Михаил Иманов - Гай Иудейский.Калигула

Наши взгляды встретились, и он медленно, как бы узнавая, раздвинул губы в мягкой улыбке. Но глаза его при этом не улыбались и словно прожигали меня насквозь. Мне стало страшно, и это был не обычный испуг, а как будто какой-то потусторонний, неведомый мне до этого страх. Я смотрел на него и не мог пошевелиться.

— Никифор? — спросил он, четко выговаривая каждый звук.

Я не ответил, а только испуганно кивнул.

— Долго же я искал тебя, — проговорил незнакомец, — и все-таки не думал найти тебя так скоро.

Я снова бессмысленно кивнул, как будто он спрашивал меня о чем-то.

Он усмехнулся:

— Не надо бояться, Никифор, я не причиню тебе никакого зла. Напротив, я готов дать тебе денег. Вижу, что для тебя они будут не лишними.

— Я ничего не знаю, — быстро сказал я, хотя он не успел ни о чем спросить, кроме имени. — Я ничего не знаю, ты, наверное, ошибся.

— Нет, я не ошибся, — спокойно отвечал незнакомец. — Ведь ты Никифор, воспитанник некоего Гая, которого люди называют Гай Иудейский.

Когда он произнес это последнее «Гай Иудейский», мне показалось, что губы его задрожали.

— Я ничего… — начал было я, но он перебил:

— Оставь это. Повторяю, я не причиню тебе зла. Мне нужен Гай, и я хочу, чтобы ты провел меня к нему.

— Но я не знаю, где он, — сказал я. — Я сам ищу. То есть…

Тут я остановился и, с трудом сообразив, что этого не нужно говорить, продолжил:

— Я давно не видел его, и никто не знает. Никто не знает, и я не уверен, жив ли он вообще

— Жив, — неожиданно уверенно выговорил незнакомец, — Я знаю это — он не может умереть

— Почему? — сам не понимая, что говорю, спросил я.

— Потому что я знаю, — ответил он и вдруг, присев на корточки, протянул руку и крепко сжал мой локоть. — Ну, ты же разумный юноша, Никифор. ты проведешь меня к Гаю. Имей в виду, он будет рад встрече со мной и, думаю, тоже наградит тебя.

— Но я не знаю, — жалобно и просительно протянул я, не решаясь высвободить руку, хотя мне было боль но, — Я правда не знаю, где он, я не видел его уже больше года. Он бежал, а меня держали в плену Я сам едва уберегся от смерти. Если они найдут меня, то убьют Откуда же я могу знать, где он

Не понимаю, зачем я проговаривал ему всю эту бессмыслицу Наверное, всему виною этот неведомый, потусторонний страх и его взгляд, прожигавший меня насквозь.

А он смотрел на меня так, будто ему все было известно в подробностях — вся моя жизнь, от самого начала до сегодняшнего дня.

— Ладно, Никифор, — остановил он мои сбивчивые излияния. — Оставим это Может быть, ты вспомнишь, если я скажу тебе, кто я такой — Он сделал паузу и, приблизив свое лицо к моему лицу. четко и медленно выговорил — Я Сулла.

Лишь только он произнес это я в страхе отшатнулся от него так резко, что ударился затылком о стену, из глаз моих брызнули искры.

— Видишь, — сказал он, когда я чуть пришел в себя — значит, тебе все известно, — Значит, твоя память пойдет теперь по нужному руслу — И добавил с уже знакомым мне дрожанием губ — Значит, мой любимый Гай все таки открылся и страх его стал сильнее разума.

Он взял меня за руку и, довольно грубо дернув, сказал:

— Пойдем, Никифор, нам предстоит долгий путь, а человеческая жизнь так коротка.

С этого момента я сделался пленником Суллы. Пленником особого рода, почти добровольным пленником. Это трудно объяснить, почти невозможно. Но я так боялся его, что не смел бежать. Он не угрожал мне, не связывал меня на ночь, не говорил, что если я побегу, а он поймает меня, то мне будет плохо. Ничего этого он не говорил и не делал. Но я словно был привязан к нему невидимой веревкой: не очень короткой, не очень длинной, но очень крепкой, которую не развяжешь, не разрубишь, а главное, не посмеешь разрубить.

До сих пор не могу понять, верил ли он в то, что я не знаю, где Гай, но точно был уверен, что с моей помощью найти Гая будет значительно легче. Мы не жили вместе, так, как мы когда-то жили с Гаем, — я жил сам по себе, а он отдельно от меня, но все время находясь вблизи. И даже когда я не видел его, я все равно почти физически ощущал его незримое присутствие. Я мог бы сказать, что он постоянно следил за мной, но это неверно: не он следил за мной, а я не мог оторваться от него. Мне сейчас кажется, что если бы я сумел от него убежать и он потерял бы меня, то не он, а я не смог бы так жить.

