Стоянка поезда – двадцать минут. Роман - Юрий Мартыненко
— Понимаю.
— Спокойно как-то живут, сытненько, размеренно, без дёрганий. Каждый на своём месте, у каждого, вроде, своё достойное место под солнцем. Без метаний, как сегодня у нас. Больная у нас ситуация, вот что я тебе, Валера, скажу! Больная на всю голову!
— Может быть, переболеем, и всё образумится?
— Не знаю, Валера, я не знаю…
Какое-то время брат с сестрой молча сидели, швыркая остывающий чаёк, изредка пробуя чайными ложечками клубничное варенье.
— Валер?
— Что?
— Я там с интересным дяденькой познакомилась.
Валера оставил кружку и округлил глаза.
— Нет, это не то, на что ты подумал.
— Ну, ну, с этого момента поподробней.
— Ну, чего ты?
— Чего я?
— Чего так смотришь на меня?
— Как смотрю?
— С ехидцей.
— Тебе кажется. Нормально я смотрю, как смотрит младший брат на старшую сестру.
— Ладно! Проехали, — махнула Катерина рукой и продолжила: — Значит, сразу подчеркну, чтобы отмести всякие твои подозрительные мысли, что дяденька старше меня, в отцы годится, и потому…
— И потому я расстроился. Я уж губу раскатал на другой вариант.
— И какой?
— Молодой преуспевающий немец…
— Да, ладно тебе, — Катерина тоже отставила кружку. — Неинтересно, что ли?
— Хорошо! — Валера сделал серьёзное лицо. — Рассказывай. Я весь во внимании.
— Тогда слушай и, пожалуйста, без твоих намёков!
— Хорошо! Слушаю! — повторил Валера, чувствуя нарастающий интерес к тому, о чём хочет поведать сестра.
— В общем, познакомились чисто случайно. В спортивном магазине меня угораздило споткнуться, но проходивший мимо немец успел поддержать за локоть, иначе могла бы грохнуться на глазах всего честного народа. А потом я вновь случайно встретилась с этим человеком на озёрном пляже. Его зовут Генрих.
— Подожди! — Валера перебил сестру: — Ты сказала, что в отцы годится. Это как? Значит, фашист бывший, что ли?
— Что значит, фашист?
— Ну, раз пожилой, значит, на Восточном фронте воевал, тогда фашист недобитый.
— Знаешь, Валера, как-то нехорошо и не так мой тебе рассказ начался. Вот ты не дал договорить. Ну, тогда и не буду ничего рассказывать.
— Ладно, не обижайся. Извини. Ляпнул с маху, не подумав.
— Вот именно, что ляпнул, да ещё с маху. Словом, маху дал? — потеплела Катерина. — Про фашистов говорить не будем, не знаю, не спрашивала, воевал или нет. Скорее всего, по годам не вышел. Спортом занимается. Горными лыжами. Кто из наших ветеранов занимается горными лыжами. Ну? Ответь? В возрасте все они уже! В достаточно преклонном возрасте.
— Ладно. Я же извинился. Рассказывай. Кстати, что пожилой человек может делать в спортивном магазине?
— Ну, Валера… будь корректнее.
— Ладно, хорошо! И что делал твой будущий знакомый в спортивном магазине?
— Позже выяснилось, что покупал новые крепления для горных лыж племяннику.
— Летом покупки для зимы? Ах, да, понимаю, эта немецкая педантичность!
— Генрих жил в ГДР. По профессии инженер-строитель. Много расспрашивал меня о сегодняшней жизни в России. А если коротко, то наши интересы пересеклись и совпали в плане налаживаемых в настоящее время германо-российских или российско-германских отношений. Об открытии таких Центров в Ярославле и Москве я тебе уже говорила. Их деятельность пока в большей степени ориентирована на взаимный культурный обмен. Но мне хотелось бы, как бы это тебе пояснить понятнее, чтобы конкретно как-то помочь нашим ветеранам Великой Отечественной. Сам знаешь, как они живут. А сколько у большинства болячек? Ладно, от возраста, а у скольких от полученных ранений?
