Николай Садкович - Георгий Скорина
Осенью 1524 года приступили к набору Деяний Апостолов. Это был единственный из переведенных Георгием текстов, уцелевший после разгрома пражской друкарни. Переводы Нового Завета погибли все до одного. Чтобы восстановить их, требовалось немало времени, и Георгий рассчитывал приступить к этой работе позже, когда дело вполне окрепнет. Хоть и медленно, печатание все же подвигалось.
В один из пасмурных осенних дней Георгий вошел к Якубу Бабичу, держа в руках светло-желтую резную шкатулку.
– Полюбуйтесь, пан Якуб, – сказал он, ставя перед Бабичем осторожно, как драгоценность, свою шкатулку, – сколь радостный дар мы получили. – Глаза Скорины светились счастливым волнением.
Бабич раскрыл шкатулку. В ней несколькими рядами лежали большие заглавные буквы, вырезанные из дуба. Георгий осторожно вынул несколько букв, расставил их на столе и, улыбаясь, посмотрел на Бабича.
– Видать, умелые руки сделали это, – сказал пан Якуб, чувствуя, что Скорина ждет похвалы. – Уж не друзья ли из Чехии прислали эти литеры?
– Сделаны они на нашей родине, – с нескрываемой гордостью ответил Георгий, – и присланы из города Орши… Славным мастером Андреем… Встречался я с ним когда-то в Пинске. Был он тогда бедным подмастерьем. А теперь вот… Лучше покойного Стефана вырезал…
Литеры действительно были сделаны с большим мастерством. Они отличались от тех, которыми располагал в Вильне Скорина, тонкостью и сложностью резьбы. Каждый лепесток цветка, каждая еле различимая глазом травинка орнамента были тщательно обработаны. Гармоничный рисунок служил выгодным фоном для прописной славянской буквы.
Вместе со шкатулкой мастер прислал короткую записку с просьбой «принять в дар сделанные литеры, и коли малым трудом сим, – писал он, – удостоюсь помочь делу, что, слышно, почал доктор Францишек на земле нашей, детям и внукам своим, приведет бог, с гордостью о том рассказывать стану». Подписано просто: «Андрей. В резьбе мастер из Орши».
Георгий не сомневался, что это его старый знакомый. Видно, не пропадает бесследно доброе дело. В благодарность мастеру за столь вовремя полученный дар Георгий сам вырезал новую заставку для подготовленного издания Апостола, поместив в центре рисунка «райскую птицу», пленившую его в День первой встречи со знаменитым теперь оршанским резчиком.
Братство с нетерпением ждало появления Апостола. Якуб, Богдан, Юрий Адверник почти ежедневно приходили в печатню поглядеть, как идет работа. Приходили и прочие братчики, расспрашивали, подавали советы.
Враги тоже интересовались. Недаром сам воевода, пан Гаштольд, вынужден был однажды вызвать к себе Бабича, а также архимандрита Троицкого монастыря и других старших пастырей православной церкви, чтобы расспросить о друкарне и о Скорине.
В марте 1525 года книга вышла в свет. Отпечатанная червлеными литерами надпись на первом листе гласила:
«Починается книга деяния и послания Апостольская, зовимая Апостол, справлена доктором Франциском Скориной из Полоцка…»
Переведенный с Вульгаты[56] текст, хотя по-прежнему пестрел церковнославянскими словами и оборотами, все же без труда был понятен всякому грамотному белорусу. Перед каждой главой Скорина поместил небольшое примечание, в котором кратко пояснялось содержание главы. В заключении было отмечено, что книга изготовлена «в дому почтивого мужа, Якуба Бабича, наистаршего бурмистра славного и великого места Виленского».
Спустя немного времени по выходе книги несколько ее экземпляров лежали на столе перед Иоганном фон Рейхенбергом. Вокруг восседали воевода, князь Альбрехт Гаштольд, епископ виленский и двое католических аббатов – один в доминиканском, другой в бернардинском облачении.
Воевода, повертев в руках переданную ему Рейхенбергом книгу и погладив небольшую острую бородку, сказал:
– Я вызывал однажды к себе старшин братства и предупреждал, чтобы в печатаемых ими книгах не было ничего оскорбительного для католической церкви, равно как для особы нашего милостивого короля… Видел я эту книгу и не нашел в ней ничего предосудительного.
– Так пан воевода не нашел там ничего предосудительного? – язвительно усмехнулся доминиканец. – Ну, тогда незачем и тревожиться. Пусть себе печатают схизматики свои невинные книжки.
Гаштольд сердито взглянул на доминиканца, но смолчал.
– А что скажет пан воевода, – обратился к нему бернардинский аббат, – о ехидных вопросах, поставленных суесловным Францишком в его предисловии, а именно о том, кто присутствовал при вознесении господнем на небо, кто свидетельствовал о сем… и тому подобных? Не является ли это возмутительным богохульством?
