Валентин Гнатюк - Святослав. Хазария
Вдруг с одной стороны крепости взметнулось пламя и повалил густой чёрный дым, застилая всё кругом. То русы зажгли место, где фанагорийцы добывали чёрную смолу из недр земных и где вся земля была пропитана той жидкой смолою. А с моря к стоящим у причалов греческим кораблям на всех парусах полетели две русских ладьи, и когда осталась до причала сотня шагов, яркое пламя взметнулось из недр корабельных сквозь многие дыры, вырезанные русами. И полетели огромными пылающими факелами те корабли прямо на пристань, а русы с огненных кораблей попрыгали в воду и поплыли к своим лодиям, что подобрали их. В страхе бежали греки от пристани, потому как ни остановить, ни повернуть плывущие огромные кострища не было никакой возможности. Одна ладья врезалась в пристань, а другая – в тесно стоящие корабли. Взметнулось в небо высоченное пламя, потому что от удара падали на кораблях и разбивались горшки с чёрной текучей смолою, разбрызгивая окрест на деревянные суда и причалы волны страшного огня. Русский Огнебог борзо, с весёлым рёвом принялся поглощать всё, что было вокруг. Целые фонтаны огня взлетали вверх и рассыпались тьмами тем искр, и горело всё вокруг: и дерево, и, земля, и, кажется, сами камни. Никто из греков даже не помышлял о том, чтобы тушить пожар, а лишь мыслил, как убежать от смертельных огненных струй. Обезумевшие от страха люди метались по граду, в спешке задевали треножники, и пожарище растекалось ещё быстрее.
Затрубили рога, славянские дружинники ринулись на приступ. С моря приставали к берегу, свободному от огня, умелые танаисцы и, обнажив булаты, шли по горящему граду. А к воротам и стенам устремились храбрые кияне, прикрываясь большими щитами, покрытыми мокрыми бычьими кожами. Горожане со стен метали в них стрелы, камни и лили огненную смолу, а лучники русов стрелами и дротиками старались поразить защитников. Особо отчаянные скакали к воротам фанагорийским, если до того греческая стрела или огонь не прерывали скачки храбреца. Вопили люди, поражённые огнём немилосердным, катались по земле, стараясь загасить пламя, носились обезумевшие лошади, охваченные пламенем. Те же, кто добрался до стен под прикрытием больших щитов, приставляли лестницы и карабкались наверх. Не помогли грекам ни каменные стены, ни огонь, – ворвались русы в Фанагорию и потекли по граду навстречу танаисцам, что прорубались сквозь ряды защитников. Двести железных гоплитов, что стеной выстроились сразу за воротами, тоже не устояли супротив ярой силы русов.
– Не выковано пока такое железо, – рычал яростно Притыка, круша гоплитов налево и направо, – которое может перед силой Перуновой устоять!
Всех, кто попадался с мечом, русы тут же предавали смерти, остальных брали в полон. А пожарище тем временем ширилось по граду и вскоре поглотило его весь без остатка. Никогда прежде не видывали русы столько огня, потому как горело не только привычное им дерево, но и смола, что в каждом доме хранилась в изобилии. Издали казалось, что не град горит, а сама земля всполыхнула, то здесь, то там выбрасывая огненные фонтаны.
И железные гоплиты, и тысяча тьмутороканьская, и фанагорийские вои – все полегли от огня и мечей киевских. А град был сожжён и разрушен до основания.
– Не знаю, как насчёт греческого вождя, – говорил Притыка, стоя рядом со Святославом на древнем могильнике и обозревая чудную картину горящего полиса, – по-моему, Фанагория – это Горящий Светильник, и он зажёгся в последний раз. Пора тем, – он указал на град, – присоединиться к этим, – ткнул он под ноги, – чтобы никогда более не исходила отсюда угроза русам и жидкая смола для треклятого огня греческого, который вообще-то лидийцы придумали, впредь на вооружение Византии отсюда не поступала…
И трубили славяне славу богам, и князю своему храброму, и полёгшим в бою трём тысячам славянских воинов.
И справил Святослав Тризну поминальную по верным соратникам, павшим за Альказрию.
И пришли после тех побед с дарами к Святославу бжедухи и пшехи, псекупы и обхазы, и предложили мир князю Киевскому.
И оставил Святослав на земле Тьмутороканьской тиуном Мечислава с его верными полками – Заднепровским, Дунайским, Радимичским и Молодятинским. И Дунайский полк с тысяцким Верхолой отправился к бжедухам, Радимичский полк с тысяцким Ладобором пошёл к псекупам, Молодятинский с тысяцким Кромеславом – к пшехам, а к обхазам был направлен Подольский полк под началом тысяцкого Необора.
