Водолаз Его Величества - Яков Шехтер
– К вечеру не успеем, – спокойно возразил возчик. – А с наступлением темноты на дороге опасно.
– Опасно? – удивилась Двора-Лея, оглядывая пустынный пейзаж. – Что тут может быть опасного?
– Жители окрестных деревень нападают на путников, – объяснил возчик. – Что на евреев, что на арабов. Забирают все подчистую, мужчин избивают до полусмерти, женщин насилуют. Вы можете идти куда хотите, но я дальше не двинусь.
Вокруг постоялого двора росли финиковые пальмы и какие-то незнакомые деревья, усеянные желтыми цветами. Пили чай под навесом, ужинали, потом поднялись на плоскую крышу и наблюдали, как солнце опускается туда, где осталось Яффо, вызолачивая голые, усеянные камнями горы.
Лиловато-сизый туман полз из расщелины, в которую уходила дорога на Иерусалим, выли шакалы, чувствуя приближение ночи, холодные звезды стали одна за другой прокалывать пурпурный бархат небосвода. Вечерняя прохлада опустилась на постоялый двор, жаркий день и длинная, покрытая пылью дорога остались позади.
– До чего же красиво! – вздохнула Двора-Лея. – Так бы смотрела и смотрела.
– В главе Берейшис написано: «Бог вырастил из земли разные виды деревьев, приятных видом и пригодных в пищу», – произнес Лейзер, обращаясь к Артему. – Обрати внимание, сначала сказано «приятных видом», а лишь потом «пригодных в пищу».
– Ну и что? – вмешалась Двора-Лея.
– Да то, что Всевышний сначала позаботился о глазах человека, ради которого Он создал мир, а уже потом о его желудке. То есть красота и наслаждение поставлены прежде удовлетворения плотских потребностей.
– Да, совершенно верно, – согласилась Двора-Лея, поправляя платок. – И женщины это чувствуют лучше, чем мужчины.
Иерусалим Дворе-Лее не пришелся по душе с самых первых шагов. Особенно еврейская часть старого города.
– Как тут можно жить? – возмущалась Двора-Лея, пробираясь по узким, пропахшим ослиной мочой улицам. Воняло в Иерусалиме не в пример сильнее, чем в Яффо, где ветер с моря изрядно освежал атмосферу. – Здесь слишком мало места для того количества евреев.
– Пойдем к Стене, это самое главное, – возражал Лейзер. – Потом, потом все обсудим.
У Стены пришлось разделиться, Лейзер с Артемом направились туда, где молились мужчины, а Двора-Лея степенно двинулась к женщинам. Ей, привыкшей в чернобыльской синагоге ко всеобщему вниманию и даже почету, почему-то казалось, будто и здесь произойдет нечто подобное. Однако Двору-Лею попросту не заметили. Сефардки в черных, темно-синих, желто-золотистых атласных платьях молились с такими рыданиями, словно просили о спасении умирающего. Не привыкшая к столь бурным проявлениям чувств, Двора-Лея отошла в угол и попыталась рассказать Владыке мира о своих заботах и мечтах.
В этом месте Бог был ближе всего к человеку. Куда ближе, чем в синагоге, существенно ближе, чем при разговоре с живым цадиком или во время молитвы на могиле умершего праведника. Здесь истончалась толща, отделяющая человека от Небес, распахивались врата, открывался свет…
Но ничего этого с Дворой-Леей не произошло. Заполошные стоны припавших к Стене сефардок, их истерический шепот и завывания плакальщиц мешали услышать не только Бога, но даже саму себя. Быстро вывалив ворох припасенных просьб, Двора-Лея двинулась к выходу.
Лейзеру город тоже не понравился, правда по совсем иной причине.
