Александр Чиненков - Крещенные кровью
— Говоришь, страну я предал? — вздохнул Василий. — Нет, это страна меня предала. Я служил ей верой и правдой, набивая казну, чтобы она крепла и процветала! Я занимал очень большой пост в ОГПУ, но не протирал штаны в кабинете, а пахал как проклятый! Не мог даже семью нормальную создать. Жена моя, Альбина, мой боевой товарищ, тоже не знала ни сна, ни покоя. И чем же отблагодарила нас страна? Меня занесли в список врагов народа! Хорошо, что я прознал про готовящуюся пакость раньше, чем меня загребли и приговорили к расстрелу!
— Но почему ты не уехал куда-нибудь в другое место? — наседал Степан. — Много эмигрантов мирно живут в других странах. Почему ты пошел в услужение к фашистам, Василий?
— Я поступил так, как посчитал правильным, — ответил брат убежденно. — И тут дело не в предательстве, а в принципах. Я объявил свою войну Стране Советов. Стране и ее руководству, но не русским людям!
— Ты воюешь на стороне злейшего врага Родины, — продолжал напирать Степан. — Ты что, не знаешь, сколько горя фашисты причинили тем русским, о которых ты говоришь? Ты, видимо, очень старался угодить новым хозяевам, что они увешали тебя крестами и генеральскими погонами.
— Я не участвовал ни в боевых действиях, ни в карательных акциях, — пробубнил пристыженно брат. — Я занимался тем, чем и на службе в ОГПУ: искал для немцев ценности…
— Тем самым обогащая рейх, — не удержался и встрял Яшка.
Василий бросил в его сторону злой взгляд и крикнул:
— Бергер, если это чучело еще разинет рот, пристрели его без раздумий и сожалений.
— Вот в этом твоя суть, «братуха», — горько усмехнулся Степан. — Для тебя жизнь человеческая уже не имеет никакой цены… Что случилось с тобой, Васька? Ты только вспомни, как мы росли. Только вспомни…
Он не договорил — закрыв ладонями лицо, громко зарыдал. Сердце Степана разрывалось от боли — та требовала выхода.
Василий тоже украдкой смахнул слезу. Горе брата глубоко задело его сердце. Он достал сигарету и зажал ее губами.
— Скажи, брат, как ты мог так поступить? — недоумевал Степан, глядя на него. Голос его стал тих, но строг.
Василий не расслышал — он неуклюже чиркал зажигалкой. Степан спросил громче:
— В кого ты превратился, братишка? Разве тебя не мучает совесть?
Василий молчал, словно собираясь с мыслями.
— Почему ты стал врагом?
И снова без ответа: Василий курил и смотрел себе под ноги.
— Что тебе сделали русские люди, скажи? — не унимался Степан.
Наконец Василий махнул рукой и, подавшись вперед, прошептал:
— Обратного пути у меня нет, слишком далеко все зашло.
Но Степана провести было трудно. Он видел: Василий уже завелся, у него дрожат руки. «Нет, не годится, чтобы между нами оставалось что-то, — думал Калачев. — Я люблю его, но не понимаю. Однако спорить и обвинять обязан! Потому как жизненные позиции у нас разные…» Степану очень хотелось верить: брат сейчас остынет и осмыслит его слова.
— Брось дурить, Васька. Не таков ты!
Тот отбросил окурок и приподнял голову.
— О чем ты?
— Я хочу, чтобы ты одумался и вернулся со мной.
Василий как-то странно улыбнулся, и Степан догадался, что уговоры не нашли отклика в его сердце.
— Знаешь, а ведь ты был прав, — начал Василий, ухмыляясь. — Это по моей воле тебя оклеветали, осудили и бросили в тюрягу.
— Знаю, — Степан не понимал, зачем брат снова вернулся к этой теме и куда он клонит.
— А ты выжил и пришел за мной. Какие только зигзаги жизнь не выкидывает!
— Я тоже так думал, когда лес валил. Зол был на все, но не сохранил ни на кого обиду.
— Врешь! — неожиданно вспылил Василий. — Те, кто тебя послал за мной, отлично знали, что я не вернусь! Тогда ты должен был бы меня убить? Верно?
— Наверное, да, — пожал плечами Степан. — Но сейчас, после нашей встречи, я скорее пущу пулю себе в лоб, чем выстрелю в тебя!
— Ложь! Ложь! Ложь! — выкрикнул брат, распаляясь. — Тебя привела за мной обида и жажда мести! Тебе прочистили мозги, чекисты тебя обработали и натравили на меня! Ты пришел не уговаривать меня вернуться, а убить! Из тебя сделали Каина, Степан, и если бы не стечение обстоятельств, если бы ты не угодил в мою ловушку, ты бы застрелил меня из укрытия первым! Так ведь?
