Владимир Андриенко - Кувыр-коллегия
— И я должен напугать её тем, что Миних пойдет и против неё и не остановиться перед кровью? — Бирон все понял. Остерман задумал вот таким способом свалить фельдмаршала.
— Вы поняли правильно, герцог. Анна должна от вас услышать, что Миних способен свергнуть её и её мужа и сам стать регентом при малолетнем императоре. Больше того она должна знать что он способен её убить! Именно этого мне и нужно. И вы согласны мне помочь?
— А почему нет, граф? Но вы исполните все, что обещали не за это?
— Слово Остермана.
— Тогда прикажите протопить сие помещение. А то здесь весьма холодно. Особенно ночами.
— Сегодня же у вас будет тепло, герцог….
Год 1740, ноябрь, 22 дня. Шлисельбург. Пьетро Мира.
Пьетро сидел в крепости совсем рядом с герцогом Бироном, но тот так и не узнал про это. И в тот же день когда Остерман посетил герцога, бывшего шута посетила Мария Дорио.
Пьетро Мира был удивлен не меньше герцога Бирона, когда увидел женщину на пороге каземата.
— Пьетро! — она бросилась на шею Мире.
Тот крепко обнял её.
— Тебя пустили ко мне? Ничего не могу понять!
— Они дали мне час. Потом я вынуждена буду покинуть тебя.
— Ты сказала они? Кто они, Мария?
— Люди Остермана. Они согласны отпустить тебя из России, но только если ты отдашь им 100 тысяч заработанные при дворе императрицы! Пьетро! У меня есть твои 12 тысяч. И мои 6 тысяч. Нам этого хватит. Отдай им деньги, что лежат в банке у Либмана. Прошу тебя!
— Отдать? — Мира засмеялся. — Это деньги, заработанные мною благодаря моему уму. Я не отдам им ни одной монеты, Мария.
— Но тогда тебя ждет каземат в Шлиссельбурге до конца твоих дней. Ты не знаешь этих русских! Им плевать на то, что ты итальянец. Да и ты подданный какого государства в Италии?
— Где я только не жил, Мария. И в Парме, и в Неаполе, и в Милане. Но слово пармского государя не слышно в Петербурге. Они даже не знают где это мелкое государство. Посол короля Неаполитанского есть в Петербурге, но какое ему дело до меня? Кто я для него? Я для всех никто. И единственное что у меня есть это деньги! И они хотят меня их лишить.
— Пьетро! — Мария заплакала. — Я не желаю, чтобы тебя убили или держали здесь. Уедем!
— Я не одам им ничего. Так что уезжай одна. Пока Арайя до тебя не добрался.
— Арайя в большой силе теперь. Он может тебе навредить. Думаешь, он тебе простит?
— А я и нуждаюсь в его прощении, Мария. Но хватит о них. У нас мало времени.
— Пьетро…
Он не дал ей больше говорить и подхватил на руки и понес к своей деревянной кровати….
Год 1740, ноябрь, 23 дня. Санкт-Петербург. Остерман и сеньор Франческо Арайя.
Андрей Иванович Остерман был человеком образованным и умным, говорил на языках разных: немецком, итальянском, французском, голландском, английском, латинском, русском. Того у него никто отнять не мог. Некогда он учился в университете Йенском, но вынужден был покинуть учение из-за дуэли.
Остерман состоял на службе русской с года 1703-го. Начал он служить еще при Петре Великом, и был отмечен государем за ум и быстро стал подниматься по лестнице служебной империи Российской. Он женился на русской женщине из знатного рода и получил от Петра титул барона, за заключение выгодного для России Ништадтского мира. Затем при Анне Ивановне был пожалован титулом графа и стал вице-канцлером.
Андрей Иванович хоть и был умен и хитер, но был жаден. Про таких говорят, что за копейку удавиться. Слухи о его жадности ходили по Москве и по Петербургу. Да и в Европе про сие знали. Деньги были слабым местом Остермана.
Сейчас он хотел заполучить деньги шута Педрилло. И был готов сделать для этого все. Мария Дорио через которую он действовал не смогла ему помочь. Шут уперся и не хотел отдавать того, что лежало в банке у Либмана. Вчера сам проклятый еврей Лейба, уже выпущенный из под ареста, нагло ухмылялся, глядя на него. Прижать его было нельзя. У него связи со всеми европейскими банками и за него просил сам посол Австрии.
Банкир заявил Остерману, что средства Пьетро Мира имеет право получить только Пьетро Мира. Ибо никаких преступлений он противу государства Российского не совершил. А что до того, что покровительствовал ему герцог Бирон, так он многим оказывал поддержку.
Остерман решил действовать через сеньора Франческо, капельмейстера придворного.
— Сеньор капельмейстер, — Остерман приветствовал сеньора Арайя. — Рад нашей встрече.
