Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович
– Со мной пойдешь. Хватит здесь, в хоромах, отсиживаться.
Тот обрадовался, но и смутился. Сказал в замешательстве:
– Меня начальник охранной сотни сюда ставил. Сам понимаешь, воевода, без его приказа уйти не могу.
– Договорюсь с ним. Прямо сейчас к нему и пойдем. Но то, что я в покоях княжны был, о том знать не должен даже сотник.
Ратислав остановился, уперся все тем же тяжелым взглядом в гридня. Тот взгляда не выдержал, опустил глаза в пол, выдавил с трудом:
– Понял, воевода…
– Вот и ладно. Пошли. Да, и как звать тебя, скажи.
– Семеном нарекли, – все так же потерянно ответствовал парень.
– Ну так с нынешнего дня будешь у меня в меченошах, Семен.
– Благодарю, боярин, – сразу воспрял гридень и попытался поясно поклониться на ходу, едва не воткнувшись головой в угол, который они как раз обходили.
– После поклонишься, – проворчал Ратислав, ускоряя шаг. – А сейчас недосуг.
Уладив дела с начальником охранной сотни, вышли во двор. На улице стало еще ветренее. С неба полетел мелкий льдистый снег. Подхваченный ветром, он сек лицо, заставляя отворачиваться. Все Ратьшины спутники уже были здесь, укрылись от снега и ветра за закутом большого крыльца. Давно, видно, ждут, повиноватился перед самим собой Ратьша, но виниться перед свитскими не стал – невместно. Сказал только Первуше, кивнув на топчущегося позади Семена:
– Помощник тебе. Тож при мне меченошей будет.
Первуша оценивающе глянул на ладного гридня, одобрительно кивнул.
– А теперь по коням, – сказал Ратислав уже всем. – На Ряжскую улицу. По ней до Борисоглебской. Там, чаю, Дарко нас встретит.
Почти бегом, отворачиваясь от секущего ветра, Ратьшины свитские устремились к коновязи, наспех обмели припорошенные снегом седла, вскочили на застоявшихся скакунов, разобрали поводья и двинулись к воротам, ведущим из великокняжьего двора на улицу.
Улицы Столичного града были почти пусты. Пусты и темны. Воинские люди еще с вечера отправились на определенные им места у крепостной стены. Жители затворились во дворах, томясь в ожидании страшного. Только конные посыльные изредка попадались навстречу. Факелов зажигать не стали, дорогу отыскали бы и с закрытыми глазами. Кроме Гунчака и Первуши все остальные были местными.
До пересечения Ряжской и Борисоглебской добрались быстро. На перекрестке остановились: надо было выяснить, где остановилась сотня Дарко. Сотник и впрямь позаботился о встрече воеводы, оставив здесь гридня. Не сразу его приметили, тот укрылся от ветра за углом ограды ближнего двора. Но, услышав стук копыт по деревянной мостовой, гридень выбрался из своего убежища и замахал подъезжающим рукой.
– Сюда, боярин, сюда! – закричал, перекрикивая шум ветра. – Вон та усадьба! – показал вниз по улице на белеющие свежим тесом солидные, изукрашенные резным узорочьем ворота.
Подъехали к воротам. Забор из ошкуренных сосновых бревен, заостренных сверху, оказался тоже не низким, пожалуй, поболе двух саженей. Встречавший их гридень опередил, бегом подскочил к воротам, застучал в правую створку рукоятью плети. Та открылась почти что сразу.
Открывал ворота тоже воин из сотни Дарко. Сам сотник сбежал с высокого теремного крыльца, когда Ратислав и его сопровождающие уже спешились и привязывали коней к коновязи, возле которой стояло с полтора десятка лошадей, благо место позволяло. И вообще двор, в который они въехали, оказался весьма обширен. Видно, непрост был его владелец.
Скорым шагом приблизившись и отдав легкий поклон, Дарко жестом гостеприимного хозяина указал воеводе на крыльцо, сказал:
– Располагайся, боярин. Место тебе и княжичу приготовлено. Да и остальным хватит, хоромы просторные.
– Чей двор? – направляясь к входу и впрямь немаленького терема с высокой подклетью и верхним жильем, с пристроенным гульбищем, спросил Ратислав.
– Гость муромский, – ответил сотник. – Как понял, что на засеках татар не удержим, отъехал восвояси со всеми домочадцами. Оставил только троих дворовых, чтоб за хозяйством приглядывали. Так что, считай, вся усадьба в нашей воле.
