Николай Павленко - Петр Первый

«Юности честное зерцало» излагало правила поведения молодых людей в семье, в гостях, в общественных местах и на службе. Оно обучало юношей скромности, трудолюбию и послушанию, учтивости и благоразумию. На страницах сочинения можно прочесть следующие советы: «отца и матерь в великой чести содержать», или: «у родителей речей перебивать не надлежит и ниже прекословить». Если отец позовет сына, то прилично было откликаться так: «чего изволите, государь, батюшка», или «что мне прикажете, государь». Невежливыми почитались следующие ответы на зов родителя: «что, чего, што, как ты говоришь, чего хочешь». В обобщенном виде почтительное отношение к родителям выражалось словами: «В доме ничего своим именем не повелевать, но именем отца или матери».

Юноши, оказавшиеся за пределами семьи, тоже получали соответствующее руководство. Они должны быть предупредительными к старшим, слушать их речь не перебивая, не проявлять назойливости. Осуждались как скупость, так и склонность к мотовству. Вот некоторые из рекомендаций: «Никто себя сам много не хвали и не уничижай (не стыди) и не срами». Или: «Всегда недругов заочно, когда они не слышат, хвали, а в присутствии их почитай и в нужде их им служи, также и о умерших никакого зла не говори». «Не будь празден, от лени разум затмится, а тело становится дряхлым и тучным». «Умный придворный человек намерения своего и воли никому не объявляет, дабы не упредил ево другой, который иногда к тому же охоту имеет». Еще один пункт этого рода, не нуждающийся в комментариях: «Младые отроки должны всегда между собою говорить иностранные языки, дабы тем навыкнуть могли; а особливо, когда им что тайное говорить случится, чтобы слуги и служанки дознаться не могли и чтоб можно их от других не знающих болванов распознать».

Любопытны рекомендации о поведении в общественных местах и за столом. Здесь предусмотрены все мелочи, начиная от походки и осанки молодого человека до умения принимать еду: «Никто не имеет повеся голову и потупя глаза вниз но улице ходить, или на людей косо взглядывать, но прямо и не согнувшись ступать». Или: «Руки твои да не лежат долго на тарелке, ногами везде не мотай когда тебе пить, не утирай (рта) губ рукою, но полотенцем, и не пий, пока еще пищи не проглотил. Не облизывай перстов и не грызи костей, но обрежь ножом. Зубов ножом не чисти, но зубочисткою, и одною рукою прикрой рот, когда зубы чистит, хлеба приложа к грудям не режь. Ешь, что пред тобою лежит, а инде не хватай.

Над ествою не чавкай как свинья и головы не чеши, не проглотя куска не говори, ибо так делают крестьяне. Часто чихать, сморкать и кашлять не пригоже».

Заключительные страницы «Юности честного зерцала» содержат наставления для девиц. Если кавалер должен был обладать тремя добродетелями («смирен, приветлив и учтив»), то девице их надлежало иметь десятка два: страх перед богом, смирение, трудолюбие, милосердие, стыдливость, бережливость, целомудрие, верность, молчаливость, чистоплотность и т. д. У девицы ценилось умение краснеть, что являлось показателем нравственной чистоты и целомудрия.

Хорошему тону верхи общества обучались многие десятилетия по наставлению, изданному при Петре.

На смертном одре

Этот действительно великий человек — не чета Фридриху «Великому», покорному слуге преемницы Петра Екатерины II, — первый в полной мере оценил исключительно благоприятное для России положение в Европе.

Петр чувствовал, что силы оставляют его. Он стал менее общительным, но более раздражительным, потускнел взгляд некогда живых глаз, утрачена прежняя подвижность. О чем размышлял Петр, проводя часы в непривычном для себя уединении и часто в течение часов не изменяя позы? Быть может, и о том, кому передать дело, за которое он не жалел «живота своего».

Еще в 1722 году Петр опубликовал Устав о наследии престола. Этот акт отменял «недобрый обычай», по которому старший сын автоматически становился наследником престола. Отныне назначение наследника зависело от воли «правительствующего государя», причем рукой Петра сделано одно существенное дополнение: государь, назначив преемника, мог изменить свое решение, если обнаружит, что наследник не оправдывает надежд. Царь придавал этому акту огромное значение и принудил клятвенным обещанием всех высших сановников безоговорочно его выполнять.

