Валентин Гнатюк - Святослав. Хазария
– Вот мы и нагрянем перед рассветом, пока они снедать без нас не начали, – кивнул лысеющей головою Притыка.
– Пойдём с трёх сторон, – решил Святослав, – прочешем стан, а кто особо обороняться начнёт, того в коло Перуново и уничтожать до единого, остальных разметать, разнести, чтоб неповадно было за Волгу зариться и против нас чего-то замышлять. Сколько до их дозоров?
– Не больше гона, княже, – ответил Хорь.
– Тогда дружине готовиться, через два часа выступаем, – кратко повелел князь.
По-осеннему холодное раннее утро ещё было сырым и серым, когда, сметая на скаку дремлющие сторожевые посты, обрушились на лагерь булгарского войска сразу с нескольких сторон прокалённые греческим огнём и хазарским булатом Святославовы тьмы. Вскакивали полусонные булгары, не понимая, откуда вдруг взялся у них в тылу грозный Русский Пардус, только вчера ушедший на их глазах в свой Киев. Кто-то пытался защищаться, кто-то думал только о том, как спастись от этого грозного и беспощадного дэва. Русы с ходу крушили шатры, копьями и клинками настигали тех, кто выскакивал, хватая мечи. Когда же разбуженные звоном булата, криками людей и храпом коней булангарские вои строились в боевые порядки или успевали оседлать коней, то прорубающиеся через их лагерь русы тут же брали такие полки в Перуново коло и безжалостно уничтожали. Железным гребнем прошли по вражескому стану русы, разметали, рассеяли, порубили булгар. Спаслись только те, кто успел вместе с утренним туманом уползти, убежать, уплыть от страшного места по Идель-реке или просочиться в сером сумраке в спасительную степь.
Уцелевшие булгары в страхе бежали к Каме-реке, называемой ими Агидель, и рекли всем, что это не русский князь, а ужасный дэв, потому как не под силу человеку перенести целое войско по воздуху, а потом обрушить его сверху прямо на спящий стан, и что лучше того дэва не трогать.
И было среди булгар великое смятение. Сам булгарский князь опечалился и велел своим жрецам молиться за отвращение русской беды от Булгарии. А затем, поразмыслив, выслал дары.
Святослав, собрав темников, вёл с ними совет.
– Что скажете, друзья мои верные, как быть с Булгарией?
Отозвался старый Издеба:
– Не с руки, я думаю, сейчас начинать великий поход против булгар. Наступают Овсени, начинают разверзаться Сварожии хляби. Чаще приходится идти шагом, а вскачь по грязи – всё труднее.
– Кони уморены, – поддержал Притыка, – раненых много, войско ослаблено. Нужен отдых и пополнение.
– В подзимье воевать не с руки! – согласились другие темники.
Святослав покрутил длинный ус.
– Что ж, придётся отложить поход до весны. А после Яра вернёмся на Оку и Волгу! Сейчас мы их припугнули, должны тихо себя вести.
Принял князь дары от булгарских посланников и рёк им, что принимает мир.
И дал приказ возвращаться домой.
Весело затрубили рога, дружина взлетела в сёдла и пошла к солнечному закату.
А на Переволоцкой земле осталась Ейская тьма, чтоб следить за булгарами и обо всём докладывать Киеву.
Глава 4
Перевозчик
Чудная пора Овсеней щедрым духом плодов Земли-Матери и светлым ликом Даждьбожьего дня растеклась по мирным улицам Киев-града. Облачившись в расшитые одежды, кияне шли на Торжище людей поглядеть, себя показать, новости последние узнать, обновку к празднику справить, боянов послушать, встретиться да перемолвиться словом с друзьями.
Гарольд с дружиной, само собой, блюдя в граде порядок, также выехал на Торжище. Кияне, наслышанные про то, что он снова вернулся из христианской в славянскую веру, приветствовали начальника, величая его ласково – Гораздушкой, – и относились к нему с почтением. Гости новгородские и киевские здравия желали, добра всякого и от щедрого сердца подносили дармовые подарки. Гарольд был рад, что обрёл наконец душевный покой, и сам с людом киевским да купцами обходился незлобиво и ласково.
Среди многочисленных гостей по Торжищу ходили два грека, ничем от прочих византийских гостей неотличимые, только чёрные очи их были пронзительны, а взоры, обращаемые на людей, – внимательны. Словно боялись они проглядеть товар необходимый, а праздничная суета их вовсе не волновала. Только высматривали византийцы не товар редкий, а нечто совсем иное. Так бродили они средь праздного люда, сосредоточенные и молчаливые, довольно долгое время. Наконец один толкнул другого в бок и указал очами на старого мужа в рваной одежде, который жадно глядел, как три купца неподалёку пили тёмное греческое вино, наливая его из кувшина и закусывая жаренным на вертеле мясом куропатки. Второй грек согласно кивнул и, подойдя к оборванцу, тихо спросил с лёгким греческим выговором:
– Великую жажду имеешь, друг?
