Маргарет Джордж - Тайная история Марии Магдалины
Почему я, а не Иешуа? Марии хотелось настоять на том, чтобы он отправился с ними, но Иисус высказался на сей счет решительно. Может быть, чтобы освободиться по-настоящему, полностью, Иешуа надлежит сделать в Гергесе что-то важное, такое, о чем ведомо только ему самому и Иисусу?
Было уже совсем поздно, когда они благополучно вернулись к тому месту, где разбивали лагерь в предыдущую ночь. Еще одну ночь предстояло провести под открытым небом, но Мария начала привыкать к такому образу жизни и больше не видела в нем ничего странного. Более того, собственный дом, в который всегда можно вернуться, постепенно превращался для нее не более чем в воспоминание.
— У лис есть норы, и у птиц небесных есть гнезда, а Сыну Человеческому негде преклонить голову, — сказал Иисус, когда они располагались на ночлег.
— Учитель, летом оно и ладно, но что мы будем делать зимой? — спросил Петр.
— А вот наступит зима, тогда и посмотрим, — спокойно ответил Иисус, расстилая на земле свой плащ.
Сама мысль о ночевке под открытым небом зимой, когда льют стылые дожди и дуют пронизывающие ветра, заставила Марию поежиться: она почти ощутила на лице колючие ледяные капли.
— Друзья мои, мы… — Неожиданно Иисус остановился и обернулся на какой-то посторонний шум.
Из темноты, покачиваясь, словно они висели в воздухе сами по себе, появились два зажженных фонаря. Потом из мрака выступили державшие их руки, а там и лица: одно оказалось знакомым лицом Иуды, а другое — давешнего набожного красавца.
— Так, Отец мой направил к нам еще двоих, — промолвил Иисус и поднялся на ноги. — Добро пожаловать.
Иуда, явно нервничая, вышел вперед.
— Я не знаю, что именно я буду делать здесь… — начал он.
— Господь знает, — улыбнулся Иисус. — Доверься ему.
Иуда рассмеялся.
— Раньше Он никогда со мной не говорил. Не знаю, с чего бы Ему снизойти до меня теперь.
— Он и с Моисеем раньше не говорил, пока не счел это нужным.
— Я не Моисей.
— Это ведомо Господу, — отрезал Иисус и перенес внимание на спутника Иуды.
— Я нашел твои ответы… удовлетворительными, — сказал тот, — Разумными. Убедительными, — Он помолчал и добавил: — Впечатляющими.
Иисус рассмеялся.
— Мне лестно, что у тебя сложилось такое мнение. Кто ты?
— Меня зовут Фома. Мы хотим присоединиться к вам.
— Ты не знаешь, что это значит.
— Никто из этих людей тоже этого не знал, — снова вступил Иуда, оглядывая спутников Иисуса. — Судя по всему, это просто люди, не упустившие возможности обрести веру.
— Вера, — согласился Иисус. — Да, это самое важное. У тебя есть вера?
— У меня… да-да есть! — Иуда заговорил взволнованно, словно сам себя убеждал в этом. — Я давно ищу человека в честности которого мог бы не сомневаться. Я сказал себе: когда я найду этого честного человека, такого, который даст на все вопросы ответы, заслуживающие полного доверия…
— Прислушайся к Господу и пойми, что безупречных людей нет и не может быть, — перебил его Иисус. — Недаром же у Давида говорится: «Нет делающего добро, нет ни одного».[45] Все мы грешники в глазах Господа.
— Нет, это, конечно, так, но я ищу человека, безупречного в людских глазах и по людским меркам. И вовсе не стремлюсь увидеть в нем абсолютное совершенство.
— Но сам, конечно же, меньшим не удовлетворишься? — спросил Иисус.
— Ты, я вижу, суровый надсмотрщик. Допускать несоверщенства в других, но самому быть безупречным? Я, конечно, попытаюсь, но…
— «Попытаюсь»? Ненавижу это слово! — к удивлению Марии заявил Иисус, — Скажи лучше — преуспею. Добьюсь! — Он хмуро посмотрел на Иуду. — Если твой ребенок будет тонуть, скажешь ли ты: «Я попытаюсь его спасти»? Нет, конечно. Так и с Царствием Божиим. Малодушные в нем не нужны. Со своим «я попытаюсь» иди в другое место.
— Хорошо, тогда я преуспею.
— Так-то лучше.
Иисус повернулся к Фоме, жестом предложил ему сесть рядом со всеми, потом кивнул Иуде:
— Присоединяйся к нам. — Он огляделся по сторонам и сказал: — Вы те, кого я выбрал, дабы открыть мое сердце. Но есть много других, которые желают следовать за нами, но пока на почтительном расстоянии. Что ж, пусть так. Они пойдут за нами, будут слушать нас, а потом, если проникнутся, догонят нас и присоединятся к нам на нашем пути.
