Валерий Кормилицын - Держава (том третий)
Конские копыта глухо стучали по мостовой. Литые колёса раскидывали по сторонам мартовскую снежную жижу. По тротуару, обгоняя друг друга, спешили по делам мелкие чиновники, приказчики, торговцы, конторские служащие. На углу улиц стояли рассыльные. С воплями, наперегонки, летели мальчишки–газетчики, озоруя и громко выкрикивая названия газет.
Петербург жил обыденной своей повседневной жизнью.
«Большинство из прохожих даже не знает, что сегодня состоится заупокойная литургия и отпевание видного в стране человека. Неизвестно почему, «Правительственный вестник» не напечатал сообщение о погребении. Обошёлся некрологом. Вот так проходит слава земная», — вышел из пролётки у ворот монастыря, удивившись малому скоплению народа.
Служили три митрополита. Правоведы несли дежурство у гроба.
Максим Акимович тихо поздоровался с новым обер–прокурором Синода Извольским и склонил голову перед гробом, услышав за спиной: «Ангел–хранитель трона. Скромный, неподкупный и некорыстолюбивый».
Вечером позвонил брат и радостно зарокотал:
— Наконец–то сыграл в ящик этот хорёк, обучившийся диалектике…
Кладя на рычаг трубку, услышал: «Мракобес и реакционер».
«Вот именно ты и есть тот самый хорёк, — рассвирепел Рубанов–старший. — Продал имение, оставив сыновей без поместья и собственности. Зато теперь будет смело ратовать за раздачу дворянской земли крестьянам».
Аким, наслаждаясь солнечным днём, катил на авто по Невскому, а сидящая рядом Ольга вслух читала названия синематографов:
— «Аквариум», «Ампир», «Аполло», «Кристалл». Ну давай же остановимся у любого и поглядим картину. Или ты просто хочешь покататься?
— Молчи женщина. Вот ещё иллюзионы: «Тиволи», «Палас», «Пикадилли», — выбрал, наконец, иллюзион, или, по версии Ольги — синематограф, и остановил авто рядом с кондитерской. — Чего мадам желает: хлеба или зрелищ?
— Прежде «зрелищ», а затем и «хлеба», — рассудительно ответила та.
— Резонно! — вслух прочёл рекламный плакат над входом: — Иллюзион. Чудо двадцатого века. Живая фотография.
Поручив за рубль стоящему у кондитерской рассыльному приглядывать за мотором, направились любоваться живой фотографией.
Сели, касаясь друг друга плечами, и замерли, вперив взгляд в засветившийся экран. Рядом с Акимом расположился погрешить любопытный лохматый дьякон. Со стороны Ольги вольготно расселась семья во главе с тощим помещиком.
Тапёр грянул «Варяг», несмотря на то, что собравшиеся увидели после изображения петуха и надписи: «Производство братьев Пате», вокзальный перрон и господ в котелках и с тросточками, под ручку с дамами в длинных платьях. Вдали чадил паровоз, а вскоре в зале все ахнули и Ольга, делая вид, что до смерти напугалась, прижалась к Акиму — прямо на зрителей летел, вовсю дымя трубой, локомотив, таща за собой длинный пассажирский состав.
Помещица истерично завизжала, вызвав в зале хохот. Затем все увидели волны и плывущие по морю, дымящие как давешний паровоз, корабли. Насладившись «зрелищем», пошли наслаждаться «хлебом», роль коего исполнил кремовый бисквит с душистым какао.
Оглядев хорошенькую мамзельку, Аким заказал несколько бисквитов на вынос.
Мамзелька, кругля губки, словно готовясь к поцелую, перевязала коробочку шёлковой лентой, и, глянув на красавца–офицера, добавила несколько витков разноцветного шнура, продев в узелок, чтоб удобнее было нести, маленькую палочку.
— Как она на тебя пялилась, эта губастая торговка. Чуть с какао не съела, — когда садились в авто, произнесла Ольга. — Да и ты — хорош гусь…
— Гуси остались в Дудергофе и были съедены на Рождество под водочку, а не какао. Ты такую судьбу предрекаешь мне? — увидел знакомую фигуру в жандармской форме. — Извини, по–моему, мой однокашник по училищу, — ступил на тротуар. — Банников, ты ли это? Или воскрес граф Бенкендорф? Что за маскарад? — пожал протянутую руку.
— Рубанов, дружище, как рад тебя видеть, — тряс его руку Банников. — Знаешь, утомили заштатные стоянки на окраине империи, — вежливо поклонился сидящей в авто даме. — И вот перевёлся в корпус жандармов. Не такое это, оказывается, простое дело. Требуется куча условий: потомственное дворянство, нравственный образ жизни, то есть не иметь долгов и много женщин, — хохотнул, покосившись на эффектную даму в машине. — А главное — не быть католиком и прослужить в строю не менее шести лет. Затем выдержать предварительные испытания при штабе корпуса жандармов для занесения в кандидатский список. Но всё, слава богу, позади и теперь я зачислен в охранное отделение Петербурга. Так что будем встречаться, панибратски хлопнул Акима по плечу.