Степан слушал выкрики Василия и сознавал: тот намеренно распаляет его — пытается разозлить, чтобы вызвать ответную агрессию и убедиться в правоте своих надуманных утверждений.
— Но я тебя понимаю и не виню, — продолжил желчно Василий. — Ты имеешь право на месть, братуха! Это я придумал тот чертов план, направленный на ликвидацию банды Проньки и коммуны Васьки Носова. Однако все пошло не так, и пришлось на ходу приспосабливаться к новым обстоятельствам.
Красноречие рекой полилось из Василия, как из переполненной чаши. Степан молчал, слушая его. Он понимал, что поступок, который брат совершил когда-то, сжигает того изнутри, и сейчас ему необходимо высказаться, чтобы облегчить душу.
— Меня послали из Москвы в Оренбург помочь ликвидировать банду Проньки, — рассказывал Василий задумчиво. — У меня уже имелся опыт подобного рода, но ехал я, не зная, с чего начать. Да и в ОГПУ мне не дали ни одной ниточки, из которой бы я мог смотать клубочек!
— Но почему ты не связался со мной? — не выдержал Степан. — Я тоже занимался этим делом.
— На то были свои причины — вздохнул Василий, — Я прибыл инкогнито и проводить операцию должен был секретно. Контакты поддерживал только с начальником ОГПУ и его замом — Горовым!
— А меня вы решили использовать вслепую? Как приманку? — предположил Степан.
— Можно и так сказать, — согласился брат. — Ты должен был работать официально и громко, чтобы бандиты видели своего врага только в тебе. Это удалось. Однако, как мы ни старались, на след банды напасть так и не могли. Делу помог случай…
— Случай? — удивился Степан.
— Смерть нашего отца, — ответил Василий. — Смерть отца и послужила началом конца банды Проньки.
— И моей карьеры, — добавил Степан с едкой усмешкой.
— И ей тоже, — подтвердил брат, даже не заметив этого. — Когда после похорон отца между нами состоялся тот памятный разговор, я сделал некоторые выводы, которые тут же легли в основу плана: Васька Носов, золото скопцов… — я вдруг почувствовал, что между всем этим существует едва уловимая связь, которую надо деликатно нащупать. Тогда созрел тот самый проект, который я изложил руководству ОГПУ, получил одобрение, и начал действовать.
Мы внедрили в «коммуну» Носова мою супругу. Нам нужен был свой человек в логове.
— А откуда вы узнали про «коммуну», про то, что в ней верховодит скопец Носов, и про его связь с бандой Проньки? Сам же говорил, что никаких зацепок не было.
— Про скопцовское гнездо мы узнали оттуда, откуда и ты, — усмехнулся брат. — Мы того шашлычника намного раньше раскололи. Горовой тонко направил тебя на эту мысль, и ты мгновенно попался на удочку.
— И Альбину вы внедрили раньше, чем следствие по делу Проньки поручили мне?
— Да. И следствие по банде поручили тебе опять же по моей рекомендации, — продолжил Василий. — Я был рад, когда Горовой представил тебя как самого толкового следователя Управления.
— Сначала представил, а потом подставил, — ухмыльнулся Степан.
— Увы, но и ты был виновен в том, что случилось, — ответил Василий. — Твоя упорная любознательность подставила операцию под удар. Вся работа по ликвидации банды встала на грань провала. Ведь все шло до того хорошо: Альбина умудрилась так расположить к себе Носова, что стала его тенью. А ты…
— Подлая сука! — прорычал Васька, и все посмотрели в его сторону.
Услышав очередной оскорбительный выпад, женщина подскочила, как на пружине, и сильным ударом ноги в голову свалила Носова лицом в гипсовую пыль. Василий проследил за ее выходкой с улыбкой участия и, потеряв интерес к поверженному, продолжил:
— С помощью Альбины мы добились многого. А когда дни банды были сочтены ты, братуха, своим чрезмерным рвением сделался для наших достижений угрозой.
— Но вы могли как-то объяснить мне мою неправоту, — сказал Степан угрюмо. — Что, не нашлось других способов вывода из игры?
— Представь себе, нет, — ответил брат с ухмылкой. — Изначально я пытался придумать более безболезненные методы. Для этого мы закрыли тебя в изолятор, чтобы не путался под ногами. Потом устроили побег в надежде, что скроешься на время и предпочтешь переждать. Но ты попер на рожон и едва не спутал наши карты, заявившись в «коммуну». Тогда ничего не оставалось, как обвинить тебя в бандопособничестве и упрятать понадежнее. Альбина написала донос, а Горовой… Ну, сам помнишь.
— Да, тут все получилось не так, как я задумал, — покачал головой Василий. — Раз уж ты «накуролесил», я решил извлечь из твоего ареста иного рода выгоду для пользы дела. Разгром банды Проньки, казалось, ставил точку над «i». Тебя можно было бы освободить и с извинениями восстановить в должности. Но мне не давал покоя клад скопцов.
