Сыновья Беки - Боков Ахмед Хамиевич
– У нас можно говорить. Мы же не немые, чтобы объясняться знаками, – сказал Керам.
Эсет покраснела еще пуще, но не заговорила.[61]
– С другими ты можешь не разговаривать, если тебе так уж хочется, – не унимался Керам. – Но только с теми, кто не из этого дома. Ну, так говори, что ты там шептала Хусену.
Наконец Эсет не выдержала.
– Отец Дауда боится, – робко сообщила она.
– Где теперь найдешь Дауда? – пожал плечами Хусен.
– Ничего, не обязательно Дауду вмешиваться в это дело, – Керам снял с гвоздя шубу и надел ее.
Мать преградила ему дорогу.
– Ну куда ты собрался? Я ведь уже курицу приготовила.
– Так мы же с тобой ужинали! Ты лучше их накорми, – сказал Керам и, перекинув через плечо ружье, вышел.
Сийбат и Хусен последовали за ним. Эсет осталась одна. Подойдя к окну, она прижалась лицом к стеклу и подумала: как хорошо, что Керам уехал один. Без Хусена ей было бы очень грустно. Но недолгой была ее радость: едва они поели, Хусен заторопился в дорогу. Не помогли ни уговоры Сийбат, ни слезы Эсет.
5
Дом Мурада приземистый, длинный. Двор обнесен высоким забором – куда выше, чем у Соси. Если через забор Соси еще можно перелезть, то через Мурадов, кажется, только птица сумеет перелететь. Во дворе чистота и порядок. Глиняный пол веранды, что тянется во всю длину дома, намазан до блеска. Можно подумать, что человеческая нога здесь не ступает. Впрочем, чужой человек и правда редко бывает на этом дворе и на этой веранде.
Хусен не помнит, когда он в последний раз был здесь. Да и сейчас бы не завернул, не уговори его Керам.
Выехав из Нижних Ачалуков, Хусен очень скоро догнал Керама. Хусенов мерин был много быстрее, чем у Керама. Вместе они свернули на дорогу, ведущую в Сагопши. Хусен решил рано утром оттуда уехать на Терек. Домой ему нельзя. Там может быть засада.
Керам настоял, чтобы поехали к Мураду: он, мол, ближайший родственник и старший из всех, надо с ним посоветоваться.
У ворот они постояли изрядно, прежде чем вышел хозяин. Но вот наконец скрипнула дверь.
– Кто там? – спросил Мурад, выглядывая из-за дома, как из окопа.
– Это мы, – ответил Хусен тихонько, чтобы, кроме Мурада, их никто не услышал.
– Кто «мы»? У вас что, имен нету?
Керам назвал себя, а Хусену сделал знак молчать.
– Какой Керам? – снова спросил Мурад, не двигаясь при этом с места.
Керам назвал имя своего отца, но, решив, что и этого, может, мало, назвал еще и имя матери, родственницы Мурада. Сказал, что он из Ачалуков.
Только после этого Мурад отворил ворота.
– А кто это с тобой? – удивился он.
– Зайдешь в дом – узнаешь.
– Что вас заставило выехать в такое время? Не случилось ли беды?
Мурад был явно недоволен поздними гостями, нарушившими его привычный покой.
Привязав лошадей к плетню, оба вслед за хозяином вошли в дом.
– Вставай, жена, гости пришли! – сказал Мурад. Да таким тоном, будто в этом была повинна она.
– Гости? В такое время? – донеслось из темного угла.
Мурад и раньше-то никогда не радовался, если случай приводил к нему сыновей Беки. Хусен знал об этом и потому неохотно согласился идти сюда. «Можно себе представить, – подумал Хусен, – что с ним будет, когда он узнает, кто и зачем к нему пришел!»
– Проводи их в ту комнату, – предложила, все еще не выходя из своего угла, жена.
– Так там же спит Ахмет!
Ахмет, или Амайг, как чаще называли его родные и друзья, – единственный сын Мурада. Есть у него еще две дочери. Они старше и уже замужем. Сына отец любит до самозабвения. С детства старался предоставить ему все возможное. Четыре года учил в Магомед-Юрте, а последний год – во Владикавказе. Амайг знает русский, читает и даже пишет. И отец рассчитывал, что он станет писарем при сельском старшине, по времена изменились, по выражению Мурада – испортились, и учение пришлось бросить. Сейчас Амайг коротает время в Сагопши, а это, конечно, не то, что во Владикавказе или хотя бы в Магомед-Юрте, где у него друг. Васей зовут. Сын казака Егора, у которого он жил. Хорошая семья. Мурад часто бывал у них – то дров отвезет, то мешок кукурузы.
