Юрий Борев - СТАЛИНИАДА

КОСМОПОЛИТИЧЕСКАЯ КАМПАНИЯ И АНТИСЕМИТИЗМ

Чтоб не прослыть антисемитом, Зови

жида космополитом.

Отживший пункт

Заместитель Генерального прокурора генерал-лейтенант юстиции в первые послевоенные годы представлял Сталину проект нового Уголовного кодекса. Из проекта Сталин вычеркнул, как отживший и неактуальный, пункт о наказуемости антисемитизма. Генерал стал простодушно объяснять, что антисемитизм все еще имеет место и нельзя опускать данный пункт. Вскоре наивного генерала нашли за городом мертвым.

Обещание

Когда после войны началась кампания борьбы с космополитизмом, Илья Эренбург обратился к Сталину:

— Товарищ Сталин, у нас начинает поднимать голову антисемитизм.

— Ничего, товарищ Эренбург, с фашизмом мы справились, как- нибудь справимся и с антисемитизмом.

Эренбург ушел успокоенный. Вскоре в «Правде» была опубликована статья "Об одной группе антипартийных критиков", придававшая кампании очередной борьбы ускорение.

Разные мнения

Объяснение антисемитизма Сталина. Поскольку грузинам не свойствен антисемитизм, Сталин, по мнению Утесова, своим антисемитизмом хотел доказать, что он не грузинского происхождения. Он видел себя царем Российской империи.

Корни антисемитизма у грузина понятны, если Джугашвили сотрудничал с жандармерией.

Сталину много лично досадили евреи, будучи соперниками в продвижении по партийной лестнице. Ненависть к Троцкому окрасилась национальным цветом.

В революционном движении было немало евреев, и некоторые из них оказались в высших эшелонах новой власти. Смену кадров старой партийной гвардии на руководителей сталинской школы удобно было вести под знаменем антисемитизма.

Сталин любил напряжение — «классовую» и всяческую другую борьбу: пока люди борются между собой, им не до тирана. Поэтому борьба с евреями, когда другие источники напряжения иссякли, стала для Сталина желанной.

В силу своей жизненно-исторической ситуации евреи — фактор, будоражащий общество. А Сталину не нужны были дрожжи в обществе.

Мертвый хватает живого. Сталин решил перехватить инициативу у Гитлера в окончательном решении еврейского вопроса.

Такая судьба

Все народы уникальны и имеют неповторимую историческую судьбу. Уникальность жизненного положения евреев в середине XX века в том, что во все черные и звездные часы истории их судьба в силу сравнительно небольшой численности и отсутствия собственной государственности оказывалась незащищенной и зависела от общей судьбы человечества наиболее прямо, непосредственно, внятно и безусловно. Поэтому их дурные и добрые интересы и поступки часто поднимались с национального уровня на исторический и общечеловеческий. В этом феномен евреев — их беда, их судьба, их пресловутая «богоизбранность», от которой избави бог и дай обыденную заурядную судьбу, какая часто выпадает другим, более счастливым народам. О подобном феномене говорили стихи Николая Глазкова:

Я на жизнь взираю из-под столика,Век двадцатый — век необычайный.Все, что интересно для историка,То для современника — печально.

Отталкиваясь от мысли Льва Толстого, можно сказать: все народы счастливы одинаково и каждый народ несчастлив по-своему. Гитлер задал еврейскому народу неизбывно трагическую судьбу и его массовое уничтожение — 6 миллионов из 12, живущих в мире.

Я вспоминаю стихи молодого поэта из литературного объединения, которым в 1946 году руководил Михаил Александрович Зенкевич:

Я знаю, конечно, не бог, не мессия —На помощь евреям никто не придет.И я становлюсь на колени перед народом РоссииИ прошу его заступиться за мой несчастный народ.

И действительно, народы нашей страны, победив в войне, заодно заступились и за евреев, спасши от Гитлера тех, кого еще можно было спасти. От Сталина же и евреев, и другие народы спасла лишь смерть отца всех народов.

Устная и письменная рецензия

Говорят, роман Эренбурга «Буря» Сталин назвал "бурей в стакане воды". Впоследствии у этой устной рецензии возникло неожиданное письменное опровержение.

