Облака на коне - Всеволод Шахов
– Что–то Крестов не возвращается, – Оппман поглядывал в сторону шахты в оболочке, – может, действительно, клапаны? Посмотрел на манометр – стрелка отклонилась правее.
– Так, ребята! – Оппман кивнул бортмеханикам, – Полезайте в шахту. Передадите Лёне, буду выпускать давление тягой, пусть наблюдает!
Платонов и Сидоров скрылись в вертикальной трубе.
Оппман положил руку на рукоятку рычага управления клапанами.
Из шахты, по цепочке голосовой передачи, донеслось: – Готов наблюдать!
Оппман перевёл рычаг до середины и остановился.
Из шахты ответа не последовало. Оппман вывел рычаг на упор. Стрелка манометра немного отклонилась влево.
Из шахты донеслось:
– Едва свист газа слышится, второй клапан вообще не открывается!
– Плохо дело! – Оппман посмотрел на Василевского. Корабль, только выведенный на двухсотметровую высоту, снова подбросило. В этот раз с полными оборотами двигателя.
– Газ на солнце быстро расширяется, да еще в высоту задёргивает… – Оппман мучительно искал решение.
Резкий хлопок оглушил.
Оппман дёрнулся. Василевский ладонями попытался успеть прикрыть уши, но осознал безрезультатность этого действия, снова стиснул штурвал. Вывел рули на максимальный угол, пытаясь удержать минимальный дифферент.
Из шахты донеслось:
– Нос порвало!
Василевский кинулся к окну, посмотрел наверх.
– Командир, носовое усиление смяло… Полощит!
Гондолу начало кренить. Из шахты вылез Жеглов. Испуганно озираясь, шагнул к части гондолы, находившейся выше.
Оппман подбежал к рычагу сброса водяного балласта. Отчаянно дёрнул. Заслонка с шумом открылась. Посмотрел на высотомер. Высота уменьшалась.
– Парашю… – Оппман вытянул руку в сторону дальнего угла гондолы.
Василевский подбежал к ящику с парашютами. Остервенело стал выдёргивать мешки из ящика.
– Надевайте, может успеем! – Оппман подбежал к пульту управления моторами. Отключил. Гул моторов постепенно стих.
– Командир, надевайте парашют! Те, кто в шахте, уже не успеют, пусть там остаются, на подушках баллонов может… – Василевский подтащил парашют к Оппману.
– Высота пятьдесят метров! Прыгай! – Оппман подталкивал к люку гондолы Жеглова. Василевский прыгнул сам.
Оппман посмотрел вниз, поставил ногу на ребро люка… замер… руки судорожно сжали поручень.
Дирижабль отвесно падал. Земля стремительно приближалась.
Не успеть!
Оппман не выдержал – зажмурился.
19
Борис про себя повторял слова, час назад зачитанные ему в кабинете следователя, спокойным обыденным голосом делопроизводителя. Мнение прокурора: «В отношении Катанского и Гарфа дело прекратить за отсутствием улик для обвинения и из–под стражи их освободить». Вот так. Как будто и не было трёхлетнего издевательства.
Борис подошёл к железной двери и протянул пропуск охраннику. Лязгнули затворы и Борис заставил себя ступать более решительно, тем более, что увидел в конце коридора окно без решёток, через которое скользил солнечный луч. Борис ускорил шаг, словно опасаясь, что не успеет выскочить из заточения. Или, может, увидев его нерешительность, кто–то подумает, что не очень–то и хочет этот человек покидать суровое заведения. Осталось пройти метров пять небольшого расширения с деревянными стульями вдоль стен – и он на улице. Но перед дверью увидел женщину, казалось, поджидающую именно его. Луч солнца ударил в глаза, отчего пришлось их напрячь: – Уж не Вера ли пришла встретить? Нет, как она могла узнать? Следователь сказал, что прокурор только что вынес решение и приказано освободить немедленно.