– Мечислав, – рёк князь новому тиуну, – нелёгкую задачу на твои могучие плечи возлагаю, да смекалки и радения о Руси у тебя в достатке. Надобно снова, чтобы как при Олеге Вещем и Игоре, Тьмуторокань и Корчев оплотом Руси стали. Ведь отсюда они и на Византию, и на хазар ходили. А потому мощь русскую морскую в Боспоре Киммерийском возродить, снова большие морские лодьи начать здесь строить, я даже знаю, кому сие дело поручить, – прищурил око князь. – Вызови-ка от моего имени киевского мастера Орла, он ещё моему отцу тут лодьи строгал. Далее, климаты таврические, что под хазарами были, строго упреди, что о безопасности их теперь Русь думать будет, но коли супротив Руси что худое замыслят или стратигосам визанским зачнут приют давать, то будут покараны безо всякой пощады! – При этих словах в глазах Святослава блеснули огненные сполохи. – Пошлина за проход товаров через Боспор Киммерийский отныне в казну киевскую потечёт, кончилось сидение хазар с греками на золотой жиле! – закончил князь, рубанув воздух крепкой дланью.
И было всё устроено, как князь приказал. Укрепилось Тьмутороканьское княжество, а в прочих землях установились посады, и каждый сотник был в ответе за двадцать градов.
И воцарился там мир. Люди стали трудиться, не боясь врагов, и почитали славян за порядочность, потому что они уважали местные обычаи и кроме самого необходимого ничего не брали.
Святослав же лёгким славянским пардусом пошёл к полуночи. А в небе чёрное вороньё ещё летело на Тьмуторокань и Фанагорию.
Борзо шёл князь, и когда достиг земли Переволоцкой, велел разослать разъезды, дабы скорее разыскать Ейскую тьму. Как только доложили князю, что она сыскана, сразу поспешили навстречу друг другу русские дружины, и Святослав немедля собрал темников. Темник ейский доложил князю, что булгары давно стоят на том берегу во всеоружии, но переправиться на эту сторону не решаются.
– Знают, что теперь земля от Тьмуторокани и Кавказийских гор до Хвалынского моря – наша! – молвил Святослав. – Но булгар много, а наши тьмы поредели после многих сражений, а частью рассеяны по посадам. Надобно поразмыслить, что и как.
– Сделаем вид, что уходим, – предложил Издеба, – а как они за нами пойдут следом, так мы им засаду устроим!
– А может, лепше ждать тут, как переправляться начнут, тогда и бить их в воде да на выходе, пока в боевые порядки строиться будут? – в раздумье вопрошал Притыка.
– Булгарское войско большое, – возразил ейский темник, – пока будем здесь с одними биться, вторая часть их тайно совсем в другом месте переправится и нам в тылы выйдет…
– А ежели они решат вовсе сечу не начинать, тогда как быть?
Темники высказывались, и Святослав всех внимательно слушал. Затем велел:
– Сейчас дружина обедает, как только закончит, собираем добычу и раненых, грузим на телеги и неспешно трогаемся в сторону Киева, а потом…
Когда берег Волги исчез из вида и дозорные, которые оставались у реки, догнали войско и сообщили, что ни один вражеский воин на эту сторону пока не переправился, князь остановился и махнул рукой в сторону полуночи, коротко скомандовав:
– Пора!
И почти все тьмы без сигналов и криков повернули коней и резво пошли к северу, а обоз с прикрытием в полтьмы продолжил своё движение к Киев-граду.
Только десяток изведывателей с Вороном во главе отделились от дружины и поехали своим никому не ведомым путём. Не прошло и часа, как оказались они в глубокой балке, выходящей к реке, двумя пятёрками переправились на шуйский берег и тут же укрылись в небольшой рощице. Прошло ещё немного времени, и из рощицы вышел оборванный слепой старик булгарин с худощавым отроком-поводырём. Когда уже стало вечереть, в ту сторону, куда ушли слепой старик и его поводырь, выехали семь молчаливых всадников на резвых хорезмских конях, копыта которых были обёрнуты кожей.
А тем временем дружина после двух часов хорошего хода повернула полки на восход и к концу дня снова была на волжском берегу, только выше по течению от того места, где стояла в обеденную пору. После короткой подготовки без лишнего шума и возни полк за полком, тьма за тьмою переправились на шуйский берег Волги и, выслав вперёд дозоры, двинулись на полдень, сторожко и неторопливо, будто ощупывая дорогу в накрывшей степь темноте. Вскоре дружина русов остановилась, не разжигая костров, не рассёдлывая коней и не снимая кольчуг и чешуйчатых панцирей. После полуночи вернулись изведыватели, с ними был и нищий старик, который вместе с Хорем немедля оказался перед князем и старшими темниками. Не сразу князь и темники признали в нечёсаном грязном старом булгарине начальника Тайной стражи. Только когда он заговорил своим обычным тихим голосом и поглядел на темников немигающим птичьим взглядом, те догадались, что перед ними Ворон.
