Владимир Малик - Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

Хан Кза, соглашаясь, кивнул головой.

Почти полверсты они брели по колено, а кое-где и по пояс в воде. Впереди Овлур, позади — Игорь. Оружие и одежду несли на плечах. А когда у берега стало поглубже, по мокрому толстому стволу подрытого водой дерева, склонившегося в речку, выбрались на берег, оделись и, не мешкая, тронулись по звериной тропинке в дикую лесную чащу.

Там было тепло и сыро. Вокруг стояли густые кустарники, над ними высились вербы и осокори[111]. Через их разлапистые ветви кое-где пробивались тонкие, как копья, лучи лунного света.

Шли молча, осторожно, чтобы и треска сухой ветки под ногами никто не услышал. Иногда останавливались и напряжённо прислушивались… Нет, никого не слыхать. Только где-то вдали заухает сова, зашипит над головой сыч да большая рыбина всплеснёт на воде. И снова тишина.

Тропинку едва видно: петляет в чаще и тем удлиняет путь. Но Овлур ни на шаг не сходит с неё, чтобы не заблудиться в этом ночном дремучем лесу.

Утро встретило их седым туманом и густой холодной росой. Туман — к радости: скрывает от постороннего глаза. Роса — коварна: пройдёшь по ней, и останется после тебя широкий, хорошо заметный след. К тому же от росы беглецы мокрые по самые уши. Одежда — хоть выжимай! Вода с неё так и капает. От холода закоченели, посинели. Лица и руки покрылись гусиной кожей.

Когда солнце поднялось выше, согрелись, обсохли. Зато устали, проголодались — едва шагали.

— Овлур, ты бы рассупонил свою торбу, — не выдержал князь Игорь, — есть хочется, аж душа болит!

Овлур оглянулся. Осторожно, чтобы не оставлять после себя следов, повернул в сторону от тропинки, к зарослям ракитника, растущего вдоль поляны, и юркнул под ветви.

— Сюда! — позвал тихо.

Здесь было солнечно, тепло и тихо. Лишь мохнатый шмель гудел, перелетая с цветка на цветок, да где-то тонко цвинькнула синица: «Цвинь! Цвинь!»

Оба сразу повалились на траву. Овлур скинул с плеча торбу, достал два куска плотной вяленой говядины, и они молча накинулись на вкусное, солоноватое мясо.

Потом, разомлевшие от еды, заснули — прямо на солнце. Спали до самого вечера.

Проснулись от недалёкого конского топота. Овлур вскочил на ноги, но Игорь успел схватить его за рукав.

— Тс-с-с! Без шума! Чтоб и листок не шелохнулся!

Они осторожно раздвинули ветви.

Из леса на поляну выехали пять всадников. Остановились, рассматривая всё вокруг.

— Это люди хана Кзы, — шепнул Овлур. — Я их знаю… Старый — это Байток, позади — его выводок: сын и внуки. Без сомнения, идут по нашему следу… Что же делать?…

— Если повернут в нашу сторону, будем стрелять! — ответил Игорь. — Их пятеро… Я беру на себя переднего… Ты — последнего, но целься точнее, чтобы ни одного живым не выпустить!

Тонкие стрелы с железными наконечниками мгновенно выхвачены из кожаных тулов и наложены на тугие тетивы луков. Одно движение — и они полетят в грудь преследователей.

Но Игорь предостерегающе поднял палец.

— Пока не стрелять!

Половцы в это время сгрудились в кружок и о чём-то тихо спорили. Говорили возбуждённо, размахивая руками. К сожалению ни одно слово не долетало до слуха. Однако, судя по жестам, всё же можно было догадаться, что Байток настаивал обыскать ближайшие кусты, а его сын и внуки предлагали ехать дальше.

Напряжение нарастало. Чьё же мнение перевесит? Вступать с половцами в открытый бой Игорю не хотелось. Преимущество на стороне преследователей — они находились на своей земле и к ним в каждую минуту могла прийти помощь. А кто поможет беглецам? К тому же даже лёгкое ранение одного из них сильно осложнит положение обоих.

Игорь застыл недвижимо. Овлур тоже замер. Каждому стало ясно: там, на поляне, сейчас решается их судьба. Двинутся половцы дальше — беглецы спасены, начнут шарить по кустам — неизвестно, чем всё это закончится.

Наконец Байток махнул рукой и резко воскликнул:

— Вперёд!

Пришпоренные кони тяжело ударили копытами о землю и быстро понесли всадников на противоположную сторону поляны, в густой зелёный лес.

Игорь облегчённо вздохнул.