Амайг очень дружил с сыном своих хозяев. Они ходили в один класс и дома были неразлучны. Многие даже считали их братьями. Парень и сейчас рвется в станицу, думает, там все как в детстве. Так же будут коротать долгие зимние вечера: лузгать семечки, рассказывать друг другу были-небылицы, а то и съездят с Егором в Моздок или на охоту сходят…
Чуть не каждый день Амайг заводит разговор с отцом о том, что хочет побывать в Магомед-Юрте, но Мурад, словно его подпалят, делается весь красный, как пламя, кончики усов сразу опускаются – ни за что не соглашается отпустить сына. Каких только доводов не приводит: я опасно-то там, и мать с горя помрет в тревоге за него – вон ведь времена какие неспокойные… Ну, а из-за того, что им любой ценой хотелось удержать Амайга дома, и мать и отец потакали ему во всем, нянчились, как с малым дитем: согласись он – и в люльку бы положили…
Вот и сейчас гостей, видите ли, нельзя завести в комнату, в которой спит этот великовозрастный баловень. В каком из ингушских домов такое видано…
– Ну проводи их тогда в ту, крайнюю, комнату, – распорядилась жена.
«Позор-то какой, – подумал Хусен, разглядывая в полутьме лицо Мурада. – Хорошо хоть, мы не чужие люди, не осудим!»
Хозяин вывел гостей на веранду, прошел с ними в другой конец и пригласил войти в комнату.
– Зря беспокоишься, – сказал Керам, – мы бы и там посидели, со мной ведь…
– Нет-нет, заходите, – прервал его Мурад, – кто бы с тобой ни был – вы гости…
Он зажег лампу, предложил им сесть, но Керам и Хусен остались стоять.
– Садитесь оба. Посади же гостя, Керам.
– А ты, я вижу, не узнаешь его, – сказал Керам. – Это же Хусен, сын Беки.
Мурад ударил себя по коленям и вскочил как ужаленный:
– Да если бы я знал, что это ты, сопляк, стал бы я вас водить из комнаты в комнату!.. Надо же, и молчат.
Хусен опустил голову.
– Твоя мать жалуется, что ты проводишь дни и ночи черт знает где, говорит, новую власть завоевываешь. Как же ты в эту ночь остался дома? – спросил он, не скрывая ехидства.
– Власть мы уже завоевали, – ответил Хусен. – Мы – это те, кому она была нужна. И охраняют ее те, кому она нужна.
– Что ты говоришь? А вам она очень нужна? Вам а всяким другим бездельникам, которые шатаются там с вами. Думаете, наверно, что новая власть будет вас медом кормить? А?
– Этого мы не думаем.
– Смотрите, как бы даровой кусок в горле не застрял.
У Хусена забегали желваки, тонкие губы его плотно сжались. Он не на шутку разозлился. Вспомнилось, как Мурад всегда сторонится от дела и забот своих односельчан и отсиживается в одиночку. Имеет такой большой дом, а не поселил у себя пи одного кумыка-беженца… Мурад испытующе посмотрел на Хусена:
– Ну, а то, что я слышал, это правда или нет? Про дочь Соси… – пояснил Мурад.
– Да, это так, – ответил вместо Хусена Керам.
– Воллахи, что это за люди! – Мурад вскочил и подбежал к двери, словно собирался поделиться со всем селом. – Что вы делаете? Может, думаете, у меня других забот нет, только вашими делами заниматься? А? Всего час-другой назад прибежали, говорят, брата твоего убили, теперь вот…
– Кого убили? Хасана? – в один голос воскликнули Хусен и Керам. – Кто убил? Где?
– Успокойтесь, успокойтесь! – замахал руками Мурад. – Жив он. Ложный был хабар. Приехал, дома сейчас парень.
Хусен ничего не понимал. Что это – сон или явь? И правда ли, что Хасан сейчас дома?
– Воллахи, какая радостная весть! – вырвалось у Керама.
– Эта весть, может, и радостная, но то, что сказали вы, совсем не радостно. В такое время чем занимается! – Мурад метнул недобрый взгляд в сторону Хусена.
Но Хусен ничего не видел и не слышал. Сейчас он мысленно был с Хасаном и не представлял, как бы он посмотрел ему в глаза. А еще Хусен думал, как бы уйти из этого дома, где ему так тошно. Уйти? Но куда?