Петр мог сам назначить себе преемника. Но выбор был узок и беден. К своему внуку, девятилетнему сыну царевича Алексея, царь питал противоречивые чувства: то он проявлял к нему нежность, обнаруживал в нем задатки незаурядных способностей, то выражал подозрительность, проистекавшую от опасения, что внук пойдет по стопам отца, а не деда. К двум своим дочерям — Анне и Елизавете — Петр всегда относился ровно, трогательно любил их, но в его глазах они всегда оставались всего лишь дочерьми, но не преемницами дела, требовавшего опытной и твердой руки. Старшая из них, Анна, к тому же была объявлена невестой герцога Голштинского, а младшей, Елизавете, не исполнилось еще 15 лет.

Вполне вероятно, что царь остановил свой выбор на Екатерине, ибо только этим выбором можно объяснить намерение Петра провозгласить свою супругу императрицей и затеять пышную церемонию ее коронации. Вряд ли Петр обнаружил государственную мудрость у своего «друга сердешненького», как он называл Екатерину, но у нее, как ему казалось, было одно важное преимущество: его окружение было одновременно и ее окружением, и она, быть может, опираясь на это окружение, будет вести государственный корабль старым курсом.

Екатерина Алексеевна в качестве супруги императора носила титул императрицы, но Петр хотел поднести ей этот титул независимо от прав, которые предоставляли ей брачные узы. Обосновывая ее права на этот титул, он в специальном манифесте, обнародованном в 1723 году, не скупился на похвальные слова, объявляя, что она была его постоянной помощницей, терпела лишения походной жизни. Справедливости ради заметим, что в распоряжении Петра находились крайне скудные данные, чтобы убедить читателя манифеста в активной государственной деятельности Екатерины. Пришлось ограничиться единственным конкретным примером — упоминанием об участии Екатерины в Прутском походе, а остальные ее заслуги скрыть за туманной фразой о том, что она ему была помощницей.

В феврале 1724 года Петр вместе с Екатериной отправился принимать курс лечения марциальными водами, а в марте весь двор, сенаторы, генералитет, президенты коллегий, иностранные дипломаты по последнему снегу держали путь в Москву, чтобы участвовать в церемонии коронации. Она отличалась пышностью и торжественностью. Парадные кареты, оркестры, извлеченная из кладовых, давно не бывшая в употреблении посуда, фейерверки, специально изготовленная для императрицы корона стоимостью в полтора миллиона рублей, блеск мундиров. Мантию императрицы весом в сто пятьдесят фунтов несли четыре сановника, а шлейф ее платья — пять статс-дам.

В долгой и утомительной церемонии участвовал и Петр. На этот раз он вопреки обыкновению был одет в парадный костюм: голубого цвета кафтан, шитый серебром, красные шелковые чулки и шляпу с белым пером. Он сам возложил на императрицу корону, а на следующий день в качестве генерала находился среди поздравителей. Императрице было позволено совершить самостоятельный правительственный акт — пожаловать Петру Андреевичу Толстому графское достоинство.

Празднества расстроили здоровье Петра, и он в начале июня отправляется на Угодские заводы Меллеров, где была обнаружена минеральная вода. Вдоль дороги — толпы изнуренных голодных людей, двигавшихся неизвестно куда в поисках хлеба. Население переживало тяжелые последствия недорода прошлого года, не утешали виды на урожай и в нынешнем году.

7 июня 1724 года Петр сообщает Екатерине: «воды, слава богу, действуют изрядно, а особенно урину гонят не меньше олонецких; только аппетит не такой, однако-же есть». На заводе царь решил испробовать свое умение ковать железные полосы. Он изготовил несколько пудов железа, наложил на них клейма, оправился о размере платы, выдаваемой заводовладельцем за подобного рода работу, и тут же затребовал деньги. На них он купил себе башмаки. Этим приобретением он очень гордился, подчеркивая, что полезная вещь куплена на деньги, лично заработанные. Через неделю он заканчивает курс лечения и отправляется в Петербург.

Очередной приступ болезни должен был бы вынудить Петра воздержаться от привычного распорядка дня, умерить занятия делами, более экономно расходовать силы. Но он не щадил себя и в конце августа присутствует на спуске фрегата, а затем вопреки предписанию врачей отправляется в продолжительное путешествие. Сначала он едет в Шлиссельбург на традиционные празднества, ежегодно отмечавшиеся по случаю овладения этой крепостью, затем осматривает Олонецкие металлургические заводы, где выковал три пуда железа, а оттуда через Новгород едет в Старую Руссу, древний центр солеварения. Не преминул он заглянуть и на Ладожский канал, начатый сооружением еще в 1718 году.