Женщина поднялась со стула. И Борис узнал… мать Харабковского… да, когда–то доводилось бывать у них дома… Борис, находясь в следственном изоляторе, пытался узнать, слышал ли кто–нибудь о Харабковском, но никто не знал. Хотя ведь все следователи строили обвинения на показаниях Харабковского.
– Не знаю, зачем, но хотелось посмотреть на вас. Мне сказали, сейчас выйдет… – женщина держала в руках бумагу, – сказали, что вы интересовались, где мой сын… Вот где! Два года запросы делала, всё не отвечали, а сегодня сказали – есть информация. Вашу фамилию упомянули. Я помню вы с моим сыном вместе работали… – Женщина устало протянула Борису серо–жёлтый лист бумаги.
На официальном бланке запроса, в самом низу, значилось: «В/колл В суда 17/9–38 к ВМН». Борис похолодел. Высшая Мера Наказания. Далее страшная фраза – «Приговор привед. в исполнен.» и фиолетового цвета факсимиле – штамп. Как всё быстро – времени нет выписывать буквы. Сокращения…сокращения… сокращения жизни человека.
В голове у Бориса стремительно носились мысли. А ведь Ваську Рютина в это же время к ВМН приговорили. Только о нём многие знали. Там вроде просто. Сын от отца недалеко ушёл. Все знали: Мартемьян Рютин в открытую против Сталина выступал. Ясно было, что не жилец и его сын… поговаривали: «Странно, что сына не трогают». Тронули, и для многих не очень–то в диковинку…
Борис боялся оторвать глаза от бумаги. Всё же пересилил себя – посмотрел на женщину.
– Я всё понимаю, – она едва шевелила сухими губами, – почувствовала ещё год назад, видишь, отплакала своё, – действительно, её глаза были сухие. – Про тебя у людей спрашивала, мог ли плохое для моего сына сделать. И все говорят: «Нет!». Вот и размышляла, где ошибку совершила в воспитании? Ведь для нашей семьи, революция – дело всей жизни было. В идеалах жили, в идеалах запутались. А ты, вероятно, мимо этих всех идей прошёл?… Вот и зацепило не очень.
Борис не решался идти к выходу. Слушал… Женщина говорила и говорила… идеалы… цели… средства… доверие… Снова: средства – достижения – цели. Видимо, давно не было у неё собеседника. Наверное, многие от неё шарахались. Высказывания на грани. И даже здесь, в недрах исполнительной системы…
Наконец, она выговорилась.
– Спасибо, теперь ведь мне не с кем поговорить, – женщина спрятала страшную бумажку в карман, тронула Бориса за плечо. – Такая жизнь. Ничего, держись, парень,.. держись… Ну, ладно, ступай… а то вижу и не решаешься… выше ворот и держись!
20
– Да–да, это начальник Аэрофлота Молоков написал, – Ободзинский кивал в ответ на недоверчивые взгляды Почекина и Митягиной.
Устинович мрачно зачитывал докладную записку на имя Молотова.
«Ознакомление с состоянием работ убеждает в полном срыве решения партии и правительства по этому вопросу. Созданные на базе бывшего Дирижаблестроя самостоятельные организации… за эти годы не только не укрепились, но наоборот находились и находятся в глубоком прорыве, чему немало способствовали враги народа, пробравшиеся в руководство этими организациями (Хорьков, Путилов, Харабковский, Адамович, Куц и др.). Созданные организации не сумели решить ни одной задачи, оставшись в техническом и эксплуатационном отношении на уровне 1936 г. Затраченные по одной только производственно–технической базе 100.000.000 рублей не дали никаких ощутимых для страны результатов.
Созданное Управление воздухоплавания в системе Главного управления Гражданского воздушного флота оказалось неспособным создать перелом в вопросах эксплуатации дирижаблей, и по своему техническому состоянию не только не подвинулось вперёд, а наоборот значительно деградировало, и на сегодняшний день находится на уровне первых лет