– В Чернобыле главными были русские и украинцы, а евреев держали за последний сорт, – объяснял он свое недовольство сыну. – Здесь вместо русских и украинцев – турки и арабы. Но откуда на нашу голову взялись еще сефарды? Они же нормальным евреям дышать тут не дают, даже убой по нашим правилам не позволяют делать. Ну, Дворале, доставай свой страховой полис, возвращаемся в Тель-Авив, посмотрим, что за участок земли ты приобрела.
Артем не вмешивался. Ему было все равно, в каком месте начинать новую жизнь.
Обратная дорога из Иерусалима в Яффо оказалась не в пример легче.
– Под гору идти одно удовольствие, – радостно сообщила мужу Двора-Лея спустя два часа ходьбы. – Как ты, не устал?
– Спускаться всегда легко, – философски заметил Лейзер. – Подниматься трудно.
– А ну тебя, – махнула рукой Двора-Лея. – Когда устанешь, садись на телегу. Не бей зря ноги.
В Яффо оказались под вечер, перенесли вещи в освободившуюся просторную комнату и сели ужинать. Во дворе стояла необычная тишина, похоже, большинство постояльцев разъехались. Быстро расправившись с едой, Двора-Лея устремилась выяснить обстановку. Срурха, вываривавшая простыни в огромном казане, оказалась живительным источником, наполнившим до краев кувшин любопытства Дворы-Леи.
Кто знает, по какому принципу люди выбирают себе близких? Как совершенно чужая девушка или незнакомый парень становятся твоей половинкой, самым родным на свете человеком? И хоть пытаются ученые мужи растолковать это чудо с помощью разных хитроумных объяснений, но, как ни крути, тайна сия великая есть. Почему Срурха воспылала такой приязнью к Дворе-Лее? И с каких щей многоопытная, битая и тертая торговка с чернобыльского рынка прониклась абсолютным доверием к незнакомой женщине?
Отложив вываривание простыней, Срурха накрыла стол, поставив золочено-сияющий русский самовар и пузатый фаянсовый чайник, покрытый синими басурманскими разводами. Чайник был полон свежезаваренным ароматным чаем, а к нему прилагались еврейский медовый пряник, леках и тонко нарезанные ломтики лимона, уложенные на блюдце, покрытом серебряными завитушками арабской вязи.
Разговор пошел по душам. Двора-Лея призналась, что привезла с собой немало золотых царских червонцев, зашитых в самые интимные части ее туалета, и намеревается с их помощью построить дом на купленном у Дизенгофа участке. Червонцы мешали нормально передвигать ноги и поднимать руки, и Двора-Лея мечтала поскорее от них избавиться.
– У Дизенгофа? Участок? – сморщила нос Срурха. – Сначала надо хорошенько проверить, что этот тип тебе всучил.
– Тип? Всучил? – удивилась Двора-Лея. – Он производил впечатление очень порядочного человека. Совершенно не походил на жулика.
– Ну, жуликом я его не называла, – ответила Срурха. – Но тип он ловкий. Я бы даже сказала – скользкий. Ни за что не ухватишь, ни за хвост, ни за жабры.
Двора-Лея попыталась представить, где у Дизенгофа жабры, а где хвост, и прыснула от смеха.
– Ты чево? – удивилась Срурха, за годы проживания вдали от России растерявшая чувствительность к языку.
Двора-Лея объяснила, и обе женщины от души расхохотались. Увядший русский язык Срурхи от непрерывной болтовни с новой подругой ожил и расцвел, точно полевой цветок после дождя. Отсмеявшись, подруги продолжили деловую беседу.
– Какие бумаги у тебя есть? – спросила Срурха.
– Все честь честью. Купчая с печатью на полдунама[18], план квартала с указанием места. Я все проверила хорошенько, прежде чем покупать. Места хватит и на дом, и на сад, и на огородик.
Срурха с сомнением покачала головой.
– Больно шикарно. Завтра с утра иди в турецкое земельное управление, табу называется, и все выясни. Где находится эта землица, какого размера, на тебя ли записана. И с бакшиша начни,
