Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
— Упустили Оборотня? — усмехнулся капитан. «Так вон он, — Виллем указал на монаха.
— Он просто взял на себя обет хоронить трупы, — отмахнулся самурай. «Такие монахи обязательно прикрывают лицо — они все равно, что буракумин, неприкасаемые».
— А вот сейчас и проверим, — Виллем положил руку на эфес шпаги и стал проталкиваться через толпу.
Он увидел, как монах — неожиданно высокий для японца, широкоплечий, но гибкий, наклонившись, поправил пряжку сандалии.
Через мгновение он уже бежал. «Черт, — подумал Виллем, оглядываясь, — хоть бы одна лошадь была под рукой. Этот парень, судя по всему, меня раза в два младше, я его не догоню».
Он все-таки бросился за монахом, и, еле увертываясь от торопящейся навстречу толпы, закричал: «Держи вора!».
Торговец, что сидел на возе со свежей рыбой, расхваливая свой товар, внезапно соскочил, и, взявшись за оглобли, вывалил все под ноги бегущему человеку.
Монах поскользнулся и, проехавшись на спине, грустно сказал: «А ведь я когда-то любил угрей!»
Виллем, тяжело дыша, стоя над ним со шпагой в руках, потребовал: «А ну покажите свое лицо!»
Монах поднялся, и, счистив с рясы рыбью чешую, смотря сквозь капитана, обратился к подоспевшим самураям: «Свое лицо я открою, только находясь наедине с его светлостью даймё».
— Наверняка, наследник какого-нибудь обедневшего, но гордого рода, — зевнул один из чиновников, когда Оборотня уводили. «Они часто занимаются такими делами».
— Мне очень жаль, капитан, что вы оказались жертвой преступления, — Токугава махнул рукой, и Виллему налили подогретого саке.
— Ну, — капитан аккуратно взял изящную чашечку, — должен вам сказать, ваша светлость, такие вещи случаются везде. На южных островах меня угораздило ввязаться в какую-то стычку между племенами, оттуда и этот шрам, — Виллем показал себе на висок. «Так что могло быть и хуже».
— Мне не хочется, чтобы Эдо слыл негостеприимным городом, — буркнул даймё. «Все же я стремлюсь развивать торговлю».
— Карманники есть в любом уголке мира, ваша светлость, — Виллем рассмеялся и выпил еще.
«А Эдо — будущая столица Японии, поверьте моему слову».
— Я подготовил указ о ваших привилегиях, — вдруг сказал даймё. «Вы смелый человек, капитан, мне как раз нужны такие союзники. Возвращайтесь и привезите мне пороха, ружей, в общем, — дайме поднялся, и Виллем тут же встал, — всего, что нужно для войны».
— Вы будете воевать, ваша светлость? — осторожно поинтересовался капитан.
— Я буду объединять Японию, — коротко ответил Токугава. Виллем, слушая, как поет за окном какая-то птица, внезапно спросил: «А что этот Оборотень, ваша светлость? Кто он такой?».
— Интересный человек, — улыбнулся даймё и вышел в распахнутые перед ним, огромные, в три человеческих роста, деревянные двери.
— Так как вас зовут, еще раз? — Токугава посмотрел на стоящего перед ним человека. Тот блеснул дерзкими, голубыми, глазами и ответил:
— Оками Масато
— Волк, значит, — усмехнулся даймё.
— Волк, — подтвердил юноша. «Не старше двадцати трех-четырех, — подумал Токугава. «Но какая восхитительная наглость. И японский у него отменный — он еще Сайгё мне вздумал цитировать, мерзавец».
— Откуда вы, и сколько уже в Японии? — спросил Токугава.
— Какая разница? — легко ответил молодой человек. «Как я понимаю, меня тут похоронят, так, что не имеет значения, ваша светлость. Однако жаль, что я не увижу, как вы станете сёгуном»
— Язык свой придержите, — буркнул даймё и хлопнул в ладоши.
Невысокий, смуглый, юноша — широкоплечий, с повязкой, что прикрывала глаз, неслышно появился из-за шелковой ширмы. Изящное, черное с золотом кимоно, украшали силуэты порхающих птиц, из-за пояса виднелись два меча.
— Мне оказана честь сэппуку? — красивые губы Масато чуть улыбнулись.
— Меня зовут Датэ Масамунэ, — сказал юноша, — я будущий даймё провинции Тохоку.
— Одноглазый Дракон, да — Масато посмотрел на него — внимательно. «Это же вы убили родного брата и сами удалили себе раненый глаз?»
— Я, — согласился Датэ.
— Почему тогда «будущий»? — удивился Масато.
— Потому что ее еще надо завоевать. С вашей помощью, — Масамунэ протянул белокурому юноше руку и тот, не колеблясь, пожал ее.
— Смотрите, — вдруг сказал Масато, взглянув в окно, — вишня расцвела.
— Пойдемте, — Датэ указал на дверь, — полюбуемся садом, поговорим.
Оставшись один, Токугава задумчиво потер подбородок и пробормотал: «Только того, кто умеет ждать, можно назвать сильным. А этот, Масато, — даймё усмехнулся, — умеет, хотя и молод».