— Но… сами-то мы куда пойдем? — спросил Петр.
— Прежде всего, думаю, нам надо покинуть здешний край, перебраться в другое место. Давайте пойдем по городам Галилеи — в Хоразин и Вифсаиду. Ибо для этого я был послан.
Иуда подался вперед.
— Я польщен тем, что причислен тобой к избранным и допущенным в этот круг, но считаю своим долгом уведомить тебя, как обстоят дела во внешнем мире. А обстановка там… в людских царствах, — пояснил Иуда, — ухудшается. Пилат только что натравил свою солдатню на группу паломников из Галилеи, которые пришли в Иерусалим с миром. Они находились в храме, когда он приказал вырезать их. По какой причине, я не знаю.
Последовало долгое молчание.
— Мы должны помолиться о них. Наши бедные соотечественники!
— Некоторые были из Тивериады, некоторые — из Капернаума и из Магдалы, — добавил Иуда. — Я слышал об этом от своего отца.
Из Магдалы? Кто? Вдруг кто-нибудь из близких или знакомых? Мария похолодела. О! Только не это!
— Да, Пилат — жестокий властитель, — сказал Филипп.
— Все земные владыки в том или ином смысле жестоки, — указал Иисус. — Это то, что я стремлюсь изменить.
В этот момент из темноты появился еще один человек. Петр вскочил, чтобы посмотреть, кто это.
— Петр, ты не узнаешь меня?
Петр присмотрелся.
— Я… — Он запнулся, ища в памяти имя.
— Нафанаил! — подсказал пришедший. — Мы были вместе в Вифании! Иоанн Креститель! Помнишь? — Смуглый, нервный, худощавый мужчина шагнул вперед.
Иисус встал, чтобы приветствовать его, пожал ему руку и расцеловал его в обе щеки.
— Давно мы не виделись, Нафанаил.
— Но в конце концов я пришел, — отозвался тот. — Это длинная история.
Нафанаил! Итак, после долгих духовных поисков, он решил вернуться. Марию это порадовало.
— Главное, что ты присоединился к нам, — сказал Иисус. — А истории, я думаю, здесь у всех длинные. Полагаю, мы с интересом будем слушать их у костра, одну за другой, вечер за вечером. Но за твой приход мне следует возблагодарить Бога, ибо я уже почти отчаялся.
— Добро пожаловать, — обратился к Нафанаилу Фома, — меня зовут Фома, я пришел незадолго до тебя и, таким образом, был здесь последним. Но теперь последний — ты.
Фома принадлежал к строгим религиозным начетчикам и первым из их числа обратился к Иисусу. И хотя его вступление в ряды учеников было своего рода победой, Мария сомневалась в том, что решение принять этого человека являлось мудрым. А что если он засланный соглядатай фарисеев и фанатиков?
Может ли барс избавиться от своих пятен?
Тут же Мария устыдилась своей внезапной подозрительности и того, что она осмеливается заглядывать в чужую душу.
Глава 36
На следующее утро Иисус и его ученики отправились в путь, пролегавший по пыльным тропам, которые в этом краю служили дорогами.
— Не дойдем ли мы до самого Дана? — осведомился Петр так громко, что его услышали все.
— А ты хочешь этого? — спросил Иисус.
— Да! Да! Мне всегда нравилась поговорка «От Дана до Вирсавии». Ведь имеется в виду все славное царство Израиля, с самого севера до самого юга!
Иисус рассмеялся.
— Ну что ж, Петр, мы обязательно дойдем до Дана. Если не теперь, то когда-нибудь.
Марии тоже всегда нравилась эта поговорка: «От Дана до Вир-савии». При этих словах ее мысленному взору представали картины из времен царствования Соломона; роскошные колесницы с доблестными колесничими, марширующие могучие армии, караваны верблюдов, везущие с севера и востока богатые дары, чтобы сложить их к ногам премудрого царя, огромные флотилии кораблей с драгоценным грузом слоновой кости и благовоний, теснящиеся у причалов. Да, во время оно Израиль был великим, могущественным государством, которому завидовали соседи, а не нынешней ужавшейся в размерах территорией, разделенной между мелкими царьками и во всем подвластной Риму.
По мере того как путники поднимались все выше в горы, перед ними открывался великолепный вид на расстилавшееся внизу Галилейское море, и, когда усталость заставила их выбрать тенистое место и остановиться, чтобы передохнуть и поесть, с места привала был виден даже дальний, южный, берег.
Они достали и разделили припасы — вино, сыр и хлеб. Вино, изначально далеко не лучшее, от жары и тряски в бурдюках стало еще хуже, сыр начал сохнуть, а хлеб из муки грубого помола не имел вкуса, как и подобает пище бедняков.