– То ладно, – кивнул Ратьша. – Следи только, чтоб вои чего не порушили, не пожгли. Чтоб хозяин, вернувшись, обиду не предъявил.
Сказал и подумал: «Будет ли куда возвращаться хозяину, а тем паче будет ли кому обиду предъявлять?..»
О том же, видно, подумал и Дарко, но вслух ничего не сказал. Да и то, воев должно в любом разе держать в строгой узде, вернется хозяин аль нет.
– Лошадей остальных где поставили? – спросил еще. – Кроме этих, – мотнул головой в сторону коновязи.
– На конюшне, в скотьем дворе. Места всем хватило: скотины нет, только птица. А эти на скорый случай: мало ли гонцов послать или еще чего.
– Хорошо, – еще раз кивнул Ратислав.
По высокому крыльцу зашли в терем. В нижнем жилье расположились вои Дарковой сотни. Было здесь душновато, но зато тепло. Кто-то возился со скинутой с себя сброей, кто-то негромко беседовал, но большинство воев спали: умаялись за столько-то дней в холодной зимней степи. Кому повезло, улегся на лавках, кто не успел, лежали вповалку на полу, застеленном кусками войлока и овчинами. Эти брони не снимали, только шлемы с подшлемниками и сапоги. В жилье стоял густой запах мужского пота и портянок.
– Нам наверх, – показал на лестницу у дальней стены Дарко.
Поскрипывая ступенями, поднялись в горницу. Размерами она была заметно поменьше нижнего жилья, и было тут попрохладнее, но зато и дышалось легче – не витали запахи многолюдства. Горница была разгорожена на четыре части дощатыми перегородками. Лестничный закут освещался дорогим, из узорчатой бронзы, масляным светочем. И впрямь богато жил муромский гость.
– Вот здесь я для тебя отвел место, воевода, – показал Дарко на самую правую дверцу, темнеющую черным проемом. – Там и ложе имеется, и столик поснедать, так, чтоб не беспокоили.
Затем сотник показал на дверцу слева.
– Там место для тебя, княжич, и твоих дружек. Ложе одно, но широкое; коль будет твоя воля, и им хватит места с тобою улечься. А нет, так и на полу поспят, места хватит на лежаках, с той же кровати скинутых.
– Разберемся, – с забавной солидностью кивнул Андрей. – И не дружки со мной, а меченоши.
– Прости, княжич, – глубоко поклонился Дарко. И Ратиславу показалось, что сотник за поклоном спрятал улыбку.
– Хан Гунчак тож в отдельных хороминах, – указал Дарко на следующую дверь и на этот раз улыбку не прятал. – А я с десятниками разместился вот здесь, рядом с тобой, воевода… – Он показал на дверку рядом с Ратьшиной каморкой.
– Нам с Сенькой куда, боярин? – спросил Первуша.
– Со мной поселитесь, – коротко ответил Ратислав. – Дарко, лежаки на пол им устрой.
– Сделаю, воевода, – кивнул сотник. – Кстати, есть кто хочет?
Есть никто не пожелал: не больно давно из-за стола.
– Ладно, обустраивайтесь пока что, – приказал Ратьша, – а потом на стену пойдем. Давненько на татар не смотрели, чего они там поделывают.
Первуша отправил Семена вниз с сотником за лежаками. Сам занес в каморку, определенную им для жительства, объемистый мешок с вещами Ратислава, собранными в его комнатке в княжьем тереме. Ратьша последовал за ним.
В каморке стояла темень. Он пошарил рукой и в обычном месте нащупал с десяток восковых свечек. Богат, богат гость! Взял одну, вышел снова на лестничный закут, снял с подвески горящий светоч, подпалил от него фитиль свечи. Потом вернул светоч на место. Загораживая разгорающийся огонек ладонью, вернулся в каморку, уселся за небольшой столик на лавку, стоящую подле, поставил свечу в подсвечник на столе.
Первуша возился в углу, раскладывая из мешка Ратьшины вещи. Потом ввалился Семен, несущий два лежака, набитые соломой, стал укладывать их возле ложа. Ложа узкого, только на одного.
Ратислав смотрел на них, уперев подбородок в сложенные на столе руки, и думал о Евпраксии, переживая каждый миг их встречи, каждое слово, сказанное им и ею, ее чудесный лик, запах волос…
