Павел Федоров - Синий шихан
– Провокаторы! – заявил Василий. – Скажите Буланову, пусть выделит пикеты… чтобы не было ни одного пьяного. Понимаете?.. На стражников лучше не обращать внимания, не трогать их, а сделать свое дело и разойтись… Передайте вот эту бумагу Архипу Гордеевичу, пусть он ее зачитает перед рабочими. Старшим делегации советую выбрать Якова Фарскова – это старик трезвый и всеми уважаемый. Сами же идите к конторе. Сегодня, может быть, удастся оформить вас на новую работу.
– А как же забастовка?
– Служащие пока бастовать не намерены, – улыбнувшись, сказал Василий.
– Значит, управляющий согласен принять меня в контору?
– Да, он не возражает.
– И, конечно, убежден, что протекция мною куплена за ночное посещение, – с болезненным раздражением заметила Устя. В ее глазах блеснули две крупные слезы. Она быстро смахнула их, точно боясь, что Василий неправильно истолкует ее волнение.
– Он просил меня передать вам, чтобы вы на него не сердились… Но вы не ошиблись. Сначала он так и подумал, пока я не объяснил ему, в чем дело. Обещал даже о школе поразмыслить.
– Вы меня простите, Василий Михайлович, я, кажется, уже истеричкой становлюсь, – сказала Устинья с грустной усмешкой. – Такая уж я стала глупая. Трудно мне людям верить.
– Без веры в людей жить нельзя, Устинья Игнатьевна, – спокойно и мягко возразил Кондрашов. – Ступайте и передайте Архипу эти листки. Только не налетите на стражников.
– Хорошо. Постараюсь быть осторожной. – Дойдя до порога, она обернулась и торопливо добавила: – Спасибо, что вы продолжаете верить мне, хотя я и веду себя, как слабонервная, истеричная девица. Но, пожалуйста, не думайте обо мне очень плохо. Эти слезы прорвались лишь потому, что ваше мнение для меня не безразлично.
– Вы дочь Игнатия Яранова. Этого, по-моему, достаточно, – ответил Василий, слегка хмурясь. – Идите к конторе. Вы мне будете очень нужны.
Устинья вышла.
Этот высокий человек с бледным широким лицом с первой встречи заставил гордую и несчастную девушку всерьез задуматься.
Она плохо спала ночь. Неожиданное появление в комнате бухгалтера старика управляющего, его подозрительная усмешка заставила ее всю ночь мять подушку, ворочаться с боку на бок с тревожно открытыми глазами.
От мужчин она до сих пор слышала лишь пошлые словечки. Домогательства тюремных надзирателей чуть не довели ее до самоубийства. Разве вот только этот приисковый бухгалтер, товарищ Василий, как его называет Архип Буланов, смог заглянуть в ее душу. Да, ему можно доверять, его можно уважать и даже… полюбить можно…
Зорко наблюдая по сторонам, Устя прошла вдоль ручья, присела в кустах чернотала и развернула скатанные в тонкую трубку листы. Их было всего два. Четкими печатными буквами на одном из них было крупно выведено:
«ТОВАРИЩИ!
Вчера полиция незаконно арестовала и подвергла избиению рабочего-китайца Фан Ляна, которого вы все знаете как честного, ни в чем не повинного труженика. Рабочие были возмущены поведением урядника Хаустова. Собравшись у арестного помещения, они потребовали освобождения своего товарища по труду. Полиция вынуждена была уступить. Однако главный инженер прииска Шпак под давлением полицейского урядника Хаустова распорядился уволить не только китайца, но и других рабочих, в том числе и артельного старосту Архипа Буланова, как якобы самого главного зачинщика. Полиция намерена выслать уволенных по этапу вместе с их семьями.
Кроме того, всем известно, что урядник Хаустов вызывает в свою канцелярию молодых работниц, допрашивает их провокационными методами, угрожает, а потом принуждает к сожительству. Так, полицейский урядник Хаустов пытался угрожать девице Василисе Рубленовой.
Товарищи! Не допустим полицейского произвола! Потребуем немедленно удалить с прииска урядника Хаустова, отменить приказ об увольнении рабочих и срочно вызвать представителей горной инспекции для расследования всех безобразных поступков полиции. В противном случае прекратим работы на шахтах и объявим забастовку».
Под воззванием стояла подпись: «Стачечный комитет».
На втором листе было просто и коротко изложено, как следует избирать стачечный комитет и делегацию для вручения требований рабочих.
«Так вот почему он предупредил, чтобы я не попадалась на глаза стражникам», – пряча воззвание, подумала Устя и снова огляделась по сторонам: не следит ли кто?
