. Мой ребёнок! Вы знаете судьбу моего ребёнка? Его вырвали, похитили снова…
И она начала плакать.
Старый Чурили беспокойно ходил по комнате, тщетно пытаясь удержать терзающее его чувство.
— Надежда на Бога, — добавил он тихо.
— На одного Бога! — повторила княгиня, будто с упрёком.
— И на ваших друзей! — прибавил с энтузиазмом младший. — Мы найдём его, вернём вам; я сам, я пойду и не покажусь иначе, только с ним.
— Да воздаст вам Бог! Вы не знаете, как я люблю сына. Потерять его! Единственную радость, детства которого я видеть не могла, которую мне нельзя было ласкать. Жизнь так коротка, страшно подумать, что она пройдёт одиноко, всегда только в грустных надеждах на ребёнка, в слезах.
Старик крутился, задетый за живое.
— А вы бы предпочли, — добавил он, — чтобы он оставался здесь и был, может, схвачен?
— Ведь он и так схвачен! — с удивлением ответила княгиня.
— Да! Да! Но кто знает?
— Что вы хотите сказать?
— Хм! Я этого не знаю, ничего не знаю, но, однако, смекаю. Князь Соломерецкий сердит, беспокоен, стало быть, он не в его руках. Он выехал из Кракова, угрожая и бушуя. Значит, князь Станислав не в его руках.
— А где же он может быть?
— Я не знаю, — прибавил Чурили, пожимая плечами, — но может кто-нибудь из друзей его спрятал, укрыл.
— Из друзей? — с удивлением воскликнула Анна. — Ради Бога, мой старый Чурили, вы с ума сошли. Если друг, неужели я об этом не узнала бы.
— Я ничего не знаю, но я так предполагаю, — молвил старик, — что не сказали бы вам, во-первых, для того, чтобы вы ненароком не открыли тайну.
— Я? Моё дитя! Собственный ребёнок!
— Невольно, — сказал смущённый старик.
— В конце концов, мой добрый Чурили, хотел бы друг так меня мучить?
Шляхтич поправил кунтуш, а скорее подёргал его на себе.
— Я ничего не знаю, — сказал он, — но догадываюсь, что в конце концов — кто знает? — всё будет хорошо.
— Дай-то Боже, — со вздохом воскликнула Анна.
— А если получится, я найду князя, я. Сегодня, сейчас я еду и без него не вернусь.
Старик с недовольством поглядел на сына.
— Если бы он был в Кракове, ему бы угрожали тысячи опасностей. Князь…
— Ведь вы говорили, что он уехал? — прервала Анна.
— Только вчера, я видел его кортеж иностранного автора-мента и дырявые локти придворных, — добавил презрительно шляхтич.
Анна бросила на него суровый взгляд, словно напоминала ему, что это был её родственник, и хотя порочный и враг, он носил фамилию её ребёнка. Старик обуздал себя.
— Будьте спокойны, — сказал он тихо.
— Как вы хотите, чтобы я о нём не беспокоилась?
— Положитесь на меня.
— На меня, — прервал сын, — я его найду.
Чурили нетерпеливо махнул рукой.
— Как шляхтич и ваш старый слуга… — сказал он, кладя правую руку на грудь.
— Друг, — поправила его княгиня.
— Ручаюсь, что князю ничего в эти минуты не угрожает, будьте спокойны.
— Откуда вы это знаете? — живо прервала его Анна, сравнивая в уме его слова с предостережением сына. — Значит, вы знали?
— Ничего, ничего не знаю! — воскликнул упрямый шляхтич. — Но надеюсь, чувствую.
— Значит, только на вере, надежде, предчувствии вы мне ручаетесь?
— Достаточно, что ручаюсь, княгиня.
— Нет, не достаточно, — прервала Анна, — вы должны мне поведать.
— Отец, — воскликнул сын, — если вы что-нибудь знаете…
— Ничего не знаю, — прикрикнул старик.
— Этого быть не может, вы что-то знаете!
— Знаю, не знаю, — сказал Чурили, осаждённый, беспокойный, не зная, как справиться и не желая говорить, — а не могу сказать.
— Ради Бога! Матере! Матере! — воскликнула она, складывая руки.
— Но я ни о чём не знаю.
— Мой дорогой старый Чурили, ты никогда не умел говорить ложь так, чтобы не покраснеть и не выдать её. И сейчас ты меня обманываешь. Ты знаешь. Ты был бы так жесток, чтобы скрывать от измученной матери?
Связанный, смущённый старик под взглядом княгини и сына промолчал, потёр лоб, застонал.
— Вот это несчастье, — шепнул он, — никогда не могу сохранить тайны. Чёрт меня попутал лезть в это, kołyś ne pip, ne ubiraj sia w ryzy.
— Ради Богу, прошу вас!
— Ну, ну, тихо, кто-нибудь может услышать. Что же делать?
— Ты знаешь, где он?
— Знаю, — шепнул старик, — но не скажу, этого не скажу.
— Кто его похитил?
— Я! — сказал Чурили. — Я!
— Ты?
— Для чего?
— Чтобы вы, напуганные братом, не имея в руках ребёнка, не могли, ради спасения его жизни, отказаться от фамилии отца и его будущего, к чему вы были уже готовы.
Княгиня потерала дар речи.
— О! Достойный старый друг! Ты! Повтори мне, ты его увёз?
— И не хотел ничего вам говорить, чтобы это случайно не разнеслось. Но не беспокойтесь об этом. Он в надёжном, безопасном месте.
— Слава Богу! — воскликнула Анна. — Это правда? Это правда?
— Как видите меня живым.
Когда пан Чурили это говорил, на улице загремело, прокатился рыдван и затем у двери послышался настоятельный голос, знакомый голос князя Соломерецкого, который, расталкивая в гневе слуг, бежал в комнату.
— Это он! — в испуге закричала княгиня. — Это он. Вы говорили, что он выехал!
— Я сам видел. Пожалуй, вернулся!
Дверь с грохотом отворилась и Соломерецкий, злой, гордый, трясущийся от волнения, вбежал в комнату.
— Пани сестра! — закричал он с порога. — Я пришёл вам объявить…
Анна побледнела и бросилась в кресло.
Младший Чурили стоял с искрящимися глазами, готовый к борьбе, меряя глазами врага.
— Объявить вам, что я всё знаю.
Старый Чурили затрясся, посинел.
— Что вы знаете? — слабо спросила Анна.
— Ваш сын! Этот подкидыш! В Литве!
— Вы думали, что это ложное похищение скрылось от меня, но нет. Вчера я узнал обо всём, завтра рассылаю, завтра сам еду за ним. Вы знаете мои условия?
— Но их не принимает, — шепнул старый Чурили.
— Молчать! — воскликнул князь. — Я с ней говорю, не с вами. — И, всматриваясь в старика, он добавил: — Вы устроили это похищение! Я знаю! Знаю! Я узнаю вас по описанию.
Княгиня молчала, молодой Чурили заступался за неё и за отца.
— Ваша светлость, позвольте мне ответить, — сказал он, — что есть условия, которые лучше умереть, чем принять.
— Я не с вами разговариваю, — крикнул Соломерецкий.
— Но я говорю с вами! — воскликнул, пламенея, шляхтич.
— Кто вы? — спросил он порывисто.
— Кто? Шляхтич, равный вам, князь.
— Равный мне?
— А может, лучше! — добавил горько Чурили. — Потому