— Давай обойдёмся без амикошонства. Вряд ли станем встречаться, и руки тебе больше не подам. Вообще не понимаю, как ты мог променять армию на жандармерию, — повернувшись к однокашнику спиной, полез в автомобиль.
— А что здесь понимать?! Ты служишь в Питере. Ездишь на авто с красивой дамой. Свеж, наодеколонен и в изящном мундире от папаши Норденштрема… Поглядел бы на тебя, коли служил в каком–нибудь богом забытом еврейском местечке, — выкрикнул вслед отъехавшей машине: «Руки он мне больше не подаст, сноб гвардейский», — расстроился Банников.
* * *
22 апреля, в день православной Пасхи, император Муцухито плохо спал, и ему снился океан… Но вода почему–то была чёрная и злая, а не голубая и добрая.
«Отчего это? — проснувшись, вспомнил сон. — Может, предки злятся на меня за то, что переименовал древний Эдо на Токио? Или, что до коронации в Киото провозгласил новую эру «Мэйдзи», объявив, что одна эра будет равна сроку правления императора. Сейчас идёт моя эра, — велел одевать себя. — Я ненавижу войну, но Япония одержала при мне самую великую победу. Дракон поверг Медведя. Вот от этого и почернела вода… Медведь ярится и мне следует умилостивить его.
Собрав днём Совет гэнро, состоящий из наиболее влиятельных людей государства, микадо произнёс:
— Никогда ещё мы не награждали европейцев нашими орденами… Особенно недавних недругов — русских. Но пришло время изменить эту традицию. Я вспомнил российский крейсер «Варяг», — сурово оглядел внимательно слушающих его гэнро. — Корабль действовал в строгом соответствии с канонами самурайской чести. Один, «Корейца» в расчёт можно не брать, сражался с целой эскадрой Уриу. И наш адмирал не сумел его уничтожить. Доблестный враг, нанеся нашему флоту тяжёлые потери, ушёл израненным, но непобеждённым. Непобеждённым! — воскликнул микадо. — И на глазах у многократно превосходящего противника, с чисто самурайским к нему презрением, совершил священный обряд харакири — гибну, но не сдаюсь… Был потоплен командой. Если бы русский крейсер затонул в бою, это было бы нашей победой… А вот его самоубийство привело к тому, что победы в том бою мы не одержали. Капитан Руднев морально победил адмирала Уриу, а значит и всех нас… Потому, данною Мне Богом властью, награждаю его высшим японским орденом Восходящего солнца. Награда эта — знак признания героизма русских моряков. Знак признания подвига крейсера «Варяг». И пусть наш флот и армия знают: лучше храбро погибнуть, чем трусливо сдаться…
После принятого решения император Муцухито стал спать спокойно. Чёрные воды океана больше ему не снились.
Всеволод Фёдорович Руднев орден принял, но никогда не надевал.
Новосильцевы давали в своём московском доме пасхальный бал.
Особенно готовилась к нему получившая приглашение для всей семьи Зинаида Александровна. Годовой траур по брату закончился, и боль немного притупилась: «Главное, Наташенька развеется, — порадовалась за племянницу. — И этот бурбон, любезный супруг мой, Дмитрий Николаевич, — мысленно съязвила она, — совсем со своей службой про жену забыл, — с помощью прислуги примерила шикарное бальное платье. — Это тебе не кофта на ватине, — осудила какую–то барышню, глядя на отражение в зеркале. — Госпожа Ламанова постаралась на славу, — любовалась жёлто–оранжевым платьем тонкого бархата. И как украшает подол широкий кружевной волан, соединённый с тканью платья в виде языков морской пены на фоне золотого песка. Не забыть эту фразу, коей научила меня госпожа Ламанова, когда подойдёт хроникёр журнала «Вестник моды». А то напишет, пентюх неграмотный, всякую ерунду про кофту на ватине… Тьфу! Что она ко мне привязалась? С этим полковником Кусковым с ума сойти можно. Хорошо ещё, если после бала… Одних пенсне на него не напасёшься. Вечно роняет и наступает, — несколько сменила тему. Вот красавицы–супруги и не видит… На Москву обрушилась вторая волна Танго, — покружилась перед зеркалом и упала в кресло. — Но это не для моих лет, — вздохнула она. — Пусть уж Натали танцует, — позавидовала племяннице. — Всем домом с трудом уговорили Веру Алексеевну отпускать её с Глебом в «Клуб Аргентинского Танго», дабы брать уроки танца. Приходит оттуда румяная и довольная. Значит нравится… Или, как говорит эта мымра в кофте на ватине — нДравится… Прости господи… Как же… Во–первых, с офицером без матушки общается, во–вторых, по её словам, обучение ведёт ученик известного французского хореографа и композитора Камиля де Риналя. Сроду о таком маэстро не слышала».