Тут вмешался епископ.
– Сын мой! – сказал он Гаштольду медоточивым голосом. – Всякая схизматическая книга, да еще печатанная на русском языке, само по себе есть оскорбление нашей святой церкви и власти королевской.
– Да простит мне его преосвященство, – возразил Гаштольд почтительно. – Не вижу я, как можем мы воспретить подобные книги в крае, где множество жителей, в том числе и родовитых шляхтичей, исповедуют сию веру. Свобода веры дарована православному населению Великого княжества Литовского самим королем.
Рейхенберг, до сих пор молчаливо слушавший, движением руки остановил воеводу.
– Мы не запрещаем схизматикам совершать их богослужения, – сказал он сухо. – Но из этого не следует, что можно потакать укреплению схизмы. Наша цель заключается в ином: склонить здешний народ к унии с римской церковью, привести его под благодетельную сень папского престола. Злейший враг нашего короля, коварный московит, князь Василий, всячески помогает здешним схизматикам, рассчитывая с их помощью отторгнуть литовские земли от польской короны. Стало быть, деятельность мирского сообщества, именуемого виленским братством, вредна и опасна.
– Король дозволил быть сему братству, – проворчал воевода.
– Его королевской милости приходится иной раз дозволять то, чего в душе своей он не одобряет… Добрый слуга должен читать в сердце своего господина и угадывать затаенные его желания, – молвил немец, сверля воеводу холодными серыми глазами. – Впрочем, – продолжал он, – не только о братстве веду я речь, но главным образом о человеке, напечатавшем эту книгу. Францишек Скорина – закоренелый еретик и преступник, неоднократно бежавший от суда. Он является не православным, а тайным приверженцем Лютеровой ереси.
– Мне об этом ничего не известно, – пожал плечами Гаштольд.
– Жаль! – жестко сказал немец. – Воеводе виленскому надлежало бы знать сие… Однако я готов помочь вашей мосци.
Он извлек заранее припасенное письмо Меланхтона и прочел его вслух.
– О! – проговорил епископ.
Доминиканец, хихикнув, воззрился на воеводу.
– Из письма этого явствует, – торжествующе заключил Рейхенберг, – что Францишек Скорина прибыл в Вильну по поручению Мартина Лютера для проповеди его сатанинского учения.
– Тогда другое дело, – сказал Гаштольд. – Уж этого я не допущу.
– Надеюсь! – кивнул Рейхенберг. – Ибо за последнее время некоторые виленские магнаты весьма склонны прислушиваться к речам виттенбергских отступников…
Он встал и учтиво поклонился Гаштольду.
– Не смею далее задерживать ясновельможного пана, который, вероятно, спешит вернуться к своим делам.
Гаштольд отвесил присутствующим поклон, притопнув каблуком, по старинному шляхетскому обычаю.
Когда тяжелая дверь захлопнулась за воеводой, епископ, сокрушенно покачав головой, сказал:
– Сколь тяжко блюсти веру господню, когда и сильные мира сего равнодушны к ней… – И, внезапно покинув высокопарный тон, спросил просто: – Однако что же нам делать с Франциском Скориной?
– От него следует избавиться поскорее и без шума, – сказал доминиканец. – Его святейшество папа не возбраняет применять некоторые верные средства, чтобы заставить молчать навсегда врагов церкви Христовой…
– Нет, – сказал Рейхенберг, – об этом следовало думать раньше. Теперь же имя Скорины окружено ореолом славы, книги его распространяются повсюду. Чего мы добьемся, подослав к нему убийц? Только того, что сделаем его в глазах народа мучеником, святым… Нет, здесь нужно действовать более осмотрительно.
И немец принялся неторопливо излагать созревший у него план.
* * *Юрий Адверник собирался ехать в дом Бабича, где в этот вечер братчики праздновали выход в свет первой виленской печатной книги, когда слуга передал ему небольшой пакет.
– От кого это? – спросил пан Юрий.
Слуга пояснил, что письмо принесено неизвестным человеком, который наказал передать его пану в собственные руки.
Адверник не удивился: ему ежедневно приходилось получать различные деловые послания. Он отложил письмо в сторону, намереваясь прочесть его на следующее утро. Но пани Маргарита, одевавшаяся в своей спальне, все не появлялась, и пан Юрий, чтобы скоротать время, вскрыл пакет. Письмо было без подписи. Автор письма, именовавший себя неизвестным другом, сообщал, что супруга пана Юрия еще в Кракове, до вступления своего в брак, состояла в тайной связи с неким схоларом Францишком Скориной и, разлучившись со своим возлюбленным по настоянию ее отца, была заключена в монастырь для исправления. Ныне, по прибытии в Вильну, оный Францишек возобновил свою связь с пани Маргаритой, которая, пользуясь легковерием мужа, преступно нарушает супружеский долг и…
