Роберт Крайтон - Тайна Санта-Виттории
Восемь человек, восемь человек в зеленой с золотом форме, восемь хороших музыкантов — самые отъявленные воры и самые храбрые стражники во всей Италии, пять воров и три стражника, одна флейта-пикколо, один тромбон, один кларнет, две трубы, цимбалы и барабан, которому будет вторить наш Капоферро, ну и, конечно, дирижер маэстро Стомпинетти, Кремень Сан-Марко, проведший два года в Кливленде, штат Огайо, и отлично знающий что к чему.
Бомболини приветствовал их прибытие в город Санта-Витторию.
— Я слышал, что тебя сделали мэром, но поверить никак не мог, — сказал Стомпинетти.
— И какой мэр — лучшего не было за всю историю нашего города, — сказал Пьетро Пьетросанто.
— Ну что ж, мне еще и не такое доводилось слышать, — сказал Кремень. — Так ты теперь, значит, мэр. Да благословит бог мэра, да благословит бог ваш народ, и да благословит бог ваше вино! — Голос у него был громкий, такой же громкий, как тромбон, на котором он играл.
С колокольни спустился падре Полента в окружении стариков в черных костюмах; они держали над головой священника полотняный балдахин, предназначенный защищать от солнца или возможной непогоды серебряный потир с облатками, которые — частица тела господня. В праздник урожая все причащаются, даже если душа у человека так же черна, как его сюртук, и так же запятнана, как одежда тех, кто работает в давильне. Через несколько минут священнику предстояло начать Виноградную мессу.
Народ только было собрался переступить порог храма святой Марии, как из дома Констанции донеслись слова команды на немецком языке, а через секунду, шагая попарно, на площади появились немцы. Капитан фон Прум скомандовал еще раз, и они направились к церкви.
Немцы были в парадной форме, которую они надели впервые после расправы над каменщиком. Их широкие черные кожаные ремни и сапоги были начищены до блеска, металлические пряжки с выштампованным на них «Gott mit Uns» * сверкали. Винтовки с примкнутыми штыками они держали «на плечо», на боку у них висели тесаки в ножнах, на головах были стальные каски. Один только Витторини мог бы сравниться с ними. Они шли парадным шагом, так называемым «гусиным», — остановка, человек замирает в неподвижности и потом с грохотом опускает кованый сапог на камни мостовой. Капоферро подхватил ритм — бррм-бэнг, брррмммм-бэнг, а флейта-пикколо затянула плач по умершим. Немцы производили внушительное впечатление. У входа в церковь Витторини отдал им честь, а Бомболини приветствовал их как почетных гостей праздника.
— Как представитель германского народа и германской нации заявляю вам, что мы польщены этой честью, — сказал капитан фон Прум.
— Ничего, парни из Сопротивления еще поймают этого Бомболини, — заметил Стомпинетти. — Ну что это за итальянец! Уж пусть бы лучше вышел на площадь и поцеловал себя в зад!
— Обожди, — сказали ему те, кто стоял ближе. — Не спеши. Он знает, что делает.
Месса продолжалась недолго. Полента никогда не был сторонником долгих богослужений. Он считал, что если господь захочет спуститься с небес и благословить виноград и вино, то он это сделает независимо от того, сколько времени люди простоят на коленях — час или десять минут. В результате месса окончилась через четверть часа.
* «С нами бог» (нем.).
Выходя из храма святой Марии, все увидели статую, которая стояла на большой открытой повозке, увешанная гроздьями черного и белого винограда, увитая лозами, одетая тысячью виноградных листьев, слегка шелестевших под утренним ветерком. А скоро, надеялся падре Полента, ее увесят еще и лирами и, может, даже долларами и чеками Американского банка.
— Это символ нашего урожая, — сказал Бомболини фон Пруму.
— Мы склоняем перед ним голову, — заметил немец на паперти был установлен на двух винных бочка: большой гроб из черного дерева.
— Вот первая из наших традиций, — сказал мэр. В этом гробу лежит тело старого года. Мы уничтожаем старый год, чтобы мог родиться новый и начать свою жизнь.
— Очень красиво, — сказал фон Прум. — Очень символично.
— Не соблаговолите ли вы и ваши люди постоять в почетном карауле?
— Сочтем за честь.
Никакая это была не древняя традиция. Священник, служивший здесь до Поленты, видел такой обряд в другом городе и заимствовал его. Из церкви тянут проволоку. Она спускается вниз по ступеням паперти и через отверстие уходит в гроб. По причинам, объяснения которых мы уже не помним, белую голубку привязывают к этой проволоке и сажают в гроб. В положенное время, по сигналу, птица вылетает из проделанного в гробу отверстия, тянет за собой другую проволочку, привязанную к взрывчатке, и та взрывается, расщепляя гроб на куски.