Даймё вышел на деревянную, прохладную террасу и посмотрел на вишни — розовые, нежные лепестки чуть трепетали под теплым ветром с запада.
Эпилог
Калифорния, лето 1590 года
Федосья, взяв за руку Марфушу, водила ее по мелкой, теплой воде. Девочка пошлепала смуглыми ножками, и, подняв голову, спросила: «Данилка где?».
Женщина улыбнулась — дитя начало бойко болтать, как раз той осенью, когда их каяк уже добрался до островов на восходе солнца. Арлунар вздохнув, погладил дочку по голове: «Ну, пусть уж на твоем языке говорит, а как я тебя с сыном на юг провожу — так мы с ней вернемся, и тут жить будем».
— Не опасно тебе здесь? — озабоченно спросила тогда Федосья.
— Нет, — шаман чуть улыбнулся. «Язык тут похож, но люди это не наши. Но люди хорошие, сама, же видишь».
Федосья закрыла глаза и подставила лицо солнцу — тут было совсем тепло. Берег был мелкого, белого песка, в отдалении, на холмах, поднимался сосновый лес, волны легко шумели, и она ответила, присев, поцеловав девочку в мягкую щечку: «Охотятся с отцом твоим, а мы давай ракушек соберем, хорошо?»
— Хорошо, — чуть картавя, ответил ребенок и добавил: «А потом купаться!»
— Какая ж ты красивая, — искренне сказала Федосья, когда они уже подошли к обросшим ракушками камням.
Девочка была в мать — изящная, хрупкая, с длинными, мягкими черными волосами и темными, миндалевидными глазами. Марфуша посопела носиком и вдруг сказала, подняв голову: «Ты тоже, мама!»
Оставив сплетенную из травы сетку с ракушками на берегу, женщина пощекотала дитя и сказала: «Водичка, какая хорошая, пойдем, поплещемся!»
— Вот так, — сказал Арлунар, положив руки ребенка на маленький лук. Данилка отбросил со лба темно-русую, играющую бронзой прядь, и выпустил стрелу. Она вонзилась прямо в грубо нарисованную углем на стволе мишень.
— Молодец, — улыбнулся шаман и велел, медленно подбирая слова: «Ну, беги, доставай, еще постреляем. Птицы у нас на ужин есть уже, — он похлопал по висящей на плече связке.
— Какие тут деревья большие! — закинув голову, сказал Данилка. «В небеса уходят. Там мой папа, — добавил ребенок, чуть погрустнев, — на небесах». Он вынул стрелу и повернулся к шаману: «А почему ты не хочешь быть моим папой? Ты меня не любишь?»
— Люблю, — ответил Арлунар. «Но у тебя есть своя земля, а у меня — своя».
— Мне тут нравится, — хмыкнул Данилка, вдохнув запах нагретой солнцем хвои. «Давай останемся»
— Ты поплывешь со своей мамой на закат, у тебя там большая семья, — улыбнулся шаман, — а я с Миа вернусь туда, — он махнул рукой на север.
— А у меня еще будет отец? — серьезно спросил ребенок, натягивая тетиву.
— Конечно, — уверил его Арлунар и, увидев, как колеблется оперение, ласково проговорил: «Ты удивительно меткий мальчик, станешь отличным охотником».
Данилка покраснел и пробурчал: «Я смогу и лучше, как вырасту».
Корабль, распустив паруса под легким южным ветром, медленно дрейфовал в виду берегов.
— Скучно тут, — хмыкнул кто-то из команды, прищурившись, рассматривая белую, далекую полоску. «Песок и сосны, больше ничего нет. И людей мы с Мексики не видели, в горах прячутся, наверное. Однако интересно, что там, на севере».
— Мы продвинулись дальше, чем экспедиция Кабрильо, почти полвека назад, — хмыкнул капитан, рассматривая карту. «Они остановились на сороковой широте, а мы, судя по утренним измерениям, уже на сорок третьей. Надо было, кстати, зайти в тот залив, что мы видели севернее тридцать восьмой широты — из него может выйти хорошая гавань».
— Ну, а тут уже уединенных заливов нет, — рассмеялся помощник. «Сами видите, галеонам, что идут из Манилы с грузами, будет нигде не спрятаться».
Капитан пригладил золотистые, чуть побитые сединой на висках волосы, и, распрямившись, ответил: «Ну, а кто у них остался? Рэли впал в немилость у этой протестантской сучки, а Ворон, — он усмехнулся, — вышел в отставку и сидит в Амстердме, говорят».
— Дрейк стар, — помощник почесал в голове, — он сюда больше не сунется, плавает только на Карибах, зато вот эта парочка…, Кавендиш и его первый помощник…
— Яблочко от яблони, — нехорошо улыбнулся капитан. «Говорят, Николас Кроу после каждого расстрелянного им корабля рисует на борту «Желания» силуэт ворона. Ему еще девятнадцати не исполнилось, он два года всего на морях, а таких воронов там уже — за десяток перевалило. Ну, мы с младшим Кроу еще поквитаемся, обещаю вам.