— И я рад, граф. Вы желали со мной говорить? Мне все верно передали?
— Совершенно верно, сеньор Арайя. В крепости сидит ваш враг, Пьетро Мира.
Щеки Арайя при имени его врага побледнели. Капельмейстеру было неприятно слышать имя врага.
— Я вижу, что вам неприятно говорить о сем человеке, сеньор. Но у вас есть возможность ему отомстить.
— И какая? — спросил Арайя. — Я уже донес полиции о том, что Мира и Кульковский учинили надо мной насилие.
— Но вы не сказали, что сии господа говорили ругательные слова касаемые до ея императорского высочества Анны Леопольдовны. Вы сеньор, просто пожалели сих господ. Но достойно ли то верноподданного? Вы так хорошо приняты при молодом дворе.
Арайя задумался. Ни Мира ни Кульковский ничего плохого о правительнице не сказали. Но Мира так кичился своей близостью к герцогу Бирону и так хвастал своей неуязвимостью. Он поднял на него руку, думая, что ему за сие ничего не будет. Регент всегда его защитит.
И вот его герцог в крепости. И сам он там же. Так отчего не сделать, так как советует Остерман? Пусть в тайной канцелярии узнают о плохих словах шута, даже если он их просто подумал, а не произнес.
— Вы правы, граф, — сказал он. — Я сообщу о словах шутов куда надобно. Сие оставлять без наказания нельзя.
— И сим вы только исполните свой долг верноподданного, сеньор.
Арайя более не стал слушать старика и, поклонившись, удалился….
Год 1740, ноябрь, 23 дня. Санкт-Петербург. Во дворце правительницы России.
Остерман после беседы с капельмейстером пошел к Анне Леопольдовне. Вопрос с деньгами шута он почти решил, и осталось решить главный вопрос — с фельдмаршалом Минихом.
Анна развлекалась со своими фрейлинами. Они играли в жмурки, завязав гвардейскому офицеру глаза, и заставив его их ловить.
Увидев новоиспеченного генерал-адмирала, она прекратила смеяться и скривила губки.
— Ах, это ты, Андрей Иванович! Как некстати.
Игра прекратилась, смешки замолкли. Правительница жестом всех удалила из комнаты. Она знала, Остерман не отстанет просто так.
— Прошу прощения у вашего императорского высочества за прерванную забаву. Мне очень жаль, что из-за меня на вашем прекрасном лице погасла улыбка, которая вам столь идет…
— Ах, прекрати, Андрей Иванович! Говори, зачем ты пришел. Не нужно мне комплиментов.
— Империя Российская в опасности, ваше императорское высочество. Мог ли я не прийти? Я уже много лет руковожу внешней политикой и делами иностранными. Кто знает сии дела лучше меня?
— И чем я тебе могу помочь? Миних совсем запугал меня своими коньюктурами иностранными. Он вчера надоедал мне ими больше двух часов. Я так устала. И сегодня не желаю заниматься делами государства. Я пыталась во всем разобраться. Миних сказал, что шведская угроза для нас не опасна. Он готов как во времена Петра Великого устроить им новый разгром.
— Но может ли Россия затевать новую войну? Он готовит не просто войну со Швецией. Он готовит разрыв с нашей давней союзницей Австрией. И Шведы влезли только из-за этого! Поймите, ваше высочество.
— Ах, снова эти коньюктуры, Андрей Иванович! Надоело все, — Анна Леопольдовна начала нервничать.
Остерман понял, что зашел не с того конца. И решил выложить главный свой козырь. Правительницу стоит напугать. Он напустил на себя скорбный вид и пустил слезу. Это графу удавалось блестяще.
— Ваше высочество, мною движет токмо забота о вашем благоденствии. А Миних уже почувствовал вкус власти.
Анна внимательно посмотрела на генерал-адмирала.
— И что ты сим сказать желаешь, Андрей Иванович? — спросила она.
— Сегодня он довольствуется постом первого министра и властью над армией. И как он себя ведет? Он входит как к своим холопам к принцу Антону и к вам. Он осмеливается кричать в вашем присутствии.
— Не наговаривай на фельдмаршала, Андрей Иванович. Бурхард Христофорович принес мне власть и Бирона устранил. Он не побоялся сего, и сам все сделал без слова моего! Я за то ему благодарна. А коли кричит он — так голос у него такой. Он все же фельдмаршал.
— Стало быть, ваше высочество мне не верит? Так обратитесь к свергнутому регенту. Пусть он вам скажет.
— Бирон наговорит, — усмехнулась правительница.
— Он обижен на Миниха и обижен на вас. Но правду утаивать не станет. Я недавно посещал герцога в Шлиссельбурге и имел с ним по сему поводу разговор. Миних опасен.
