Сюгоро Ямамото - Красная Борода

Учитель еще раз повел носом, подозрительно оглядывая комнату, но ничего не обнаружил. Спустя несколько дней среди ночи ему снова послышалось, как кто-то стонет, потом сдавленным голосом говорит: «Пусти, я больше не могу, не могу». «Должно быть, опять померещилось», — подумал он наутро.

В стране усиливалась депрессия. Упорнее становились слухи о застое в экономике и ожидаемом банкротстве ряда мелких и средних предпринимателей. Это носило характер эпидемии гриппа. Власти пытались урегулировать создав­шееся положение, кое-как восстанавливали конъюнктуру за счет мелких и средних предпринимателей и лиц с низким доходом. Но поскольку никто не думал о радикальном спо­собе лечения, болезнь через некоторое время наступала снова. По не претендующему на гениальность мнению ста­рика Тамбы, принимаемые меры были направлены на спа­сение ростовщической экономики Японии. Услышав это, учитель Кандо возмущенно пожал плечами, назвал Тамбу «красным» и заявил, что этому проповеднику опасных мыслей в будущем не поздоровится, и поделом!

Но не поздоровилось самому учителю, хотя он и не про­поведовал опасные мысли, причем значительно раньше, чем старому Тамбе. Однажды в сумерки, когда он возвра­щался из очередного похода за деньгами, к нему подскочил поджидавший его Дзискэ.

—  Эй, учитель! Куда ты дел мою жену? — закричал он, сжимая кулаки.

Дзискэ было лет сорок семь — сорок восемь. Из шесте­рых его детей при нем осталась младшая дочь, остальные разбрелись кто куда. Он был женат третий раз. О-Хати была моложе его почти на двадцать лет, белокожа и мило­видна, как многие женщины из Тохоку. За два года супру­жеской жизни она не родила Дзискэ ребенка. Дзискэ слыл человеком положительным, спокойным, никогда не ввязы­вался в спор, не то что в драку.

И вот этот безобидный человек буквально сотрясался от гнева и уже закатывал рукава своей куртки, чтобы поколо­тить учителя.

—  Чего ты кричишь? В чем дело? — спросил его учи­тель и выставил руку вперед, намереваясь отразить ожидае­мый удар. — Если ты считаешь меня в чем-то виноватым — прости. Только успокойся.

—  Верни мою жену! — снова завопил Дзискэ. — Где ты прячешь мою жену О-Хацу? Говори!

—  Ты имеешь в виду О-Хати?

—  Ее правильное имя — О-Хацу. Но это не имеет значения. Называйте ее как хотите, только не морочьте мне голову. У меня есть свидетели. Они не способны умничать, как вы, но у них есть глаза, и они все видели.

—  Да ты успокойся, Дзискэ, и объясни все по порядку. Я никак не пойму, что тебе от меня надо.

Разгневанный Дзискэ продолжал укорять учителя: мол, как ему, учителю, не стыдно соблазнять чужую жену.

—  Я и не собирался ее соблазнять. Это чей-то злостный навет, — оправдывался учитель.

—  Но люди видели собственными глазами, как чертовка О-Хацу вошла в твой дом через заднюю дверь, а через час потихоньку выскользнула на улицу и, поправляя прическу, отправилась домой. Ну так как же, учитель?

—  Погоди, Дзискэ, — сказал учитель, взволнованно поглаживая бороду. — Вот оно что... В самом деле, такое могло быть...

—  Что ты там бормочешь?

—  Главное не в том, что видели или не видели люди. А вот если бы О-Хати...

—  Ее зовут О-Хацу.               

—  ...если бы ее позвать сюда, мы смогли бы сразу все выяснить. По-моему, это самый простой путь установить истину, — заключил учитель таким тоном, словно выложил главный козырь.

—  Вот я и говорю: верни ее, учитель!

—  Ты считаешь, будто я с твоей женой?..

—  Учитель, перестань морочить мне голову!

—  Это я морочу тебе голову?! — вышел из себя Кан-до. — Женщина, о которой идет разговор, твоя жена, не так ли? Так вот: если ты хочешь выяснить мою причастность к поступкам твоей жены, ты, само собой, должен ее привести сюда.

И вдруг учителя осенило.

—  Это проделки моего ученика Яды! — воскликнул он. — Он поступил в мою школу три месяца тому назад.

—  Ты хочешь сказать, что она ходила не к тебе?

—  Как ты смеешь сомневаться? Пристало ли мне зани­маться такими вещами? Недаром я твержу тебе: приведи сюда О-Хати и спроси у нее — все сразу станет ясно.

—  Но ее нет дома, учитель! — сокрушенно произнес Дзискэ. Он сел на приступок и задумался, захватив паль­цами свои толстые губы. — Наверное, она ушла ночью. Утром, когда я проснулся, О-Хати, — Дзискэ даже не заме­тил, что перестал называть ее О-Хацу, — уже не было, и до сих пор нет.

