Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич
— Энто хужей, князь Василий, я с тобой согласен. Надо помочь Щербатову. С одной стороны, калмыки с донца ми в сече, с другой — яицкий бунт. Он один не управится.
— Я, государь, позвал воеводу Салтыкова Петра Михайловича. Его бы надо со стрельцами послать туда.
— Позови его.
Воевода Салтыков явился в дверях, положил низкий поклон государю.
— Пётр Михайлович, аки твоё здоровьечко? — спросил Фёдор Алексеевич.
— Благодарю, государь, здоров я.
— На Яике новый Разин явилси, аки его... — Государь пощёлкал пальцами, пытаясь вспомнить имя.
— Васька Касимов, — подсказал Голицын.
— Вот, вот, Васька Касимов. Таки надо бы тебе, Пётр Михайлович, с твоим полком отправляться неотложно в Астрахань и погасить в самом зародыше сей пожар разгорающийся. Если удастси взяти Касимова, вези его сюда за караулом и в оковах.
— Да, — подал голос Голицын, — пойдёшь через Казань, захвати Мамонина со стрельцами. Они на стругах и с ворами на море станут управляться.
Тут же была составлена грамота от государя донским казакам, которую отдали Салтыкову для передачи астраханскому воеводе князю Щербатову Константину Осиповичу и которая гласила:
«Божею милостью от великого государя, царя и великого князя Фёдора Алексеевича, всея Руси самодержавца. К вам обращаюсь я, ваш государь христианский милосердный, зачем вы, прикрываясь именем нашим, творите зло инородцам-калмыкам, разоряя их селения. Пусть они другой веры, но они верны нам, государю вашему, доказавши не однажды на многих ратях эту верность. Ради спасения душ ваших я отпускаю грехи ваши, во злобе сотворённые, но заклинаю Всевышним не творить более зла инородцам, а жить с ними в дружбе и мире. Ворочайтесь к домам своим и острите сабли ваши на недругов моих, а не на слуг государевых. Злом за зло воздавать не велю. Великий государь Фёдор Алексеевич».
Январь 1678 года злился неведомо на кого. Морозы стояли такие, что трещали даже заборы, а люд прятался по натопленным домам.
Сидел дома и Андрей Алмазов, бесясь от бессильной злобы. Он никак не мог подобраться к этому чёртовому маркизу. Человек был склизкий, как угорь в воде. Правда, пришла одна мысль, но она была слишком рискованная. Надо было посоветоваться с Василием Арбелиным, но выходить на мороз не хотелось. Однако пришлось, тем более в ночь стрельцы его сотни несли караул в Кремле.
Накинув шубу и шапку, Андрей вышел на двор, впряг возок и погнал к Новодевичьему монастырю. Мороз как будто обрадовался, есть кого схватить за лицо. Лошадь бежала шибко по пустым улицам, торговля стояла, даже разбойные люди попрятались по кабакам.
Подъехав к дому Арбелина, Андрей стал стучать в ворота. Лишь с третьего раза показался хозяин дома.
— Кого Бог принёс? — послышался хриплый голос.
— То Андрей Алмазов, Василий, открой, дело есть.
Створки ворот, заскрипев, разошлись. Холоп Арбелина увёл в конюшню лошадь, а Василий с Андреем ушли в дом.
— Ну и мороз, я такого, почитай, с детства не помню, — тря щёки, произнёс Андрей. — В карауле сегодня дуба дашь.
Арбелин достал штоф с настойкой.
Андрею в этом доме всё было знакомо, он скинул шубу на лавку, присел к столу. Арбелин разлил настойку в две серебряные чарки: Выпили молча, перекрестив рот. Андрей пододвинулся ближе:
— Мысль тута одна мозг занозила. Помнишь, ты поведал, аки ты у Воротынского слышал, как маркиз тот, с князьями беседуя, помянул вскользь, што они, объеди нясь, могут Милославскому противостояти. Вота из энтого и надо сделати бучу. Тебе надо пойтить к Милославскому и поведать ему о том пире. Мол, мучит совесть, што мерзкий иноземец уговаривал бояр объединитьси противу его, князя Милославского. Воротынские, Одоевские, Приимковы-Ростовские князю не по зубам, а вота маркиза ваше го он турнёт с Руси.
Теперь Арбелин пододвинулся ближе:
— Ты думаешь, поверит?
Андрей разлил ещё по чарке.
— Князь мнительный, так и мыслит, што все ему зла желают. А когда проверит и узнает, што энтот пир был и иноземец на нём присутствовал, он поверит, ещё как поверит.
Они вновь выпили.
— Одоевский возглавляет Разбойный приказ, если до него дойдёт, меня запытают за клевету на бояр.