Тот испуганно вздрогнул от неожиданности, но, увидев на лице грека добродушие, тоже заулыбался, вначале растерянно, затем услужливо. Наконец, низко поклонившись незнакомцам, велеречиво произнёс, видно, давно заученные слова:
– Ежели бы любезные гости по доброте христианской попотчевали своего страждущего собрата по вере, несчастного робича, парой глотков греческого вина, то в благодарность сослужил бы он для добрых купцов любую службу, какую только потребуется…
– Ты что же, крещёный? – с некоторым сомнением спросил грек.
– А то! Сам отец Алексис меня в веру христианскую обратил! – При этих словах робич с гордостью выпятил тощую грудь и, сунув морщинистую ладонь за пазуху, извлек чёрный шёлковый шнурок. – Вот, от него, самого преподобного, подарок был, да! Серебряный нательный крест. На этом самом шнурке висел!
– А где же крест? – спросил грек.
Оборванец притворно застыдился:
– Потерялся, чтоб он неладен был, так жалко! А крест был, это точно, у кого хошь спросите! Я ж не так себе, перевозчик был первый на Непре, меня в прежние времена всяк купец знал, да я…
– Пойдём с нами, – прервал разговорчивого оборванца грек.
Оба купца пошли вперёд, а любитель вина поспешил за ними.
Вскоре они подошли к греческому торговому дому.
– Этот с нами, – кивнул старший византиец охраннику у входа, и они проследовали дальше под навес.
Кликнув прислужника, греки что-то сказали ему. Тот быстро принёс кувшин вина, медную чару и глиняную миску с мясом. Налив полную чару, старший грек поставил её перед стариком:
– Пей!
Потом пододвинул мясо:
– Ешь!
Жадно выпив одну за другой три чары красного как кровь вина и съев кусок жирного варёного мяса, перевозчик быстро разомлел, широко заулыбался щербатым ртом и снова завёл длинную речь про прежние времена, когда был он не бражником, а нужным всем человеком.
– То нынче меня Бахусом кличут, а меня ведь Ладзимиром матушка назвала. И все так величали, когда перевозчиком был. Да-а. Мы ведь из борусов… Такой дом у меня был, заглядение! С резными коньками и петухами! Всё половодье давешнее забрало – и дом, и жёнку, и двоих сыновей… – Перевозчик сглотнул, на очах блеснула влага. – Оттого и пью, что горе у меня великое, не понять вам! – махнул он дланью, утирая слезу. Потом шмыгнул носом, утёрся рукавом, вдруг, что-то вспомнив, выпятил грудь и гордо изрёк: – Да вы что думаете, коль Ладзимир бражник, так и человек пропащий? Не-е-а! – помахал он пальцем. – Внук-то мой в княжеской дружине служит, да не просто воем или каким там тысяцким – темник он! Сам князь с моим внучком совет держит, эге, а вы как думали!
При этих словах византийские гости переглянулись и заговорили меж собой по-гречески.
– Захмелел старый, заврался, говорил бы уже сразу, что его внук – сам князь Киевский, – ухмыльнулся один.
– А если и впрямь кто-то из его родичей князю служит? – заосторожничал второй.
– Даже если старик не совсем врёт, после того, как дело сделает, мы и внучка «прихватить» сможем, – ответил, чуть подумав, старший грек. – Так, говоришь, сам отец Алексис тебя крестил? – обратился он к бражнику по-славянски, многозначительно взглянув на второго.
– Угу! – подтвердил муж, снова наливая себе чару. – Отец Алексис мне имя новое дал, этот… как его… Христодул, вот! А ещё отец Алексис дал мне пенязь, за который я угостился на славу! – Старик прикрыл очи, блаженно улыбаясь.
– Так мы больше заплатить можем. Бери вино и еду, пойдём!
Греки провели уже захмелевшего перевозчика через коридор и какие-то заваленные товарами каморы в небольшую комнату с крохотным оконцем под самым потолком. Тут было тихо и сумрачно, словно в землянке огнищанина, даже сыростью попахивало.
– Есть у нас к тебе дело, – начал старший из греков. – Сослужишь верно, будешь иметь новые ризы, да что там ризы! Говоришь, дом хороший имел? Сможешь построить себе новый дом на Почайне, не чета прежнему, да ещё и отроков завести. А вина и брашен хватит тебе до самой смерти!
Перевозчик, согласно кивая, всё пил и уже заплетающимся языком хвалил своих добродетелей. Но в голове сквозь хмельное марево начало пробиваться подозрение: с чего вдруг стали такими щедрыми и заботливыми хитрые греки, за что обещают столько добра? Старик хорошо знал повадки византийцев, сколько их товару, да и самих купцов перевозил на широкой своей ладье через Непру…