Немцы заняли места по бокам гроба: солдаты — по трое с каждой стороны, фон Прум и ефрейтор с фельдфебелем — впереди.
— Старик скончался, — объявил Полента с порога церкви. — Новый год, — возвестил он (и голубка выпорхнула, потянув за собой проволоку, привязанную к ее малиновой лапке), — родился!..
Последние слова священник обычно резко выкрикивает, и порой голубка вторит ему, но на этот раз она молчала. А взрыв был такой же громкий и сокрушительный, как всегда. Куски гроба взметнулись высоко в воздух и разлетелись по всей площади. При этом повалил такой густой дым, что с середины площади уже не видно было храма. Когда дым наконец рассеялся, мы обнаружили, что немцы — все девять немцев — лежат плашмя на камнях среди воловьего навоза; двое или трое из них, должно быть лучше натренированные, мгновенно вскочили на одно колено и, схватив винтовки, прицелились в народ. Тут площадь огласило громовое, оглушительное «ура» — это означало, что festa * началась.
Какие-то люди подбежали к солдатам, чтобы помочь им подняться, и принялись счищать с них навоз и вар, впрочем безуспешно. Бомболини сказал что-то капитану, тот улыбнулся и похлопал его по спине, но из-за грохота, стоявшего в ушах, никто не слышал, что он сказал.
В центре площади, у фонтана, за ночь соорудили помост; на нем стояла первая из бочек с вином, а у бочки стоял Старая Лоза. Вид у него был такой же, как всегда — точно его сейчас приговорят к смерти и он сквозь помост провалится прямо в преисподнюю. Падре Полента прочел молитву. И тогда девочка в белом платье, какое надевают к первому причастию, взяла медную мерку, отвернула кран у бочки и стала наполнять мерку вином, а когда та наполнилась, протянула ее Старой Лозе. В такую минуту в Санта-Виттории все смолкает. Даже животные, которые, как и мы, живут этим вином, словно понимают, что происходит, и не издают ни звука. Старая Лоза взял мерку и стал переливать из нее молодое вино в большой хрустальный бокал, потом высоко поднял его над головой, подобно тому как священник поднимает потир, приступая к причастию, и повернулся на все четыре стороны.
— Vino nero, — возвестил Старая Лоза. — Черное вино, хорошее.
Толпа взревела, но не очень громко. Оно, конечно, хорошо, что вино черное, но это еще далеко не все.
Затем Старая Лоза поднес бокал к губам, и толпа подалась вперед, потому что люди хотели не только увидеть, но и услышать, как вино прополощет ему рот, как он поцелует его губами и языком, а потом выплюнет, — толпа подалась вперед и застыла.
* Празднество (итал.).
И тут все поняли, что вино хорошее. Это было видно по красному лицу Старой Лозы. Теперь важно было узнать, насколько оно хорошее.
— Frizzantino! — крикнул старик.
Вот тут толпа взревела по-настоящему — почти так же громко, как в тот день, когда народ приветствовал Бомболини!
— Живое вино! — возвестил Старая Лоза. — Так и пляшет. — Он отхлебнул еще и на этот раз проглотил. — Терпкое.
— Дай нам, дай нам! — кричали люди.
Множество рук потянулось к бокалу с вином, но Старая Лоза не выпускал его.
— Свежее, как воздух! — выкрикнул он. — А глотнешь — точно солнце взошло на небе. — Никогда еще Старая Лоза не говорил так о вине. Он сообщил народу, что вино густое и в то же время легкое, что оно ароматное, но не слишком сладкое, а букет у него такой, что ума лишиться можно.
— Хорошее вино, — сказал он. Это был первый из желанных отзывов.
— Отличное вино.
Крики одобрения зазвучали громче. Все ждали, наградит ли он вино третьей, самой высшей похвалой, которую дают в редчайших случаях.
— Слишком хорошее для простых смертных, — сказал Старая Лоза. И высоко поднял бокал, как бы в честь богов, с которыми он один был на короткой ноге. — Мы с вами получили такое вино, какое только святым пить впору.
На площади стояла тишина — все молчали, охваченные священным трепетом, ибо такие слова не требуют возгласов одобрения.
По традиции старший член каждой семьи выступает вперед с меркой, ее наполняют из бочки, и вино несут домой. Там его пригубят, распробуют, а потом разопьют все вместе — и старые и малые. Когда все семьи получат свое вино, духовой оркестр Сан-Марко разражается веселой песней, которую поют в горах к югу от здешних мест; это значит, что время немого поклонения вину прошло, и площадь снова заполняется гулом.
