А. Сахаров (редактор) - Александр II
Звенели дисканты, густой октавой гудели басы.
IV
Лихой кубанский казак в развевающейся черкеске, с трепещущим за спиной алым башлыком, пролетел мимо генерала Драгомирова, не в силах сдержать понёсшего его коня, на скаку прокричал:
– Его императорское величество изволют ех-ха-ать!
– Ж-жал-лонёр-ры, на свои места! – профессорским баском пропел Драгомиров.
Над тёмными рядами солдат в мундирах вспыхнули пёстрыми бабочками алые, синие, белые, зелёные и пёстрые флажки и разбежались по полкам, исчезнув за ротами.
На разные голоса раздались команды: «Равняйсь… Смирно!»; и опять: «Равняйсь…»
Всё казалось, что кто-то выдался вперёд, кто-то осадил, кто-то «завалил плечо»…
По широкой дороге, обсаженной раинами, вилась пыль. Звон бубенцов становился слышнее. С ним шло, приближаясь, народное «ура». Точно только этого и ожидала природа. Вдруг разорвались поднявшиеся к небу туманы, в серых тучах голубой просвет, солнце брызнуло золотыми лучами, заиграло алмазами на остриях штыков, озарило алые, синие и белые околыши кепи, погоны, пуговицы, стальные бляхи ремней, медные котелки.
Кавалерия села на лошадей. Пёстрые двухцветные уланские и трёхцветные гусарские флюгера заиграли на пиках.
– Па-рад! Смир-р-рно!.. На плечо! По полкам шай на краул!
– Вол-лынский полк, – громко, распевно и радостно скомандовал командир полка полковник Родионов. – Шай!
Он выждал момент, когда государь, выйдя из коляски, сел на лошадь и поднял её в галоп, и тогда закончил:
– На кр-раул!
Тяжёлые ружья Крнка взметнулись вверх и заслонили свежими кожаными погонными ремнями бравые лица солдат. В тот же миг на правом фланге парада трубачи Конвойного эскадрона затрубили гвардейский поход. С резкими звуками труб слился грохот барабанов и отрывистые звуки горнов. Волынцы забили армейский поход.
Искусный наездник, государь мягко сдержал лошадь и перевёл её на шаг.
– Здо-г'ово, волынцы! – бодро приветствовал государь первый полк.
– Здравия желаем, ваше императорское величество-о!! – с ударением на «о» ответили волынцы. Грянул гимн, и понеслось раскатистое, дружное, не народное, но солдатское лихое «ура»…
Государь ехал вдоль фронта. Ни он, ни генерал Драгомиров, ни командир полка, ни батальонные, ни ротные, ни фельдфебеля, из-за рот высматривавшие государя, как и вообще никто из военных, не думали в эту минуту, что это парад перед войною, перед смертью, перед ранениями, перед всеми ужасами войны, но одни совсем бездумно, другие в восторженном ожидании грядущей победы, – победы несомненной – кричали «ура», сами поражаясь мощи своего крика.
Минцы взяли на караул, за ними подольцы и Житомирцы, потом 7-й сапёрный батальон. Звуки гимнов, играемых четырьмя полковыми оркестрами, сливались вместе, их глушило всё нараставшее, ставшее оглушающим «ура» шестнадцатитысячной солдатской массы.
За сапёрами стояли в густых колоннах два батальона солдат в чёрных бушлатах с алыми погонами и в круглых бараньих шапках с зелёным верхом. У них были лёгкие французские ружья Шаспо. На примкнутых саблях-штыках ярко блистало солнце.
Государь задержал лошадь и протянул руку заехавшему к нему с фланга генералу.
– Здг'аствуй, Столетов… Вижу… Молодцами… – И, обернувшись к батальонам, поздоровался:
– Здог'ово, болгаг'ы!
И под раскатистый ответ болгарского ополчения государь спросил Столетова:
– На чей счёт так пг'екг'асно одел?
– На счёт наших славянских благотворительных комитетов, ваше императорское величество. Но многие явились в собственной одежде.
– Вижу…, вижу… Стаг'ые вояки.
В рядах были видны старики с седыми усами и бакенбардами, и с ними рядом стояла юная, зелёная молодёжь. Деды, не раз сражавшиеся в повстанческих боях с башибузуками, и вчерашние гимназисты, их внуки, покинувшие учение, чтобы постоять за родину. Чёрные блестящие глаза болгар с восторгом смотрели на «царя Александра», гремело восторжённейшее «ура», и ружья колыхались от ликования.
Государь заехал за пехоту. Серебряные трубы «за Севастополь» 14-й артиллерийский бригады поднялись и заиграли «поход».