Мои объяснения могут показаться путаными, но других у меня нет. Есть в мире вещи, которое не объяснишь человеческими словами, и чем упорнее будешь пытаться объяснять, тем дальше будешь уходить от истины. Только Господь знает все. С этим нужно смириться, но не с грустью, а с радостью.

Прошло больше полугода с того дня, как ко мне подошел Сулла. Сначала был страх, потом неудобство от его постоянного присутствия, потом, как это всегда бывает с человеком, я просто привык к нему. Когда я ехал по дороге, или когда останавливался отдохнуть у рощи, или сидел вместе с другими нищими у ворот храма, мне не нужно было оглядываться за спину и смотреть по сторонам — Сулла неизменно был где-то рядом. Ехал в двухстах шагах за мной, стоял на другой стороне улицы, его глаза встречали мой взгляд из толпы где-нибудь на рынке или на празднестве. Бывало, он исчезал на несколько дней, и тогда меня охватывало беспокойство. Я уже говорил, что не могу объяснить причину, но беспокойство было самым настоящим и все нарастающим. Когда он снова появлялся, я облегченно вздыхал.

Я ловил себя на мысли, что уже не ищу Гая, то есть не было уже прежнего упорства в достижении цели. Да и сама цель — Гай — потускнела и маячила передо мной нечетко, словно в рассветном тумане. Я все еще желал обещанного Гаем богатства, но уже не верил в него. Может быть, не знаю, но если бы не Сулла, я уже не ходил бы по известному маршруту, но, пока он был, я, как подталкиваемый чьей-то рукой, шел и шел неостановимо.

Время от времени до меня доходили слухи о жизни нашей общины. Она не распалась, даже разрослась и приобрела среди людей довольно заметное влияние. Их теперь называли последователями исчезнувшего Гая. Правда, не знаю, как они называли сами себя, наверное, по-другому. Я знал о них не много — то, что они есть, то, что проповедуют свое учение (мне неинтересно было, в чем оно заключалось) и что возглавляет общину Иосиф, тот самый старик. Когда-то я страшился встречи с ними и был очень осторожен. Но прошло много времени, и, думаю, обо мне забыли. Да и вряд ли кто-нибудь из них сейчас смог бы опознать меня. Давным-давно уже не было того уверенного, властного, самодовольного Никифора, а был обычный нищий странник, кочующий из города в город, смиренно и умело собирающий милостыню у храмов.

Не думал, что судьбе будет угодно столкнуть меня с одним из бывших спутников, и, разумеется, не предполагал, что эта встреча так круто изменит мою последующую судьбу. Если бы встреча эта произошла где-нибудь в толпе на рынке или на паперти храма, я не был бы так удивлен. Но она произошла на дороге, когда я был один, если не считать где-то вдалеке следовавшего за мной Суллы.

Я увидел странника, идущего мне навстречу, обычного странника, каких я встречал тысячами — бедно одетого, смертельно усталого, с неподвижным и отсутствующим выражением на лице. Когда мы поравнялись, равнодушно скользнув друг по другу взглядами, что-то как будто шевельнулось во мне. И я, оглянувшись на него, уже прошедшего мимо, вдруг окликнул:

— Ананий!

Он остановился, словно ткнулся в каменную стену. Я опять сказал.

— Ананий, ты ли это?

Он повернул ко мне лицо, долго, как бы не понимая, смотрел на меня, потом, едва заметно пошевелив губами, удивленно выговорил:

— Это ты, Никифор?

Это был Ананий, один из тех, кто первым пристал к нам с Гаем. Он узнал меня, но не подходил и смотрел настороженно

— Ананий, рад тебя видеть! Что ты делаешь здесь? Куда идешь? — воскликнул я, поворачивая лошадь и направляясь к нему.

И вдруг он сделал несколько торопливых шагов в сторону от дороги. Я остановился, и только тогда остановился он. И тут я понял, чего он боится. Вспомнил тот день, когда Гай бежал из общины, мой арест, угрозы старика. Да, да, конечно, Ананий стоял всегда рядом со стариком. Он боялся, что я буду мстить за свои тогдашние муки.

— Не бойся, Ананий, — сказал я ему как можно более приветливо, — я давно забыл, что произошло со мной в общине. Все прошло, я забыл об этом. Я не желаю тебе зла. Сам не знаю почему, но я так рад нашей встрече.

Я спрыгнул с лошади и направился к нему, выставив перед собой руки. Он шагнул мне навстречу, и мы обнялись. Краем глаза я увидел следовавшего за мной Суллу. Он остановился, тоже слез с лошади и уселся на обочине дороги.

У меня в седельной сумке была кое-какая еда, и я пригласил Анания разделить со мной трапезу. Он с радостью согласился, от его прежней настороженности не осталось и следа. Мы отошли от дороги, уселись на камни, и я достал еду. Ананий ел жадно, виновато поглядывая на меня. В ответ я поощрительно улыбался, а сам подумал, что есть люди, чье существование много хуже моего.