— А знаешь?! — встрепенулся Валера. — У меня на примете есть конкретный дедушка. Он тесть одного моего приятеля. Представляешь, у него с войны осколок под сердцем?!!
— И где живёт этот дедушка?
— В деревне.
— Возраст?
— Говорю же, что фронтовик. Где-то семьдесят с лишним лет.
— А поподробнее что-то можешь об этом человеке сказать?
— Подробно, правда, Вячеслав не рассказывал, как-то до такого разговор не доходил. Знаю только, что в начале войны тесть служил здесь, в Забайкалье. Затем осенью в составе знаменитых сибирских дивизий их бросили под Москву. Затем Сталинград. Там и ранило его. Списали подчистую после госпиталя. Осколок так и остался. Всю жизнь, считай, проносил его.
— И как же он работал? Как было все эти годы здоровье-то? — заинтересовалась Катерина. Она сидела на стуле напротив брата.
— Так и работал. Кстати, механизатором в колхозе.
— А семья?
— Две дочери.
— Живут в деревне?
— Нет, здесь, в городе. Да, самое главное не сказал. Почему я об этом дедушке-то заговорил. Всё бы ничего, но с недавних пор осколок как бы сдвинулся с места… Вячеслав опасается, ведь осколок рядом с сердцем.
— Почему же раньше операцию не сделали? Когда ещё Советский Союз был?
— Не знаю. На то свои причины. Может быть, человек думал, что раз не беспокоит, то и ладно. Знаешь ведь наш русский характер. Это, во-первых. А, во-вторых, Вячеслав говорит, что врачи в своё время как бы опасались браться за такую операцию.
— А вообще, как ты об этом всём узнал?
— Как. Да очень просто. Как-то вижу, что Шмель какой-то смурной.
— Кто-кто, извини? — удивилась Катерина, прервав брата почти на полуслове.
— Ах, да. Не сказал. Шмель — это фамилия Славы.
— Понятно. Редкая фамилия.
— Да, редкая. Ну, в общем, вижу, сам не свой он. Спросил его, в чём дело. Говорит, проблемы навалились разом в кучу, как это нередко бывает в нашей жизни.
— Да, бывает, — кивнула, соглашаясь, Катерина.
— Жена его — Юлия — сильно переживает по поводу своего отца. У того, видимо, сдвинулся осколок. Что делать, говорит Слава, ума не придаст.
— В таком возрасте, конечно, прооперироваться очень сложно. А главное, где и кто за это возьмётся. На западе, в столичных институтах, наверное, такое возможно. Но теперь капитализм. Медицина переходит в частные руки. Значит, нужны деньги. Немалые деньги. Но, как я понимаю, бизнес, так сказать, у твоего партнёра Шмеля ни шатко-ни валко? Как, впрочем, и у тебя, Валера, так? Только честно.
— Так, — признался тот, понимая, что кривить душой смысла нет. Даже если и отстали рэкетиры, попавшие недавно сами под раздачу более крупной бандитской группировки, ситуация с коммерческими сделками не радует и не питает надеждой на улучшение. С некоторых пор Валера начал понимать, что если сказать не всё так просто в этом самом бизнесе, значит, ничего не сказать. Самым верным будет признаться самому себе в том: моё это или не моё занятие. Жизнь и развитие событий упорно показывает второе. Показывает и подсказывает: не повернуть ли на сто восемьдесят градусов и не пошло бы оно лесом, это предпринимательство…
— О чём-то задумался, а, Валера? — спросила Катерина. Встав со стула, она подошла к брату и потрепала его за плечо. — О чём-то думы думаешь? Кстати, по жизни-то раньше кем был этот Слава Шмель?
— Офицером.
— Офицером?
— Капитаном-танкистом.