Шла кампания борьбы с космополитизмом. Эренбург по всем параметрам подходил под объект для проработки: еврей, «западник», много лет провел за рубежом, пишет об «их» мире и «их» людях, находя в них не только отрицательные, но и некоторые человеческие черты. И в «Правде», чтобы дать пример бдительности и активности в разоблачении "низкопоклонства перед гнилой буржуазной культурой Запада", решили провести обсуждение романа "Буря".

Обсуждение длилось много часов. Ораторы выдвигали такие обвинения, что после каждого выступления впору было вызывать конвой, заключать писателя под стражу и приговаривать к высшей мере.

Поскольку каждый оратор хотел превзойти других в бдительности, то обсуждение превратилось в крещендо обвинений. Эренбург на редкость спокойно слушал все речи. Через несколько часов обсуждения его спокойствие стало выводить ораторов из терпения, и они потребовали, чтобы дальнейшая дискуссия была предварена выступлением Эренбурга: "Пусть выскажет свое отношение к критике!", "Пусть не отмалчивается!"

Сценарий тут был давно отработан: обычно после самокритики ("Пусть покается!") следовало обвинение ("Не искреннее раскаяние!", "Двурушник!").

Воцарилась выжидательная тишина. Эренбург нарушил ее:

— Я благодарен правдистам за внимание к моему произведению, за его единодушную оценку, за критические замечания. По поводу этого романа я получил большую читательскую почту, в которой оценки не всегда совпадают с теми, которые я услышал здесь. Позволю для примера прочесть отзыв одного из моих читателей, приславшего мне телеграмму: "С интересом прочитал «Бурю». Поздравляю с успехом. И. Сталин".

Правдисты, сидевшие в зале и президиуме, очень непосредственно сыграли финальную, немую сцену комедии «Ревизор». Затем председатель собрания, преодолев оцепенение, сказал:

— На этом обсуждение интересного романа «Буря» считаю закрытым. И все разошлись.

Сталин всегда проводимую им кампанию сопровождал отвлекающим маневром. Так, поголовную коллективизацию вождь затушевал статьей "Головокружение от успехов", борьбу с "правой оппозицией" — словами: "Мы не дадим крови нашего Бухарчика", борьбу с космополитизмом — похвалой Эренбургу.

Умерить прыть

Крупный работник ЦК Николай Федорович Головенченко, проводя кампанию космополитизма, перестарался. Он стал разоблачать Эренбурга как "бездомного бродягу" и антипатриота.

По указанию Головенченко несколько газет и журналов без объяснения причин вернули писателю его статьи, заказанные ко Дню Советской Армии. Эренбург обратился с письмом к Сталину, в котором пожаловался на Головенченко: "В трудные для Родины дни я чувствую себя как боец, у которого отняли винтовку". Позвонил Маленков:

— Вы нам писали?

— Я писал товарищу Сталину.

— Товарищ Сталин посоветовал вам написать новые статьи для этих органов печати.

Головенченко на следующий день не впустили на работу в ЦК и отняли пропуск.

На черный день

В 1947 году светский и остроумный писатель И., оказавшись в одной компании с Поскребышевым, рассказывал веселые анекдоты, удачно шутил. Поскребышев сказал: вы мне понравились, если вам понадобится передать письмо товарищу Сталину, то вот вам мой телефон, один раз в жизни вы можете им воспользоваться. И. берег эту возможность на самый черный день и не прибег к ней даже когда посадили его друга и соавтора Евгения Львовича Штейнберга. Желая помочь ему, И. попросил Василия Сталина обратиться к Берия. Василий разговаривал с И. в штабе Московского авиационного округа, отослав всех своих адъютантов и приоткрыв двери, чтобы никто не подслушивал. Он попросил рассказать, кто такой Штейнберг. И. положительно его охарактеризовал и сказал: профессор истории, литератор, еврей.

— Сколько он получил?

— Восемь лет.

— Не буду обращаться к Берия.

— Почему?

— Потому что Берия прибавит ему до 15 лет.

— Почему?

— Потому что Берия — антисемит.

— Не может быть! И неужели товарищ Сталин этого не знает?!

— Я не знаю, что знает Сталин, я знаю только то, что знаю я. На этом дело и кончилось. Штейнберг получил свое.

Кто есть кто

После войны Сталин развернул очередную кампанию борьбы с очередным противником — «космополитами». В духе этой кампании и исходя из общих принципов сталинской национальной и кадровой политики председатель Комитета по делам искусств предусмотрительно дал указание Большому театру сократить певца Рейзена.