—  Мой ученик тоже не появляется со вчерашнего вече­ра. Похоже, они сбежали вместе.

—  Жена и вещи с собой прихватила, — прошептал Дзис­кэ. — Почему она так поступила? Ведь мы женились по обоюдному согласию.

Учитель думал о своем и больше не прислушивался к жалобам Дзискэ. Утром, когда он не обнаружил Яду, он еще надеялся, что тот вернется. Со времени поступления в школу Яда впервые отлучился по личным делам, и учитель решил, что он отправился повидаться с кем-либо из друзей. Теперь стало ясно, что юноша сбежал вместе с О-Хати, и учитель испытал чувство глубокого разочарования и оби­ды — Яда его предал.

—  Какой толк в твоих причитаниях? — сказал учитель. — Подумай лучше, куда могла направиться твоя жена.

Этого Дзискэ не знал. С О-Хати он познакомился на зем­ляных работах. Она помогала на кухне. Когда работы закончились, они поженились, но Дзискэ так и не удосу­жился с ней зарегистрироваться и не знал даже места ее постоянного жительства. Надо сказать, что большинство местных жителей обычно не регистрировались с женами до рождения первого ребенка. «А зачем? — говорили они. — Пока нет детей, наши жены в любой момент могут убежать с кем угодно».

—  Тяжелый случай, — произнес Кандо.

—  А тебе, учитель, известны родители твоего учени­ка? — спросил в свою очередь Дзискэ.

Учитель вынужден был отрицательно покачать головой.

—  А кто его рекомендовал?

Учитель и этого не знал. Он вспомнил свой первый раз­говор с Ядой, когда тот пришел поступать в школу, и поморщился.

—  Такое легкомыслие тебе не к лицу, учитель. Как же ты нанимаешь человека, не зная, кто его родители, и не имея рекомендаций? — упрекнул его Дзискэ. — Ведь это нарушение закона. Даже на собаку надо получать ошейник с регистрационным номером.

—  Он не наемный, — возразил учитель. — Я взял его учеником в свою Школу патриотического служения родине.

Дзискэ вздохнул. Вздох был глубокий, на редкость про­должительный и печальный. Дзискэ трудно было что-либо возразить, ибо он не знал, насколько резонным был ответ учителя. Он лишь взъерошил на голове волосы и снова вздохнул.

—  Как ты намерен поступить с беглецом? — спросил после длительного молчания Дзискэ.

—  Никак, — спокойно ответил учитель. — Великий Висмарк говорит: «Вернуть на фронт беглого — все равно что возвратить опавший цветок на ветку дерева». Мой принцип — не преследовать того, кто уходит.

—  Мне этого не понять. Скажи все же, как я должен поступить?

—  Выход один: заяви в полицию. Пусть объявят розыск.

—  Нет. — Дзискэ энергично затряс головой. — В поли­ции, наверное, уже есть такие заявления от ее прежнего мужа, а может быть, и не от одного. Представляешь, даже если и найдут эту чертовку О-Хати, в полиции у всех голова пойдет кругом: кому из мужей ее возвращать? Скандал!

—  Н-да, — глубокомысленно произнес учитель, изуча­юще разглядывая потемневшее лицо Дзискэ. — В таком случае надо оставить ее в покое — другого выхода нет. А если она сама вернется?

—  Понимаю: другого выхода нет, — словно эхо, повто­рил Дзискэ. — Говоришь, вернется... Не вернется. Как представлю ее себе в объятиях этого подлеца, на душе муторно делается.

Спустя примерно неделю учитель получил от Яды почтовую открытку следующего содержания:

«Я отвергаю пустые разглагольствования Школы патриотического служения родине. Древние говорили: «Действие — вот удел настоящего мужчины». Позвольте мне объявить вам, учитель, что я, Яда, решил стать знаменосцем движения за освобождение женщин и готов добиваться этого, не жалея собственного тела. Вот так. Яда».

Прочитав сие послание, учитель разорвал открытку на мелкие кусочки и выбросил в мусорную корзину. Он скор­чил брезгливую гримасу, потом стал раздраженно дергать себя за бороду.

— Дерьмо! Самое время сейчас напиться. Можно пойти в «пьяный» переулок, да местная шантрапа — все сплошь эти самые люди действия.

Учитель поднялся с циновки, постоял в раздумье и, словно решившись на что-то, вышел из дома со словами: «Начну-ка со старого Тамбы».

Белые люди

Издали этот завод кажется постоянно окутанным туманом. Белый дым, похожий на пар, но более густой, в ветреные дни клонится в направле­нии ветра, а в тихую погоду сначала поднимается вверх, а потом медленно оседает, окрашивая в белое все вокруг: завод и пристройки, землю, траву и даже расположенную в отдалении пристань на реке Нэтогава.