А потом за артиллерией с её лёгкими и батарейными пушками показались рыжие кони рижских драгун, гнедые чугуевских улан и вороные изюмских гусар и пёстрые флюгера пик. Государь медленно проезжал вдоль рядов 11-й кавалерийской дивизии и приближался к фронту конных батарей – 18-й донской и 4-й казачьей.
Авангард русской армии представился государю блестяще.
Государь слез с лошади. Полки стояли «смирно», держа ружья у ноги. От скакового павильона к середине фронта чинно подходило духовенство во главе с епископом Павлом. На затихшем поле резко раздались звуки труб конвойных трубачей, певуче проигравших сигнал «на молитву».
Пехотные музыканты повторили сигнал. Мягко улёгся, успокаиваясь, рокот барабанов.
– Полки! На молитву… Шапки долой!
Солдатские ряды колыхнулись и замерли. Стало так напряжённо-тихо, что казалось, время остановилось в своём полёте.
Дежурный генерал-адъютант подошёл к владыке Павлу и подал запечатанный конверт.
Такая тишина стала по всему полю, что слышен был шорох взрезаемой бумаги, и, когда кто-то в солдатских рядах негромко вздохнул, все на него обернулись.
И вот – раздалось то, что так напряжённо ожидалось:
– «Божиею милостию мы, государь император Всероссийский, царь Польский…» – ясно и чётко читал владыка слова высочайшего манифеста об объявлении Турции войны.
Как только владыка дочитал последние слова манифеста, певчие звонко и радостно запели:
– Христос воскрес из мёртвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав…
Часто закрестились солдаты, этим движением снимая напряжённость момента, достигнувшую такой силы, что дольше уже нельзя было выдержать.
После троекратного «Христос воскрес» певчие начинали тихо, умилённо, а потом всё громче и дерзостнее, с вызовом петь:
– С нами Бог! Разумейте, языцы, и покоряйтеся, яко с нами Бог!
Когда последний призыв к небу и ко всему миру – «яко с нами Бог» затих, начался молебен. В конце его протодиакон возгласил:
– Паки и паки преклоныпе колена миром Господу помолимся.
Государь обернулся к войскам и громко скомандовал:
– Батальоны! На колени!
Солдатская масса с лёгким шумом преклонила колени. Виднее стали артиллерийские запряжки и стоящие подле лошадей на коленях люди. Над обнажёнными головами на флангах полков тихо реяли парчовые и шёлковые знамёна. Лёгкий ветер набежит на поле, развернёт, заиграет пёстрыми флажками жалонёров, флюгерами пик и упадёт, и они прильнут к штыкам и древкам.
Когда подходили к кресту и позади великого князя шёл генерал Драгомиров, владыка Павел передал крест священнику, а сам принял от служки икону Божией Матери и, осеняя ставшего на колено Драгомирова, громко сказал:
– Христолюбивый вождь пребывавшего в пределах нашей области воинства, благословляю тебя и всех твоих сподвижников святою Гербовецкою иконой Взбранной Воеводы, Царицы Небесной, покровительницы града и страны нашей, поручаю всех могущественному покровительству Её и молю и буду молить Её, да ведёт Она вас от подвига к подвигу, от победы к победе… Да возвратит вас Господь к нам целыми и невредимыми, увенчанными лаврами…
Возникло некоторое замешательство. Духовенство отходило с поля и разоблачалось, генерал Драгомиров не знал, куда девать икону. Государь садился на коня. Драгомирову подали его сытую гнедую лошадь. Но это продолжалось одно мгновение – адъютант принял от генерала икону, передал её полевому жандарму, и тот благоговейно понёс её к драгомировской коляске, стоявшей за скаковым павильоном.
Генерал сел на коня и вынул саблю из ножен.
– Ж-жал-лон-нёры, на линию-ю!
Вот он, тот радостный момент для юного жалонёрного офицера, когда может он лихо проскакать мимо государя, мимо войск и народной толпы и в мгновение ока точно провести прямую линию. Бегут за ним жалонёры с флажками, стали с поднятыми ружьями, ещё миг один – и ружья у ноги – провешена ровная линия церемониального марша.
Полки проходили густыми батальонными колоннами «ружья вольно», артиллерия пополубатарейно, кавалерия поэскадронно шагом. Государь не подавал, как обычно, сигналов, «рысь» или «галоп». Точно хотел он ещё раз внимательно и тщательно осмотреть каждого офицера и солдата. Гремели и гремели полковые марши, отбивал ногу турецкий барабан. Один хор сменял другой. Пели трубы кавалерийских полков свои напевные марши и, позванивая стременами, брызжа пеной с мундштуков, проходили драгуны, уланы и гусары. Войска не расходились после марша, как это всегда бывало после парада, но снова выстроились на поле тесными колоннами. От государя были поданы сигналы: «слушайте все» и «сбор начальников».