Гордая сознанием оказанного доверия, Устя встала, выпрямилась и, стараясь сдержать тревожное и радостное волнение, прошла сначала по руслу речушки, а потом свернула в балку, где ее уже давно поджидали братья Фарсковы. Собравшиеся рабочие оживленно и мрачно обсуждали события вчерашнего дня. Рабочие шахты, на которой работали Фан Лян и Архип, собрались полностью. Пришел народ и с других шахт. Некоторые явились по приглашению, другие из любопытства. Где сборище, туда и шли. К тому же администрация объявила второй день престольного праздника нерабочим днем. Об этом распорядился инженер Шпак, решив прослыть, несмотря на свою родословную, русским, религиозным человеком.
Пока избирались делегация и стачечный комитет, Устя переписала воззвание в нескольких экземплярах.
Избранный главой делегации Яков Фарсков вручил, явившись в контору, Суханову требования рабочих.
– Вот каких дел вы натворили, господин урядник, – вызвав Хаустова, сказал Тарас Маркелович. – Теперь расхлебывайте. Зачем арестовали и избили китайца?
– Он сам в драку полез, на стражников набросился, – оправдывался урядник, – а кроме того, господин управляющий, хоть это и по секретной части, но вы должны знать – у нас распоряжение есть от высшего начальства: китайцев и корейцев с приисков удалять и впредь на работы не допускать.
– Почему? – спросил Суханов.
– Золото воруют и народ баламутят… Они и против своего императора восстание устраивали, теперь к нам бежали. А зачем нам китайские бунтовщики, у нас и своих хватает.
– Чепуху мелешь, любезный, – заявил Суханов. – У вас там распоряжения, а у меня работы прекращаются. О вашем поведении я вынужден буду сообщить начальству.
– Это уж как хотите. Мы за все готовы ответить, – не без цинизма ответил Хаустов.
– А за безобразия с девчонками и бабами тоже ответишь?
– Это, господин управляющий, поклеп-с…
– Будто бы? Думаешь, мы не знаем, какой ты гусь?.. Мой совет тебе – уезжай в другое место… и весь ералаш кончится, – как бы между прочим сказал ему Суханов.
– А это уж как начальство распорядится… Я бы покинул эту дыру с моим удовольствием…
Через час Суханов уехал в Шиханскую к Степановым…
Шпак, узнав об этом, немедленно вызвал к себе Печенегова и приказал:
– Ради праздника, Филипп Никанорович, организуйте-ка торговлю водочкой с дешевой закуской. Привезите фургончик прямо на поле, пусть рабочие повеселятся…
– Они же бунтовать собираются, чего их веселить-то? Их надо в нагайки брать, а не водкой поить… Мне бы полсотни казаков, я бы им устроил веселье!
– Действуйте, как я говорю! – жестко повторил Шпак. – Наделаем побольше шума, а господина Суханова унимать пошлем. В шуме и драке всякое может случиться… А казачков будет нужно, я позабочусь и даже командовать вам разрешу… Вы офицер, человек опытный!
– М-да, признаться, вы недурно придумали, – после короткого размышления согласился Печенегов. – Ладно, подкинем водочки.
В Шиханской Тарас Маркелович долго уговаривал Ивана Степанова принять требования рабочих, доказывая ему, что если работы приостановятся, то это приведет к большим убыткам, а может и до бунта дело дойти. Полупьяный Иван свирепо вращал глазами и бормотал:
– Я… да чтоб на своей казачьей земле был бунт?.. Сейчас же велю казаков собрать! Водки полбака выставлю и двести казаков на коней посажу… Я покажу этой сволочи такие бунты – до самой смерти чесаться будут!..
– Это кто же тебя научил, господин Шпак, что ли? – угрюмо спросил Суханов.
– Я сам хозяин! Что мне Шпак? А насчет Петра Эммануилыча ты, дядя Тарас, не тово… неправильно поступаешь… И чево вы только не поделили?.. Он мне от всего сердца пудовый самородок на стол брякнул, я даже ахнул! А ты его мошенником обзывал… Не хорошо-о-о!
– От своих слов и сейчас не откажусь, – опуская седую голову, проговорил Суханов. Ему тяжело было смотреть на пьяного, распухшего Ивана и еще тяжелее слушать его глупую болтовню. Тарас Маркелович предчувствовал, что если дело будет так продолжаться, то все неминуемо пойдет прахом. Он попробовал поговорить с женой Ивана, но Аришка не захотела вмешиваться. Последние дни она была в хорошем настроении. Радовало ее то, что Иван почти перестал бывать у этой басурманки, как она называла Печенегову. Похоронив свекровь, Аришка чувствовала себя в доме полной хозяйкой. В большом новом доме можно было жить в свое удовольствие, а тут старик в какие-то мужские дела ее впутывает…