Андрей дёрнул головой:
— Когда тебя начнут пытать, узнают и обо мне, а лишь затем о митрополите. И штоб от митрополита отделатьси, нас просто придушат в пытошной.
Арбелин опять наполнил чарки.
— Значит, нужнова идить.
— И еслива можно, прямо сегодня. Уж больно маркиз зажилси на Руси.
Ещё в конце декабря 1677 года в Константинополь было направлено русское посольство во главе с послом стольником Афанасием Поросуковым. Ему поручалось вручить султану грамоту, извещающую о вступлении на престол Фёдор Алексеевича, третьего царя, третьей династии. В грамоте была «укоризна» султану за посылку войска к Чигирину и напоминание царя «об исконной прежней дружбе».
Посольство попыталось предпринять поездку в Стамбул через Крым, куда оно явилось в начале января, где и было взято под стражу ханом Мурад-Гиреем и протомилось в неволе две недели, пока не вернулся корабль, посланный в Стамбул к визирю. На этот корабль посольство и погрузили, всё так же под охраной янычар. Поездка вдоль болгарского берега не заняла и двух дней.
Почти двое суток посольство на берег не спускали, а затем сопроводили под охраной в дом, в котором количество тараканов могло испугать и вечного нищеброда.
Султан послов не принял. Девятнадцатого января верховный визирь Мустафа-паша в большом дворце, в мраморном зале принял посла Поросукова с полным видимым равнодушием, совершенно не обратил внимания на дары и на слова Поросукова отвечал, что если русский царь не откажется от Чигирина и Украины — войны не избежать, и карающий меч султана уже в его руках. Так ничего и не добившись, посол вернулся в отведённый ему дом.
Дальнейшее нахождение в Стамбуле было бессмысленным.
Афанасий сидел в дальних покоях дома в наползающей темноте вечера, не зажигая светильника. Он понимал: на его продвижении по службе можно поставить крест.
Неожиданно из темноты угла вышел человек, словно отделился от стены. Афанасий даже перекрестился. Человек протянул руку ладонью вперёд и произнёс:
— Я русский, нахожусь здеся при константинопольском патриархе.
Посол вгляделся в темноту: незнакомец сделал какие-то знаки в воздухе, но Афанасий ничего не понял.
— Разве, будучи послом, ты не принадлежишь к Приказу тайных дел? — тихо спросил гость.
Поросуков усмехнулся:
— Эка вспомнил, Тайного приказу почитай два года нету.
— Я Тимофей Чудовский, толмач визиря. Здеся десятый год. Твой приезд запоздал. Султан Мухамед ещё по осени решил не примирятьси с Русью. — Монах подошёл ближе. — В апреле к Дунаю начнут стягиваться войска примерно сто десять тысяч турок. Султан приказал крымскому хану собрать не менее сорока тысяч всадников. Будут вспомогательные отряды сербов, албанцев, молдаван и валахов, по десять-пятнадцать тысяч. Все вместе двухсоттысячная армия. Во главе армии султан ставит верховного визиря Мустафу-пашу. Плоты для переправы больших мортир на левый берег Дуная уже строятся, а французы-крыжаки продали Турции большое количество пороху...
Двадцатого января подданный русского посольства оставил Стамбул, увозя все данные о готовящейся турками кампании на 1678 год. В начале февраля князь Василии Голицын зачитал их думе.
Расчёт Андрея Алмазова оказался верным. Как только Арбелин поведал Милославскому свою «сказку», князь сильно занервничал и стал всё проверять. Лишь только узнав, что пир был и иноземец на нём присутствовал, во всё поверил. Так называемый маркиз Монферадский без шума был под стражей доставлен к Милославскому. При виде гордой осанки и спокойного взгляда Милославский вспылил ещё больше и одним рывком сорвал с маркиза кружевное жабо:
— Непочтительность будешь у себе во фряжских землях казать.
Маркиз оправил ворот:
— Чем я прогневил князя?
— Яки мы невинные, а хто противу меня бояр родовитых баламутил? Думаешь, не ведаю?
Маркиз был спокоен, а князь всё кричал:
— Знатные иноземцы из Европы едуть на Русь, лишь когда теряют всё у себя на родине. Ни разу не было такого, чтобы кто-то мог сразу купити себе вотчину. Значит, ты тако содеял, што даже твои огромные деньги тебе не помогли. На Руси ты встречаешьси не с кем-нибудь, а с теми боярами, чьё влияние, богатство, знатность и древность рода ни у кого не вызывают сомнений, а родственные связи идут до царствующего рода.
— Мой род не хуже.
Милославский взбесился:
— А мене плевати на твой род, хоша бы он был цесарский. Ты сегодня же покинешь пределы Руси.