— Мы пока спасены! На этот раз неволя или смерть обошли нас стороной. Теперь по тропинкам нам хода нет — нужно идти кружным путём, густыми чащами, чтобы никто не смог заприметить…

Встреча с Байтоком, окончившаяся для беглецов так счастливо, предостерегла их от многих дальнейших опасностей. Теперь они свернули со стежки и выбирали места поглуше, продирались сквозь непролазные заросли, прибрежные камыши и бурьяны, переходили вброд многочисленные ручьи, рукава и притоки Донца, купались в холодных росах, мокли под дождями, обсыхали на солнце и снова шли, пристально приглядываясь ко всему: не видно ли кочевников, не угрожает ли им снова опасность?

Отдыхали мало. Когда начинало заходить солнце, в зарослях погуще устраивали гнездо из ветвей, травы или мха и ложились вплотную друг возле друга, чтобы согреться. Утомлённые, голодные, мгновенно погружались в тяжёлый тревожный сон. А как только на востоке занималась заря и взбудораженное птичье царство заводило свой утренний галдёж, вскакивали и, дрожа от холода, отправлялись дальше.

Опять шли, упорно пробирались сквозь чащи вербы, ольхи, орешника и камыша, высокие заросли трав, бурьяна, колючей ожины и дерезы, боярышника и шиповника, переплетённые хмелем, затканные, паутиной. Рвалась на них одежда, разбивалась обувь. До крови были исцарапаны руки и лица. Спотыкались, падали и снова шли, шли все на запад, на запад. К родной земле.

На третий день, под вечер, переплыли Оскол, а на шестой — снова вышли к Северскому Донцу, где он круто поворачивал на север. Знакомые места! Ещё совсем недавно проезжал Игорь здесь с оружием в руках, полный надежды на победу… А ныне вот заросший, голодный пробирается тайком, как загнанный зверь, боясь встречи даже с одинокими чабанами.

Игорь брёл молча, понуро. Ни голод, ни жара, ни холод, ни другие невзгоды этого тяжёлого пути не угнетали его так, как воспоминания о несчастливом походе, терзали мысли об ужасном поражении, утрате войска и всего оружия. Жестоко мучило понимание того, что целое крыло Русской земли — Северщина — осталось оголённым, без всякой защиты.

Скоро начал сильно допекать голод. Торба Овлура давно опустела, есть было нечего. Нетерпеливый Овлур рыскал по кустам — не закраснеется ли где земляника, не выглянет ли где сыроежка? Но поиски его были тщетны: земляника и сыроежки попадались редко.

— Нужно поохотиться, — сказал Игорь. — Свернём к Донцу — там, на его рукавах да озёрах должно быть много птицы.

Они свернули в сторону и вскоре оказались на берегу озера. Из-за густых зарослей камыша и ракитника доносились птичьи голоса: утиное кряканье, гусиный гогот да крик лебедей.

Игорь снял с плеча лук, достал стрелу. Его спутник сделал то же самое. Потом они тихо раздвинули камыш, выглянули на плёс — и замерли: перед ними бушевал настоящий птичий базар! Поодиночке и парами спокойно, горделиво плавали белоснежные лебеди, плескались и ныряли в воду серые гуси, шныряли между ними вертлявые утки…

Овлур даже глаза закатил под лоб, щёлкнул языком. Какое богатство!

Одновременно поднялись два лука, тонко зазвенели тетивы из высушенных бычьих жил, молниеносно вылетели из камышей тонкие половецкие стрелы — и две птицы, жалобно вскрикнув, затрепетали крыльями и закачались на воде неподвижными островками из перьев. Все остальные, напуганные криком, мгновенно поднялись в страхе вверх и пустились врассыпную.

Добыча была такой, на какую и не надеялись: два лебедя!..

Сразу же принялись готовить вечерю.

Восемь дней и ночей пробирались беглецы по чужой земле. Выйдя из леса, крадучись обходили половецкие стойбища и пастбища. Открытые широкие поля переходили по ночам, а поляны и прогалины переползали подобно ужам, чтобы никто не заметил…

Но всему наступает конец. Дороге — тоже. Непростой дороге, по чужой, враждебной стороне.

И вот, наконец, они увидели деревянные башни города.

Донец! Крайний форпост Северской Украины на востоке — почти на самой границе с половцами. Изо всех сил пустились бежать. И были вознаграждены неожиданной радостью: на подворье воеводы, куда их привёл молодой гридень городской стражи, вдруг увидели Яня.

Он стоял возле колодца с журавлём, худой, изнурённый, но с неизменной весёлой улыбкой на лице. Привязывал деревянное ведро к длинному шесту журавля, одновременно балагуря с девушкой-кухаркой. Щеки её пылали румянцем от шуток красивого молодого боярина.

Увидев князя, Янь разинул рот и выпустил из рук тонкий шест — и он моментально взлетел вверх с пустым ведром.

— Боже, князь! Наш князюшко! — Янь бросился навстречу с криком: — Отец! Ждан! Сюда быстрей! Князь Игорь Святославич прибыл!