Захват Неаполя. Берёзы - Виктор Васильевич Бушмин
– Отец… – прошептал он посеревшими губами и почувствовал солоноватый вкус крови. – Отец… где ты…
Козимо-старший что есть силы бил шпорами своего декстриера, спеша к месту схватки. Он почти успел, но напоролся на группу рыцарей Франджипани, схватившихся на мечах и секирах с горсткой воинов его младшего сына, потерял темп и стал объезжать, намереваясь успеть к Козимо-младшему и спасти его от неминуемой смерти. Его сыновья скакали следом и, размахивая своими большими мечами, расчищали дорогу отцу. Они не знали того, что их отец скачет только для того, чтобы спасти их младшего брата от смерти и думали лишь о сражении и собственной гордыне, ибо мечтали после боя похвастаться перед ним своими подвигами и успехами.
Отец увидел, как его сын упал, буквально рассеченный надвое здоровенной секирой одного из рыцарей Франджипани. Козимо-старший закричал от боли и ужаса и, подлетев к нему, убил ударом своего меча, спрыгнул с коня и, пробежав несколько шагов, упал на колени возле тела умирающего сына. Он трясущимися руками и непослушными от волнения пальцами расстегнул ремешки на шлеме своего сына и стащил его с головы, открывая белое, как снег, лицо Козимо-младшего.
– Сынок! Сынок! Не умирай! Это я, твой отец!!.. – закричал он, вкладывая в свой крик всю боль и горечь, на которую был только способен. – Господи! За что?!..
Отец приподнял его тело и прижал к себе, стащил с головы кольчужный капюшон и стал целовать лицо сына.
Тот открыл глаза и, увидев над собой лицо отца, попытался улыбнуться. Козимо-младший хотел что-то произнести и открыл рот, но из него вырвалось только бульканье, и потекла кровь. Отец увидел страшную рану и попытался остановить кровотечение, содрал с себя сюркот и стал закрывать им рану, понимая, что вытаскивать секиру нельзя. Козимо-младший снова застонал и открыл глаза, выплюнул кровь и прошептал:
– Отец…
– Я здесь, сынок! – Отец прижался к его груди головой. – Я здесь! Я с тобой!..
– Папа… – снова прошептал умирающий. – Я…
– Не говори ничего… – отец заплакал над телом умирающего сына.
– Прости меня…
– Ты прости меня, Козимо! – Отец затрясся от беззвучного плача. – Прости меня! Я все время ругал тебя, но в душе гордился и любил тебя больше всех на свете, сынок! Ты слышишь меня?!..
Сын улыбнулся одними глазами. Его бледное, как выбеленное полотно, лицо на мгновение порозовело, но тут же снова стало светлеть и синеть на глазах, превращаясь в безжизненную маску смерти.
– Да… – прошептал он и умер на руках отца.
– А-а-а-а!!! – Завыл тот, вкладывая в свой крик все отчаяние, боль и тоску. Этот крик и вой на мгновение перекрыл все место сражения, завораживая всех своей животной силой, мощью и искренностью.
– Господи! За что?!.. – завопил отец, прижимая к себе тело умершего сына. – прости меня, господи! Прости меня, грешника! Покарай меня за грехи мои!..
Он, охваченный порывом безумия, вскочил на ноги и, подняв стяг своего сына, взял в руку меч. Козимо-старший высоко взметнул вверх знамя своего погибшего сына и, размахивая мечом, бросился на рыцарей Франджипани. Его меч успел сразить двух рыцарей, когда один из всадников, увидев неизвестного ему рыцаря, разящего его товарищей и размахивающего знаменем врага, наскочил на него своим конем и пронзил насквозь копьем.
Козимо-старший сделал несколько шагов назад, но не упал, неуклюже развернулся и повалился на землю рядом с телом своего младшего сына. Он протянул к нему свою руку, закованную в латную рукавицу, и крепко сжал его похолодевшую ладонь.
– Я здесь, я рядом… – прошептал он, умирая. – Я иду за тобой, сынок…
Горацио и Лоренцо ди Кавальканти, увлекшись ходом сражения, не сразу подоспели к отцу. Когда они подъехали к его телу, то увидели ужасающую их взгляды картину – отец лежал, пронзенный копьем. Он крепко сжимал в своей руке ладонь их умершего младшего брата.
Они спрыгнули с коней и подбежали к ним. Козимо-младший был уже мертв, но отец, которого они развернули лицом кверху, был еще жив.
– Батюшка! Батюшка! – Горацио осторожно дотронулся до его лица.
Отец открыл глаза и посмотрел на него затуманивающимся взглядом смерти.
– Отец, не умирай! – Заплакал Горацио. Он со злостью посмотрел на тело своего младшего брата, думая, что именно он убил их отца. – Скотина! Как ты мог!!..
Отец снова открыл глаза и прошептал:
– Это не он… похорони нас рядом…
– Господи! Да что же это?!.. – Горацио, до которого, наконец-то, дошел истинный смысл слов его отца, молча опустил голову и стащил с нее шлем.
Лоренцо, стоявший рядом с ним, упал на колени и крепок сжал ладонь отца.
– Берегите себя, дети мои… – Козимо-старший попытался улыбнуться. – Да хранит вас Господь…
Он закрыл глаза и умер…
Резерв армии Шарля де Анжу. 13 часов 11 минут.
Сражение рассыпалось на множество отдельных поединков, столкновений групп рыцарей. Шарль от напряжения даже побелел, искусывая губы почти до крови. Он отнял ладонь от лица, нервно дернул плечом и, развернувшись к принцу Филиппу, почти прокричал:
– Смотрите, Филипп! Вот что значит героизм и самопожертвование!..
Король Неаполя рукой показал на центр сражения, туда, где в проломе разрушенного палисада горстка пикинеров стойко отбивалась от наседавших на них германских рыцарей.
Филипп бросил взгляд на палисад и, крепко сжав поводья своего декстриера, ответил:
– Да, дядя, это что-то эпическое…
Шарль де Анжу скептически посмотрел на юношу, грустно улыбнулся. Ему импонировала искренность принца, верившего в древние легенды и пытавшегося самому соответствовать героям тех легендарных и уже полузабытых времен.
– Спасибо за комплимент, племянник, – Шарль подъехал к нему и похлопал по плечу. – Сейчас, как я понял, самое время для последней и решающей контратаки!
Лицо Филиппа недоумевающе вытянулось. Король еще раз похлопал принца по плечу и добавил:
– Видишь, Филу, как враг растянул строй! Можно сказать, его вообще нет! Все баталии Конрадина рассыпались! Кто-то пытается сбросить наши части с холмов и загнать их в болота Тальякоццо, кто-то, – король снова показал пальцем на равнину, грабит убитых или раненых, кто-то сбился на свалку с окруженными на равнине
